Александр Беляев - Дороги изнанки. Хроники затомиса Страница 22

– Я медитировать не умею, – пожала Аня плечами, – даже плохо представляю, что это такое, но послушать себя попробую, мне самой очень интересно, что дальше будет. Надо же, жила скучной, неинтересной жизнью, и вдруг такое! Вот только, получается, я кабинету убыток причинила, а у меня совсем денег нет, я с работы уволилась, но в ближайшее время собираюсь устроиться, а пока, думаю, брат не откажется заплатить.

– Ой, какая ерунда, – махнул рукой Лев Матвеевич, – как известно, преступление, совершенное в состоянии беспамятства, таковым не является, поэтому я даже с точки зрения закона не имею права тебе претензии предъявлять. Спишем данный инцидент в разряд издержек профессиональной деятельности, и пусть тебя материальный вопрос не волнует. По крайней мере у меня с Юрой свои взаиморасчеты. Кстати, я бы твоему брату насчет сегодняшнего происшествия особенно не распространялся, я не знаю, как он на это может отреагировать, тем более его именно парапсихологический аспект больше всего и волновал. Я, честно говоря, о его планах не знаю, но, боюсь, он может по своей ретивости в ход событий вмешаться, а сейчас о чем-то конкретном говорить еще рано. Лучше скажи, что лечение требует времени, и ты пока ничего сказать не можешь. А впрочем, смотри сама, я не знаю, насколько вы друг с другом откровенны.

Аня записала доктору Левину свой телефон и в несколько разобранном состоянии вышла из кабинета. До вечера было еще далеко, и она решила прогуляться по ботаническому саду. Который был неподалеку, и обдумать загадочные происшествия последних двух дней. Сидеть дома ей теперь не хотелось, но и видеть кого-то из знакомых она не была еще готова и душа ее требовала одиночества – впрочем, она всегда предпочитала его шумным компаниям.

ГЛАВА 3. Провал в прошлое

Итак, Аня решила прогуляться по Ботаническому саду и ВДНХ до метро ВДНХ, тем более погода, прохладная и сухая, весьма комфортная для ноября, к подобной прогулке располагала. К тому же и день будний, а значит и народу поменьше. Аня еще до смерти мамы любила одинокие прогулки без какого-то строго намеченного маршрута, и раньше, когда они жили в Зарядье, она еще ребенком облазила весь центр, правда большое скопление людей всегда ее раздражало, за те же несколько лет, как они переселились на проспект Мира, Аня освоила другие маршруты, и одним из них был как раз тот самый – Ботанический сад – ВДНХ, либо наоборот, поэтому дорогу обратно она хорошо знала и не боялась заблудиться. Впрочем у нее вообще было какое-то особое чутье маршрута, и она всегда находила нужное место, не особо блуждая и даже не спрашивая прохожих. Это чутье выручало ее и в лесу, в незнакомых местах, куда они, порой, попадали с мамой или знакомыми во время походов за грибами, – чрезвычайно любимым Аней занятием, – и только благодаря ее интуиции они всякий раз благополучно выбирались на дорогу. Когда же она оказывалась в лесу одна, то вообще могла шляться где угодно, не чувствуя ответственности за других, и всегда легко находила нужное направление. С лесом у нее были какие-то особенные дружеские отношения, и там ее еще больше донимали уже привычные дежавю, ей все время казалось, что лес раньше она видела и воспринимала как-то по-другому, как-то более персонализировано, правда, как обычно, ничего конкретного вспомнить не могла. Было и еще одно свойство: почему-то в таких малопосещаемых и удаленных от милиции местах она совершенно не боялась ни хулиганов, ни насильников, ни маньяков, чего почему-то боялись все ее знакомые (в том числе и мама), которая тем более волновалась, когда ее дочь уходила куда-то одна. Сама же Аня почему-то знала, что ничего такого, опасного для ее жизни и здоровья с ней произойти не может не только в лесу, но и вообще где-либо, и с ней действительно ничего непредвиденного ни разу не происходило во время ее продолжительных прогулок. То же самое касалось и уже гораздо более цивилизованного ботанического сада, где, по рассказам мамы нередки были случаи серьезного криминала.

Проехав несколько остановок на троллейбусе, Аня вылезла на остановке напротив центрального входа в Ботанический сад и двинулась вглубь окультуренного массива по прогулочной асфальтовой дорожке, усыпанной опавшими листьями и желудями. В троллейбусе она попыталась прочесть мысли у кого-то из немногих пассажиров, поскольку сам термин «парапсихология», постоянно упоминаемый Львом Матвеевичем, у нее в основном связывался с термином «телепатия». Несмотря на все попытки, мозги посторонних людей так и остались для нее закрытыми, а следовательно, печально констатировала Аня, никаких парапсихологических способностей у нее не пробудилось, а следовательно и обольщаться по поводу необычного гипнотического сна не приходилось.

