Анастасия Боронина - Посмертные Мытарства Страница 3

– Погорелец! – закивал Иоанн. – Он всех вновь прибывших путников так смущает! Подлавливает простаков и морочит им голову! Ты молодец, что не попался!

– Да, – зазвучал мягкий серебристый голосок святой Варвары, – этот негодник уже немало душ погубил! – И на глазах её выступили горячие слёзы, будто она сожалела о каждой потерянной для Рая душе, как о своём погибшем чаде.

Никодим несколько успокоился от такого искреннего заверения, однако ещё один вопрос тревожил его смущённую душу.

– Он также сказал мне, что те высоченные горы – это всё мои земные грехи. Я шёл три дня и видел сотни гор, вершины их почти доставали до небес. Правда ли это и значит ли, что я великий грешник? – с тревогой спрашивал Никодим, ибо эта мысль в глубине души всё же преследовала его все эти дни.

Все трое рассмеялись ещё громче прежнего. На этот раз отец Серафим ответил ему:

– Успокойся, сын мой! Никакой ты не великий грешник! Ты разве не заметил, что все эти горы состояли из миллионов маленьких песчинок? Так вот каждая песчинка, а не каждая гора, – это твой земной грех! Ты видел сотни гор, но каждая из них состояла из миллионов маленьких грешков, которые ты повторял изо дня в день, поэтому эти горы и были так похожи друг на друга! Так что успокойся, нет на тебе ни одного великого греха – всё мелкота нестоящая.

Никодим побледнел и, заикаясь, ответил:

– Но… но, как же так? Столько грехов? Значит ли это, что я обречён, что меня ждут вечные муки Ада? Я ведь семь лет… в монастыре! Я молился, причащался, постился! Это не справедливо! – чуть не взвыл он под конец своей тирады. Вдруг его осенило, и он с подозрением взглянул на своих собеседников. – Вы ведь вначале называли меня «великим подвижником», какой же я подвижник с таким возом грехов?

Святая троица чуть растерянно переглянулась между собой, и Иоанн Креститель примиряющим тоном проговорил:

– Успокойся, сын мой. Хоть итогом твоей земной жизни и стала свалка шлака, но ты же, несомненно, совершал и добрые дела? Ты помнишь хоть что-то благородное, возвышенное за собой? Есть ли что-то, чем бы ты особенно гордился?

Никодим на секунду задумался, а затем радостно воскликнул:

– А как же! Есть! И немало! Да я столько добра в жизни совершил, столько дел добрых!

– Так, так, – оживился согбенный старичок, и глазки его сузились в хитром прищуре, – давай, выкладывай нам всё! Будем складывать твои добрые поступки вон на том поле, – и он указал на свободное от деревьев и кустов огромное пространство сбоку от их поляны. – Называй всё добро, какое на ум приходит, а потом и поlсчитаем, где больше выйдет! Только нужно обязательно всё вспомнить, а то шлака-то вон сколько! Попробуй, перевесь!

– Да-да, я сейчас! Да вот, пожалуйста! – затараторил Никодим. – Нищим милостыню подавал, на благо храма плотником трудился, жил активной церковной жизнью, за больным братом Онуфрием ухаживал…

Он всё говорил и говорил, а трое его слушателей радостно кивали головами и ухмылялись. И обозначенное поле постепенно покрывалось золотом его добрых дел. Гора стремительно росла, вздымалась всё выше и выше, и вот уже длинная тень от её вершины почти дотягивалась до места, где сидела странная компания из трёх святых и одной молодой души.

– Прекрасно! Прекрасно! – подбадривала его святая Варвара, и глаза её вновь увлажнились умиленными слезами.

– … В школе списывать одноклассникам давал, в трамвае за друга заплатил, родителям на все праздники открытки рисовал… – горячился Никодим, уже выдыхаясь и едва вспоминая свои благодетели. – Вот, кажется, всё!

– Замечательно! – вскричал отец Серафим. – Даже лучше, чем мы ожидали!

– Хи-хи-хи! – мерзко захихикал отец Иоанн, оскалив зубы в какой-то гадливой улыбочке.

И в этот момент тень от вздыбившейся горы доброты Никодима коснулась своею вершиной колена святой Варвары, и в следующий миг с резким хлопком и оглушительным стеклянным звоном она лопнула и взорвалась, взметнувшись в воздух вихрем золотых осколков, а затем медленно осыпалась наземь и исчезла, словно её и не бывало.

Никодим в ужасе смотрел на то место, где только что, как мыльный пузырь, лопнула вся добродетель его земной жизни. Затем он медленно перевёл взгляд на своих собеседников, но на их месте уже не оказалось ни батюшки Серафима, ни Иоанна Крестителя, ни святой Варвары. Там, где они сидели, остались лежать лишь зловонные кучки протухшего мяса, которое всё кишело червями и источало кошмарную вонь. На поляне он был один.

