Наталья Волохина - Хотим сожрать мир. Фантасмагория Страница 2

– А Чудик на прошлой неделе у матери перо перепелиное стащил, да сестре на ленту, в косу привязал, – будто уловив Вепревы мысли, со смехом вспомнил Алексей. – Ты, говорит, теперь у нас принцесса. Спрашиваю, что за слово такое? Шаман, мол, сказку рассказывал, о принцессе. Принцесса – красавица и главная дочь у родителей. Иванка у нас красавица и старшая, значит, принцесса.

Вепрь одобрительно хмыкнул, потом заметил:

– Ты бы смотрел за красавицей – принцессой, – выговорил с трудом незнакомое слово, – а то она зачастила к ручью, с водяными, лешими валандается.

– А чего, пусть. Скучно девке дома, да и кикиморы её нитку из крапивы учат прясть. Сам знаешь, нужна нитка для сети.

– Смотри, дело твоё. Только леший на неё зыркает уж никак не по-братски, – отрезал Вепрь.

– Да ты что, нежить обыкновенная, чего бояться?

– Давно ли мы с ними водиться стали, что о них знаем?

– Безвредные они, – уверено заявил Лёха, – мирно живут, помогают по-соседски.

– Эх, Леха – Леха, не зря фамилия у тебя – Кривов. Все вкривь, вкось, да кругом, а что прямо перед тобой, того не видишь.

– Да чего – чего я не вижу?! – взвился Алексей, но договорить не успел. Гомонящий клубок из ребячьих тел чуть было не сбил его с ног.

Толкнувшись в мужские колени, клубок распался, из него вывалился растрепанный Чудик, мигом заскочил отцу за спину и замер.

– Что за свалка? – шутливо – грозно спросил Лёха.

– Он наше забрал и не отдает, – жердиной встал перед мужчинами сын Тощего Дрона.

– Что забрал, почему не отдаешь, коли не твоё? – повернувшись к сыну, спросил Алексей.

– Да, они его съедят! А он маленький еще, – сжимая кулачок, пропищал Чудик.

– Да, кого, его?

– Лягуха. Мы его поймали, а он сцапал и бежать. Наша еда, пусть отдаст, – угрюмо за метил Тощий.

– Он маленький, все равно не нажрётесь, а лягух, квакун смешной, прыгать будет. Я к мамке его отпущу…

– Ну-ка, покажи, – неожиданно вмешался Вепрь.

Ребята расступились, Чудик приоткрыл ладошку, оттуда блеснули два глаза – бусинки.

– На тебя похож, – заметил охотник.

– Я разве зеленый? – удивился Чудик.

Он раскрыл ладошку, угадывая сходство, а лягушонок, прыг, шлепнулся в траву и был таков.

– Уууу, – разочарованно взвыла ребятня, и бросилась шурудить в траве, но под грозным окриком Вепря замерла и послушно отхлынула.

– А кто вам в лес разрешил заходить?! А ну, марш в посёлок.

Пацанов как ветром сдуло.

– А ты что стоишь? – пряча улыбку, спросил он Чудика.

– А я с папкой, – ответил хитрюга, ухватив отца за палец.

– Ну, раз с папкой, тогда пошли домой.

1

Опарыши

Холодная, голодная, длиннющая зима кончилась неожиданно, враз, будто сдвинули переключатель на обогревателе до упора на плюс. Солнечный свет, талая вода, дурманящий запах оголившейся земли обрушились на отощавших, измученных людей. Похожие на медведей, выбравшихся на свет божий после зимовки, бродили они по весеннему лесу и жевали все чуть съедобное – наполненные сладким, живительным соком молоденькие почки, корешки, мягкую кору. Скоро вокруг поселения все обглодали и двинули в глубь лесную, рискуя стать добычей оголодавшего, как и они, за зиму Хозяина. Но пока не было видно следов косолапого.

Постепенно голоса стали громче, ребятня, не сдерживаемая окриками старших, рванула вперед, робкие смешки всколыхнули прозрачный, пахучий воздух. Неожиданный детский крик смёл все человеческие звуки разом. Через мгновение едва слышное дыхание леса перекрыл топот взрослых ног и треск сучьев.

Дети стояли вокруг глубокой ямы, над которой, ухватившись за еловые ветки, молча висел младший пацан Кривовых – Чудик. Молчал правильно – малейший звук, движение, обломится не крепкая опора и свалится он прямо на острые колья охотничьей ловушки. Взрослые, не говоря ни слова, выстроились, ухватив друг друга за пояс, и самый крепкий и высокий из них – Толстый, схватил мальчишку за шиворот, рванул вверх и к себе, люди одновременно шагнули назад. Ребенок не плакал, только никак не мог выпустить из рук ветку, вместе с которой выдернул его спаситель из лап смерти.

Наконец, люди заговорили, рассуждая между собой, чья ловушка на деляне, почему метки упреждающей нет, верно, чужой зашел на их территорию. И вдруг заметили, что дети по-прежнему стоят молча на опасном краю. Подошли, глянули вниз и на миг отпрянули от запаха и жуткого вида распластанного, распятого на кольях тела.

– Лехи Кривова куртка, – тихо заметил Вепрь.