«Что бы они там не говорили, – думала Аня, шурша свежеопавшей листвой, – ничего такого сверхъестественного я в себе не ощущаю, все как было, так и осталось, вот только галлюцинации и сон этот, гипнотический. Но мне кажется, к парапсихологии это не имеет никакого отношения, мало ли что может привидеться человеку, перенесшего такое горе, и потом полторы недели глотавшего таблетки горстями. Что же касается этого, как его… полтергейста, то действительно, труднообъяснимая история… тут действительно что-то потустороннее проявилось. Если, разумеется, Лев Матвеевич это сам не подстроил. Впрочем, мысль достаточно нелепая, зачем ему меня разыгрывать, к тому же все произошедшее так с моим сном совпало. С другой стороны, откуда я знаю, а вдруг метод психоанализа включает в себя всякие психологические приемчики, чтобы человека из равновесия вывести? Вон у Ефремова в «Лезвии бритвы» описано, как доктор Гирин, чтобы к женщине вернулась речь, которую она потеряла во время стресса, специально ее в новый стресс вогнал, чтобы клин клином. А что все это с моим сном совпало – ну и что, возможно он сам его мне и внушил, а потом разыграл, что понятия не имеет, что мне там привиделось. Конечно, это ни в коей мере не объясняет того, что случилось вчера, но одно дело когда предметы в воздухе летают и обои загораются и другое, когда что-то кому-то привиделось, тут состояние сугубо субъективное и никому ничего не доказывает, как, впрочем, и не опровергает, одним словом – галлюцинации. Разумеется, если бы я сама в здравом уме видела полеты предметов и самовозгорание, тогда можно было бы твердо сказать, что в наличие явления объективного характера, хотя, с другой стороны, полтергейст часто сам по себе происходит и человек здесь не причем. Понятно, что хочется возомнить себя Нинель Кулагиной или Вольфом Месингом, но пока что ничего такого, что свидетельствовало бы о моей исключительности не случилось. Напротив – институт – провалила, нигде не работаю, живу на содержании брата, никаких особых талантов не имею. Самая обычная серенькая посредственность. Правда, говорят, что я красивая… ну и что, сама я этой красоты не замечаю. Другие красивые девчонки этим пользуются, заводят романы с интересными или богатыми мужчинами, не говоря уж о мальчишках, а я даже на это не способна, и доктор Левин это научным образом подтвердил: полная сексуальная индифферентность. Это ж надо, в наше время почти в двадцать лет, не будучи уродиной, девочкой оставаться, и даже пальцем не пошевелить, чтобы от этой обузы избавиться. Но ведь это же ненормально, чтобы мужчины не интересовали, не зря мне все девчонки говорили, что это просто неприлично! Все, на что я способна, это витать в облаках, читать запоем книжки и, как Золушка, мечтать о сказочных принцах, которых в жизни не существует. Так что, Анечка, – подвела она печальный итог, – как ни крути и что бы тебе не рассказывали о твоей исключительности, о которой ты сама абсолютно ничего не помнишь, на данный момент мы имеем полную несостоятельность в жизни, отсутствие цели и ориентиров. Все куда-то стремятся, чем-то увлечены, строят далеко идущие планы, а темя ничегошеньки в этой жизни не интересует: короче говоря – бездарность и неудачница. Ну а о том, что у меня никаких парапсихологических способностей нет – в этом я, по-моему, убедилась. Мысли читать не умею, а остальное и проверять нечего. Кстати, не только паранормальных, но и обычных, нормальных способностей у меня нет никаких. В школе училась тяп-ляп, ничего меня не интересовало, а работа секретаря в деканате – разве это работа! Место дл бездельников и неудачников, и зарплата соответствующая. Итак, – выходя на пик самобичевания, от которого она даже получала своеобразное мазохистское удовольствие, Аня начала загибать пальцы: в математике – ноль без палочки, с трудом на тройку натянула, хоть Юра мне и говорил, что в детстве я фантастическими цифрами в уме оперировала. Где все это? Да мне и двузначных чисел в уме не сложить. Гуманитарные науки – ну ладно, на четверочку, но разве это способности! Ну книжек много читала, но разве это признак таланта? Ничего особенного в этом нет, да и книги меня все какие-то потусторонние интересовали, а Горького и Толстого осилить не могла. Теперь, музыка: на музыкальных инструментах не играю, разве что собачий вальс на пианино. Правда голос неплохой и слух, но ведь сама же стесняюсь спеть перед кем-нибудь. Так что, Анечка, бездарность ты полная, и не обращай внимания на то, что брат вокруг тебя эту возню затеял, что ему там в голову пришло, неясно, он вечно какие-то авантюры затевает, и доктора такого же авантюрного в свою авантюру втравил.