Андрей Белянин - Ночь на хуторе близ Диканьки Страница 21

– Что ж скажешь нам, добрая женщина, нешто не бачила, куды Свербыгуз з тем клятым Байстрюком пятки некошерным салом намазали?

– Ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала, и шо вы пристали к честной вдове, которая одна тянет такую работу, восемь детей и пьяницу-мужа?! Я ж таки и пожаловаться могу! У меня, шоб вы знали, даже господин исправник два раза водку кушал и не подавился! Я ж таки людей позову-у!

Вакула начал буреть, как украинский бурак (да простите за новое масло масляное), и засучивать рукава, но его образованный друг лучше знал, как разговаривать с женщинами…

– Исправник, говорите? Ну-ну. А пан голова к вам не захаживал? Ох, что-то мне говорит, что сегодня зайдёт…

– Зачем? – на миг остановилась шинкарка.

– С проверкой. Я слышал, он очень любит проверять местные питейные заведения. А то вдруг вы водку некипяченой водой разбавляете?

– Что? Я?! Да разве-таки я воровка какая?! Разве мне веры нет? Разве я у кого корову сглазила или мужа увела?! Да пусть хоть целая комиссия из Миргорода с самим паном заседателем приезжа… – Тут добрая женщина зажала себе рот обеими руками, но поздно.

Кузнец также смекнул, что к чему, и довольно усмехнулся во всю пасть:

– Га! Так вот Богом клянусь, шо сей же час соберу такую высокую комиссию, шо прибудет в ней не менее пятнадцати, а то и двадцати чиновных душ! И каждый из них в сём деле крепко разбирается! За счёт заведения не один штоф горилки попробует! И водку русскую! И самогон хуторской, сельский, подпольный, в пропорции! На всю неделю гудёж до самих небес будет! А уж как наш пан голова знатно сивуху дует…

Хозяйственная шинкарка на миг закатила глаза, подсчитывая возможные убытки от визита столь обширной начальственной комиссии, которую, быть может, неделю, а то и две предстоит кормить и поить бесплатно, помолилась своему еврейскому богу и сдала всех с потрохами, добровольно, без пыток.

– Пьянчужку энтого, Свербыгуза, ваш знакомец, пресветлый пан Байстрюк, с собой увёл. Куда – не сказал. Да тока, ежели между нами, то шоб вы знали, я таки думаю, прямиком в пекло!

– И вы их не остановили?

– А таки с чего оно мне надо?!

– Тоже верно, извините. – Николя потянул за рукав друга. – Пошли-ка отсюда. Пошли, пошли…

– Что ж, – уже на улице спросил огорчённый кузнец, – стало быть, пропала моя шапка да важная бумага?

– Если не найдём Свербыгуза, стало быть, так.

– Да где ж то его отыщешь? Ежели они с тем чёртом в красной свитке ушли, так, думаю, права проклятая баба – парят они сейчас ноги в адских котлах та истории весёлые друг дружке рассказывают!

– Ну тогда, наверное, и нам туда дорога?

Николя не сразу осознал, что, собственно, сказал. Богобоязненный кузнец истово перекрестился, потом сдвинул густые брови свои, разгладил небольшие усы над верхней губой, почесал в загривке и хлопнул свербыгузовской шапкой оземь:

– А хоть бы и так! Что ж я, не козак, коли испугаюсь?! Шо мне в том пекле?! Да не будь я православный христианин, ежели не переворочу набок все их чертячьи рыла!

Приятели остановились у плетня, быстренько обсудили, кому что надо сделать, кто за что отвечает, и, пожав друг дружке руки, разошлись в разные стороны, договорясь встретиться на закате у старой кузницы.

Николя направился к тётушке отчитаться за долгое отсутствие, успокоить, ну и кое-что забрать на время, так сказать, позаимствовать без разрешения. Не подумайте ничего плохого, воровать он не собирался. Ни-ни, ни в одном глазу!

Это же наипервейшее правило любого студиозуса или школяра – ежели что взято и возвращено, то оно и не украдено! Зачем же беспокоить добрых людей всякими вопросами «можно?», «нельзя?», «не затруднит ли одолжить?». Общеизвестно, что тот, кто спрашивает, чаще всего получает отказ, а тот, кто не спрашивает, – сам себе молодец або злобный Буратино…

Посему за ужином наш молодой человек наплёл кучу сказок о том, как всю ночь слушал соловья, а весь день постигал дивную музыку наливающихся колосьев в полях под Диканькой.

Двоюродные сестрички фыркали, хихикали, шептались, что, поди, братец-то их влюбился в какую ни есть чернобровую селянку, но, слава богу, особенно ни к чему не цеплялись.

