Владимир Буров - Рай. Пионэрэн! Зайд Бэрайд! Страница 21

– Славное.

В цивилизованном обществе за такие слова штрафуют. Не сильно, потому что из-за штрафов началась Революция. Здесь самое большое дают за это… я точно не помню… но, кажется, пятнадцать суток.

И да: это N.B. написано маленькими буквами потому, что написано раньше времени.

Ксе зашла в комнату Адама и прямо с порога спросила, долго ли еще будет продолжаться это – слово на букву б.

– Ты о чем? – спросил Адам, склонившись над бумагами.

– О том, что скоро некому будет спасаться. Ты хоть понимаешь, что почти все погибли? Ты использовал меня! Ты наслаждался моим великолепным телом, а оказывается, все впустую. Ты просто настоящий Фонвизин, мать твою!

– Не надо так говорить. Ты знаешь, что у меня не было матери.

– Прости, я не хотела тебя так сильно обидеть. Тем не менее, мы погибаем.

– Сколько еще можно продержаться? – спросил Адам.

– Полчаса. Ну час, не больше. Кругом предатели. Не знаешь, кому верить. Ты помнишь Машу? Ну, которую ты будто бы называл моей подругой? Нет?

– Нет, помню, – он оторвался от пачки листов и внимательно посмотрел на Ксе. – Неужели она перешла на сторону саранчей? Никогда бы не подумал.

– Ты и сейчас, наверное, не веришь.

– Верю, но не до конца.

– Как это не до конца? Как тебя понимать, амиго?

– Возможно, ее завербовали.

– Меня бы не завербовали.

– Почти всех можно завербовать.

– Но не меня. И еще. Этот Пикассо говорит, что больше не может стрелять после ранения.

– А что с ним? – спросил Адам.

– В него попала саранча. Говорит, что не хочет, так как не может, воевать. Хочет быстрее перейти куда-нибудь туда, где он может писать картины, как Пабло Пикассо. Постоянно поет песню про портрет.

– Пусть не беспокоится. Здесь его не убьют. – И добавил: – И петь ему еще придется. Только другую песню.

– А какую? – поинтересовалась Ксе.

– Если я скажу, ты все равно не поймешь, что это за песня.

– Нет, скажи.

– Она бессмысленна без контекста.

– Ну хорошо, мне сейчас некогда насиловать тебя. Я должна командовать этой лавочкой. Скажи, что у тебя не получается? Может быть, я буду полезна? А потом я уйду.

– Понимаешь, мои уравнения не совсем подходят к этим воротам времени, – Адам показал рукой в сторону сцены, где был экран.

– Но в него входили, – сказала Ксе.

– Входили. Может быть. Но выйти, похоже, через это место не получится. Я по крайне мере, я не могу решить уравнение пятой степени для модульного пространства. А эллиптическое здесь не умещается.

– Может быть, ты что-то сам не понял? – спросила Ксе.

– Лучше уйдите, леди. Я – не понял. А кто тогда понял? – Адам встал и нервно зашагал по комнате.

– Ладно, ладно, – сказала Ксе, – я ухожу. Еще только один последний вопрос.

– Не надо.

– Это самый последний вопрос.

– Хорошо. Говорите.

– Этот… ну, не знаю точно, как его называть… Этот Птеродактиль…

– Какой еще Птеродактиль? – не понял Адам, потому что в голове у него было настолько много уравнений, что он не хотел больше вмещать ничего.

– Мне трудно произносить это слово. Можно я буду говорить: просто Теро?

– Хорошо, но не Теро, а Терр. Или Терра, – добавил Адам.

Ксе хотела задать логичный вопрос, но Адам только махнул рукой. А когда она ушла, сказал:

– Терра! – придумает же. И добавил: – Лучше уж Дак. Так теперь у них принято. Коротко и ясно. – Он повторил: – Дактерр. – И еще раз: – Редактерр. Реддактор. Редактор. По-моему, это логично. – И Адам опять углубился в уравнения. В одной руке он держал бутерброд с сыром, в другой – бутылку пива, а во рту перо из камыша. Как Ван Гог.

Всем тараканам выдали противогазы. Всем, кроме Монте, Дартаньяна и Льва Толстого. Они выступали на стороне саранчей, а там противогазов не выдавали. На них ведь газ не действовал.

Газовую атаку приказал начать Пи. Он понял, что против Домового – а так называлась армия тараканов – у него нет другого приема. Ад и Уп затащили бочки с кристаллами на гору, пробили в них отверстия и запустили вниз на полки Домового.

– Ветер в нашу сторону, – сказал Лев Толстой. – Они сбросили бочки с кристаллами Циклона.

– Надо уходить, – сказал Дартаньян.

– Я не пойму, где мы находимся, – сказала Монте. – Вроде стрелка компаса показывает на юг. Но это не юг, – добавила она.

– А что это? Север? – спросил Дартаньян.

– По-моему, да, – сказала Монте. – Я сейчас в отблеске увидела под буквой Ю, букву С.

– Вы правы, – сказал Джек Лондон.