Глава 3

– Ааа! – В ужасе завопил Никодим. – Горелый! Погорелец, где ты? Вернись! Вернись! Прости меня, я ошибся! Я так ошибся!

Никодим бросился на поляну и стал рвать и грызть зубами сочные стебли зелёной травы. Он перекатывался, кричал и плакал горькими слезами обманутого ребёнка, потому что понял, что надули его хитрые бесы! Развели, как простака! А он-то мнил себя этаким дальновидным да мудрым! Думал, что всё-то он знает и никому его не обойти! На свой монастырский духовный опыт полагался! Дурень! И он продолжал ломать руки в припадке бессильной ярости, пока наконец не замер на траве в полнейшем опустошающем отчаянии.

– Ты закончил, надеюсь? – послышался знакомый голос.

– Горелый? – прошептал Никодим. – Это ты?

– Я!

– Ты вернулся! – радостно подскочил Никодим и бросился на звук его голоса. – Прости меня! Я был просто самодовольным глупцом!

– Я никуда от тебя и не уходил, – спокойно заметил Горелый, снова сидя поджав ноги, – мне не позволено от тебя отлучаться, пока ты сам меня не прогонишь! Ты прогнал – я отошёл, ты извинился – я вернулся! И хватит об этом. – Он посмотрел на свои ногти, словно там было что-то занимательное.

– Да, я больше так не буду, – по-детски обещал Никодим. – Просто, ты не очень-то похож на доброго Ангела-Хранителя из книжек. Да и разговариваешь как-то… не по-ангельски!

Никодим совсем смешался в этой попытке оправдать собственную глупость.

– Ну, вот опять! – вспылил ангел. – Я разговариваю с каждой душой на понятном ей языке! Что толку, если я начну вразумлять тебя на церковно-славянском, если ты и по-русски меня не слушаешь?! Сглупил – так хоть помолчи теперь! А то, вишь, какой правильный! Эта троица тебя только что обобрала до нитки! Они подорвали ценность всех твоих добрых дел, которыми ты хоть как-то ещё мог прикрыть свою порочность! Теперь их нет!

– Как же это возможно? – удивился Никодим. – Неужели добрые дела настолько легко отнять и развеять по ветру?

– Не в том суть! Ты возгордился, Никодим! Важны не сами дела, а те духовные мотивы, которые руководят тобою при их совершении! Доброе дело можно делать только бескорыстно, то есть не получая никакой выгоды для себя! Можно подать нищему из любви и сострадания, а можно – напоказ окружающим! Одно действие в первом случае добрый поступок, а во втором – грех. Мало того, что половина этих твоих добрых дел не такая уж и «добрая», – разве давать списывать товарищу это благо? – так ты ещё и опорочил всё это личным тщеславием, расхваливал себя на все лады! И конечно, все твои добродетели немедленно обратились в прах в глазах Господа! В итоге, ты здесь всего полдня, а завалил уже четыре испытания, мой дорогой послушник!

– Как четыре?! – вскричал Никодим.

– А вот так! – Горелый начал загибать свои чёрные пальцы: – Искушение гордостью, чревоугодием, клеветой и ересью.

– Ну, с гордостью я понял, а остальное когда было? Меня ими даже никто не испытывал!

– Чревоугодие – когда ты у костра их бараниной обжирался и вином напивался. Клеветой – когда меня, своего благодетеля и защитника, обзывал чёртом и бесом, толком не разобравшись. Ересь – бесам в ножки кланялся! От Бога отрёкся суть! Так что им и не пришлось испытывать – ты сам облегчил задачу, наглядно показав все свои недостатки!

– Да, дела, – только и ответил на это воин Христов. – И что же делать?

– Ладно уж. По ходу дела разбираться будем. Может, ещё вырвем тебя из лап рогатого, – обнадёжил Ангел.

– Без добрых-то дел?

– Ты на добрые дела не очень-то полагайся, всё равно они все – прах по сравнению с объёмами того шлака, что ты с собой сюда притащил.

– Это верно, – вздохнул Никодим. – А почему ты говоришь «полдня», если я уже четвёртые сутки здесь блуждаю?

– Ох, неужели не ясно? Первые три дня ты был у своего тела – вспоминал земную жизнь со всеми кучами грехов, понятно теперь? Помыслы свои беспокойные видел, что как птицы в уме кружатся без устали, и всю жизнь свою земную. Всё ходил кругами по пустыне отчаяния и безысходности. Вот такая твоя жизнь была! Ну да это всё были цветочки, а ягодки сегодня утром начались – мытарства! Всего их двадцать, но четыре ты уже провалил!

Никодим тяжело вздохнул.

– А сколько их нужно успешно пройти, чтобы в Рай попасть? Хотя бы десять? – спросил он с надеждой.