Отдав дань богатому столу и категорически отказавшись принять стопочку настойки из боярышника с пустырником для хорошего сна, паныч-гимназист удалился к себе во флигель, и никто не заметил, как одна серебряная вилка исчезла у него в рукаве.

Где тихая Анна Матвеевна держит святую воду и елейное масло, тоже ни для кого не было секретом. Взяв с собою в карман малый пузырёк и небольшую бутылочку, наш образованный герой уединился во флигеле, присел к столу и достал из-под кровати заветные листы бумаги.

Первое время сидел он, тихо скрипя пером, изо всех сил пытаясь передать непростое лицо запорожского сечевика Пацюка. Хоть и в память облик его врезался – не сотрёшь, но уж больно сложными оказались глаза хитрого козака.

Уловить их выражение, передать блеск и россыпь морщинок было задачей, достойной самых наилучших столичных живописцев, коим заказывают парадные портреты все члены царствующей фамилии, а за ними генералы, министры да князья с графьями! У Николя таковых талантов не было, однако же учиться он умел, почему и старался изо всех сил.

Кое-как получив хотя бы некоторое удовлетворение от готового рисунка, молодой человек устало откинулся на стуле и, переменив лист, пустился записывать то, что посчитал важной и небесполезной информацией для грядущего литературного творчества своего.

«Ежели вдуматься в день сегодняшний и рассмотреть ситуацию сию с точки зрения исторической, то стоило бы признать, что среди героического запорожского козачества нашего всегда были люди чудесные. Кои отличались от прочих необыкновенными способностями и тайными умениями. Вспомнить хоть дивные дела атамана Сирка! Он же, воюя супротив поляков, желающих всех нас переворотить в католичество, а также и супротив турок, лелеющих мысль оборотить и тех и других в своё магометанство, успешно бил обоих врагов милой родины нашей. И что же? Умел он отводить врагам глаза. Мог приказать своим козакам воткнуть пики в землю и обернуть их берёзовою рощей. Или пойти в атаку на турецкие полки всего одной лишь сотней, а янычарам то виделось как многими тысячами! И ведь таких чудесных атаманов на Малороссии нашей был не один Сирко, а многие и многие…»

На том закончивши записи свои, вновь спрятал оные в надёжное хранилище. Ибо он знал точно, что постельное бельё тётушка прикажет переменить раз в неделю, а вот до матраса и перины руки ленивых дворовых девок таки не дойдут. И слава богу…

На закате, когда дом доброй тётушки Анны Матвеевны погружался в сон, сам герой наш, вооружась добытым «оружием», вновь тихой сапой спустился через окно в сад и, легко перемахнув забор, направился к кузнице верного друга детства. Вакула сидел на чурбачке у входа, при нём уже находился крепкий мешок со всем содержимым.

– Ну как?

– Проследил, паныч. Так шо были правы вы, до мамоньки опять чёрт заявився.

– Отлично, идём! Пора кое-кому рогатому холку намылить.

– А то ж!

Приятели плечом к плечу шагнули в темноту, слабо отдавая себе отчёт, на что подписываются и чем рискуют, однако же исполненные веры в себя и в промысел Божий. А общеизвестно, что ежели к какому делу приступить помолившись да перекрестясь, то вот тут-то оно и сложится. Да разве иначе и можно было бы?! Вопрос риторический, атеистам отвечать необязательно…

– Готов? – спросил Николя, приставляя лестницу, осторожно залезая на крышу и оглядываясь вниз.

Вакула молча кивнул и по примеру друга показал большой палец.

– Ну если все готовы, то…

Кузнец деликатно стукнул кулаком в дверь. Звуки звона стопок и смачных поцелуев мгновенно стихли.

– Поувереннее!

– Добро! – Вакула так шарахнул кулаком, что многострадальная дверь едва ли не изъявила желание от таковых побоев сбежать к лысым бесам в Турцию. Однако ж, как и надеялись хитромудрые приятели, внутри хаты забегали, засуетились, и нервный голос прекрасной пани Солохи осторожно спросил:

– А… а кого до нашей хаты ветром надуло?

– То я, мамо! Твой родный сыне Вакула!

– Блин…

В яростном возгласе Солохи было не больше тепла, чем в снеге на Рождество. Ну вот, уж поверьте на слово, не так встречает заботливая маменька вернувшегося с трудового дня сына, коий, как предполагалось, весь световой день отмахал тяжёлым молотом в кузнице, изготавливая по заказу дуги, подковы, гвозди, шила, ножи, косы и топоры для добрых селян.

Включая, кроме всего прочего, ещё и художественные работы по росписи сундуков, наличников, заборов и всего, что нуждается в свежей покраске.

Ежели почтеннейшей публике желательно покороче, то не так представлял честный кузнец Вакула своё возвращение домой. Ну и точка на этом. Для нас главное другое…