Все уже поняли – то, что осталось от человека, там, внизу, было Лёхой, ушедшим зимой от отчаянья, от голодных детских глаз в стылый лес, хоть за какой-то добычей. Раньше, давно, когда еще у некоторых оставались патроны, Лёшка был лучшим охотником, что ни выстрел – добыча, а теперь, кроме ножа и рогатины, ничего у него при себе не было. Но не добыл, а сам стал добычей, не зверя, человека, соорудившего, тоже, видно, от безысходности на чужом участке смертельную ловушку.

Вепрь взял охотничий крюк и пошел к западне, люди, не дожидаясь команды, снова встали друг у друга за спиной, страхуя товарища. Вепрь хотел подцепить Лёху за крепкий ремень у пояса, но крюк соскользнул и зацепился за куртку, охотник дернул, мужики слаженно потянули его назад, прогнившая ткань лопнула и обнажила бледно-серую, голую спину. Видно острый крюк прихватил и рубаху, и тело. Раскрывшаяся рана кишела отогревшимися, ожившими на весеннем тепле опарышами.

Опарыши, пожиравшие мертвую плоть, сами были началом новой жизни, будущими мухами. По человеческим меркам и покойник, и опарыши выглядели омерзительно, вызывали брезгливое отвращение. А ещё был страх. Каждому из смотревших пришла одна и та же мысль: «Вот так и во мне будут копошиться…». Никто не вспомнил, как разводили опарыша, ловили на него рыбу, да и на ту же муху ловили, и не брезговали, и рыбу ели с удовольствием. А рыба, как известно, могла сожрать их самих, окажись они в утопленниках. Но философия эта хороша за рюмочкой, под закусочку, коль найдется, а когда ты сам, сию минуту, хоть и мысленно, становишься порченым мясом, едой отвратительных личинок, тошнотный комок в горе самый убедительный аргумент.

Уходили из дому охотниками, возвращались добычей. Мало что добыли люди в походе, но не до жиру, быть бы живу.

Кладбище – огород

– Смотри! Там, внизу, люди! – Толстяк замер на месте. – Голые все.

– Не люди это, – отозвался Вепрь.

– Точно люди, на огороде каком-то.

– Вот именно, каком-то. Кладбище это.

– Чо не закопали, сверху оставили? Почему не сгнили, зверьё не объело?

Они спустились в ложбину. На небольшом, ровном участке земли в одинаковых позах – на коленях, с поднятым к небу лицом, сидели голые, мертвенно-белого цвета люди. Глаза открыты, тела неподвижны. Зеленые побеги, растущие из покойников, сквозь покойников, выглядели дико и страшно.

– Мертвяки? Почему не зарытые, голые, сидят почему? – сыпал вопросами обычно флегматичный и молчаливый Толстяк.

– После Конца времен все как могут еду добывают, – неохотно ответил Вепрь. – Их ещё живыми тут оставляют. Кормят специально плодами с семечками вместе, потом садят в позу, при которой дерьмо выходит без помех, а семена, внутри у них проросшие, в человечьем навозе быстро укореняются и питаются телом, как удобрением. Огород – ты прав, только на кладбище. Плоды, кстати, красивые вырастают и вкусныеее, на грушу похожи.

– Груша – это что? – по привычке спросил ошарашенный Толстяк.

– Груша? Ну, как бы тебе объяснить? Как ягоды лесные, только большие, с кулак, и сладкие.

– Из них ягоды вырастут, сладкиееее? – недоверчиво протянул Толстый.

– И впрямь, пока растет не очень похоже на то, что они сожрали, – кивнул Вепрь.

Действительно, ростки были блеклые, кривые, узловатые. Где уж тут «грушам» завязаться. Но уродцы упрямо тянулись хилыми веточками вверх, стебли крепли и утолщались прямо на глазах.

– Если бы хоть какие-то глаза тут были, – мелькнуло у охотника. – Действительно, где же люди, огородники где? С той стороны никакого поселения нет.

– Пошли, посмотрим, наверное, посёлок за другим холмом.

– Сейчас пойдем, днем? – изумился Толстяк.

– А что толку прятаться? Их сторож нас давно засёк. Да мы и не взяли ничего, урожай-то еще не поспел, – саркастически заметил Вепрь, кивая в сторону «кладбища – огорода».

Охотники на всякий случай перехватили в правую руку крепкие рогатины, цепким взглядом окинули друг друга – не ослаб ли пояс, на месте ли крюк – и плечом к плечу зашагали вверх по противоположному склону, навстречу «огородникам».

Стычка

Так уж случилось, что Вепрь с Толстым оторвались от своих, взяв сильно в сторону по тропе, и нечаянно попали на землю «огородников». С огородниками, как в старые времена, с нежитью, никто не водился, ими пугали детей, на их территорию не ступали ни ногой. Ходили обоснованные слухи, что именно из пойманных чужаков те самые, жуткие «огороды». Что сначала запирают они пленников в клетки, как зверей, морят голодом, а после кормят «грушами» вместе с семенами. Семена, будто бы, сами приживаются у человека внутри и прорастают, а как прорастут, он уж не может шевелиться, потому и не боятся, что убежит и несут на огород. Там в страшных муках умирает несчастный, пожираемый заживо ростками – убийцами.