– Вы кто? – спросила Монте.

– Я доброволец. Меня завербовали в дивизию Сарана Чи. Смотрите, я в таком же костюме, как и вы! – Он расстегнул куртку, и все увидели, что серебристая шкура саранчи, это только поверхность. Я мечтал перейти на сторону вавилонян, но теперь понял, что мне лучше остаться на стороне Сарана Чи. Я лучше помогу вам, как разведчик.

Он уже хотел уходить, когда Лев Толстой, недоуменно покачав головой, спросил:

– Я не понял, чем вы нам помогли?

– Вы не поняли? Я же сказал вам: это север.

– Действительно, вы это сказали, – ответил Лев Толстой. И добавил: – А я все равно ничего не понял. Вы сказали, а толку никакого.

– Подожди, подожди, Лев, – сказала Монте, – я кажется, поняла, в чем тут дело. Если это север, то перед нами не Университет, который мы должны взорвать, а Отель. Вы понимаете, это Отель! Нам надо пробиться только через двести метров саранчей.

– Да ерунда это, а не газ, – сказал Джек Лондон, – просто психическая атака. Газ выходит только при запуске. С шести до девяти.

– Утра или вечера? – спросил Дар.

– Естественно… впрочем, я не знаю, сколько это будет по местному времени. Если у вас есть противогазы, приберегите их до Конца Света. А он наступит очень скоро.

И словно в подтверждение его слов луна сорвалась неба, но остановилась и закачалась, как сорвавшийся в часах маятник. По полю пронесся гул паники.

– Пробивайтесь к Отелю. Там-Там находится там.

Сид врезался в самый центр саранчей. Правой лапой он убил одного, другого пробросил назад. Клыки оруженосцев пронзили его мозг. Сид хотел прорваться к Пили.

– Если я смогу оторвать ему обе головы, вы сможете прорваться по центру к Отелю. – И он приказал своим оруженосцам отрезать Пили пусть к отступлению.

– Если ты останешься один, саранчи окружат тебя и сожрут, – сказал Пикассо. – Я останусь с тобой.

– Ты ранен, – сказал Абель. – Я останусь с нашим Сидом.

– А ты, кто такой? – спросил Сид. – Я что-то тебя не помню.

– Я из службы контрразведки, – сказал Абель, – прибыл недавно.

– Ты можешь быть завербован, – сказал Сид. – Ведь правда, что все вновь прибывшие проходят через допрос Квента. А?

– Что скажешь? – Пикассо толкнул Абеля в бок.

– Скажешь про что?

– Правда ли, что Отель окружают головы мертвых негров, надетые на частокол? – спросил Сид.

– Нас окружают, – сказал Абель. – Зачем эти вопросы? Какой смысл объяснять, что все мы прибыли через коридор Отеля.

Далее Абель идет на перекрытие пути Пили, а Пикассо командует оруженосцами Сида.

Отряд пошел в обход. И все-таки вел его контрразведчик Абель. Пикассо не давал саранчам зайти к Сиду с тыла. С ним было еще шесть кошек и шесть собак, личная охрана Ксе. А куда делась эта Ксе, никто не знал. Когда Пикассо спросил об этом Сида, тот ответил, что теперь… теперь его это почти не интересует.

– Пусть сторожит своего Адама. Я там ей больше не нужен.

Прорываясь к Пили, Сид заметил слева от себя Ада. Ему так хотелось оторвать ему голову, но Сид выдержал. Не поддался искушению. Сначала не поддался. Но этот гад начал исполнять издевательский танец, стал нарочно показывать Сиду неприличные жесты.

– Щас ты у меня дотанцуешься! – крикнул герой и взял левей. Ад не собирался бежать. Он начал орать, что сейчас устроит Сиду Бурю в Пустыне.

– Ты у меня будешь пыль глотать! – сказал Ади. И добавил: – Грязную пыль моих сапог.

– Что имеет в виду этот ублюдок? – подумал Сид. Он распорол Аду брюхо и замер почему-то в ожидании, когда вывалятся внутренности. Ну, надо, наконец, убедиться, что с этим идеологом идолопоклонства всё. Больше, так сказать, не будет ни воду мутить, ни пыль испускать. Но внутренности не вывалились. – Опять двадцать пять, опять у него, как будто нет кишок. Как такое может быть?

– Ты из чего сделан?!

– Оторви ему голову! – крикнул Пик.

– Я уже делал это, – сказал Сид. – Ты видишь, он опять здесь. Невероятно.

– Других вариантов нет. Рви!

Сид что-то раздумывал. Тогда Пикассо сам подбежал к Ади и сделал захват. Но толстошеий Ад не поддавался. Можно сказать, он ничего и не делал, ведь Пикассо был безрукий или лучше сказать: безлапый. Ему-то самому часто казалось, что у него есть руки, хотя другие думали, что нет – на самом деле это лапы. Тем не менее, у Пикассо был шанс свернуть шею Аду. Но тот вдруг вышел из оцепенения и шаркнул будущего художника когтистой, как у нильского крокодила лапой. Ад вырвался и сказал: