Александр Тихорецкий - Выстрел по солнцу. Часть первая Страница 23

Он повернулся к Силичу, голос его стал сосредоточенным и непреклонным.

– Проверь все записи, все камеры. Чтобы нигде ни малейшего намека на эту сцену! Догадался я, догадаются и другие.

Силич кивал, думая о чем-то своем.

– И время надо подмотать.

Он тоже как-то сразу подтянулся, сконцентрировался, будто следуя в фарватере Журова.

– Да, – будто что-то припомнив, тот вновь повернулся к Ленскому, – и придется тебе, братишка – под сканер и заново все параметры проверить. А вдруг изменения какие-нибудь произошли? Не каждый день сталкиваешься с паранормальными явлениями!

– Нет, нормально! – Ленский вскочил. Его душил гнев. Вот так разоткровенничался с друзьями! – Больше ничего не хотите? Деятели! Там стереть, там подмотать, а ты, Ленский – завтра на обмеры, а точнее – в психушку, где тебя, как кролика, будут препарировать на предмет психических отклонений! Хотя, нет! Кролику легче! К хирургу он попадает уже мертвый. Его не заставляют перед этим поочередно, по полчаса кряду, переживать страх или злость. Интересно, а способны кролики на отчаяние? Наверняка, да, только им повезло больше – их убивают раньше, чем они успевают задуматься над этим.

Он подошел к окну, рванул на себя раму. В лицо ударил влажный зябкий ветер. Март! Проклятый месяц! Месяц смерти, потерь и расставаний. Вот взять и шагнуть сейчас туда, в роковую бездну, шагнуть и положить конец всем бедам.

Он вздрогнул от прикосновения, обернулся. Рядом стоял Журов.

– Ну, что ты, Жень? – он еще раз коснулся плеча Ленского. – Ведь, мы для дела, в целях конспирации. Не обижайся, прошу тебя..

Ленскому показалось, что все это уже было когда-то, и сейчас еще раз повторяется с ним. И эти мягкие, убаюкивающие интонации, и безнадежность слов, и сырая, непроницаемая ночь за черным стеклом. Он внимательно взглянул на высокий, с залысинами лоб друга, на смешные старомодные очки, на всю его нескладную, угловатую фигуру. И снова слова, слова густым, тягучим потоком.

– Ведь, это прорыв, Женя, прорыв, я чувствую. Осталось совсем немного, понимаешь? Я знаю, я уверен, результат будет, вот увидишь. Ну, вспомни, как мы все начинали, как трудно было. Неужели сейчас отступим?

Ленский еще раз глубоко вдохнул морозный, колкий воздух, закрыл окно.

– А какие, собственно, у тебя основания считать, что это прорыв? – он видел, что оба, и Силич, и Журов подавлены его вспышкой, и ему было немного неловко за свой срыв. – Подумаешь, показания скакнули! Может быть, поля магнитные в этот момент сдвинулись? Вон на улице ветрюган какой!

– Ты сам-то в это веришь? – в голосе Журова звучала насмешка. – Рассказал бы ты нам, Женька, все. А то поманил только, и в кусты. А, ведь, на кону – наша мечта. – он с вызовом посмотрел Ленскому в глаза. – Так как, есть у тебя, что нам рассказать?

В комнате повисла тишина. Ленский заметил, что и Силич смотрит на него выжидающе, с нескрываемым нетерпением.

– Да я и сам не пойму, – вырвалось у него. – Все было, как всегда – речка, лодка и так далее. Случай рядовой, несложный, поэтому и решил я фантазию на другое поберечь. Ничего не предвещало, честное слово. И вдруг – всплеск, буря, ураган! Меня выбросило куда-то на берег, на пустошь, зацепиться даже не за что!

– Подожди, так это речка тебя отторгла? – очки Журова блеснули, спрятав неожиданно ставшие неприятно-колючими глаза.

– Да нет же! Меня вместе с ней выбросило! – Ленский даже рассмеялся. – Неужели вы подумали, что этот хлюпик мог меня сделать?

– Значит, был кто-то третий? – почти прошептал Журов, и снова Ленский почувствовал на себе его колючий взгляд. – Так, значит… – и он замолчал, погрузившись в раздумья, приняв сходство со скульптурой Родена. Пауза, однако, длилась совсем недолго. Журов заговорил так же внезапно, как и замолчал.

– Итак, что мы имеем? – он как-то по-особенному всматривался в Ленского, и тот невольно поежился. – Мы все знали, что ты, Женя, вместе со своим даром получил видение в виде человека без лица.

– В довесок, так сказать, – вставил Силич.

– Неважно, – машинально отреагировал на него Журов, думая о своем. – Раньше во время игры он ни разу тебе не являлся, и, наверняка, это и было причиной того, что мы не наблюдали прежде таких аномалий. Поэтому, мы не знали, к чему приводит его появление.

Ленский хмуро посмотрел на него.

– Слушай, давай покороче.

– Мы знаем только то, что ничего не знаем, – ввернул Силич.

– Тихо, эрудированный ты наш! – прикрикнул на него Журов. – Сейчас есть только один путь – надо вернуть твой призрак, Женя.

Ленский саркастически улыбнулся, но Журов настойчиво повторил:

– Да, Женя. Это – единственный проверенный способ снова получить эффект, который мы наблюдали.

– Но он его уже десятки раз видел! – возразил Силич. – И что?

– Во сне! – выкрикнул математик. – Во сне – да, согласен. Но не наяву!

– А как это сделать? – Ленский и не скрывал насмешки. – Что ты мне предлагаешь? Поставить на стол зеркало, зажечь свечу и вызывать его: «О, человек без лица, приди!» Так? Он, хоть, и мой призрак, но мне не подчиняется!

– Не паясничай, Жень, – поморщился Журов. – Я вычислю его, рано или поздно. Надо только как следует обработать показания. И Слава пусть мне этого гостя, как и обещал, доставит. Будем работать!

Ленский прислушался к себе, и ощущение близкой, надвигающейся катастрофы вновь охватило его. Какие-то неясные надежды еще тлели в сердце, но суровый ветер судьбы уже метался над пепелищем, разметывая в золу седые, невесомые угли. Он взглянул на Журова, пытаясь отыскать следы прошлого на его лице. Следы чистоты и бескорыстия, страсти и вдохновения. Может быть, друг поймет его?

Тот заметил взгляд Ленского, раздраженно взмахнул руками.

– Ну, да, да, – воскликнул он, – ты сумел, наконец, зацепить спираль времени! Раньше мы наблюдали изменения лишь земных полей, но сегодня тебе удалось побороть их притяжение. Именно это я и предсказывал когда-то. Что же здесь ненормального или неожиданного? Должно же было это когда-то произойти, раз мы к этому стремились. – он с вызовом смотрел на друга, и в горячности его, в упрямом стремлении к цели, тот видел лишь отражение собственного бессилия.

– Но, все так обыденно, – Ленский пытался нащупать спасительную лазейку отступления. Мысли сбились в неясный ком, и он выталкивал из себя жалкие, бессильные фразы. – Вспомни наш самый первый разговор, который решил все… Мы хотели проникнуть в тайны судьбы, изменить жизнь на планете, наши мечты выглядели как триумф восставшего разума. А тут – примивные пушешествия во времени, будто мы конкистадоры какие-то…

Журов рассмеялся, и в его смехе утонули последние надежды Ленского.

– А чего ты хотел? Прозрений и признаний, иллюминаций и фейерверков? Будут тебе фейерверки, вот только получим результат, и все тебе будет.

– Я не о том, Юра, – неуклюжими словами Ленский пытался сохранить, хотя бы, относительное равновесие. – Как беззаботны, как наивны мы были тогда. Сейчас мы совсем другие.

– И что? – Журов блеснул на него линзами очков. – К чему ты клонишь?

Ленский вдруг разозлился. К черту летело все надуманное хитроумие, все уловки и такт. Он чувствовал, как что-то стремительно удаляется от него, унося, и тот дождливый вечер, и мечты, и того смешного, наивного Юрку.

– Я ничего не утверждаю! – воскликнул он. – Может быть, возраст – не самый лучший советчик, но он добавляет ответственности и благоразумия. Должен добавлять.

– Вот ты о чем, – разочарованно протянул Журов. – Кто бы говорил! Ты же первый предложил мне когда-то этот эксперимент! Ты говорил: давай попробуем! Пусть теперь не Боги, а сам человек делает свою судьбу! И что я слышу сейчас? Ответственность, благоразумие. Вспомни, сколько уже положено на этот алтарь! Там, ведь, не только время, труд и деньги, там и жизни человеческие! Ты забыл об этом? А, может быть, ты просто устал?

– Хочешь найти мне замену? – огрызнулся Ленский.

– Ша! – воскликнул Силич, вставая. – Вы что, заблудились? Сами себя гнобить вздумали? Деньги, жизни… Да, деньги, да, жизни! Если уж произносить слово «алтарь», надо вспомнить и о жертвоприношениях. Их еще никто не отменял, даже Бог.

Ленский тоже вскочил. Сейчас любой, кто противоречил ему, казался ему врагом

– А я не Бог, Слава! Мне никогда не стать им, для этого я слишком тщедушен и не слишком тщеславен. Но смерть для меня никогда не станет привычной, а человеческая жизнь никогда не превратиться в ставку в игре!

К лицу Силича прилила кровь.

– Что ты имеешь в виду? – набычась, прогремел он. – Да, я убивал, но моя профессия не сделала смерть для меня, ни привычкой, ни игрой! А тебе хочу сказать, Ленский, что подло с твоей стороны – намекать на свою безгрешность! При других условиях я бы просто… – ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы промолчать.