Алексей Немоляев - За холмом, что скрывает рассвет Страница 3

– Как же мне его найти? – Алиса вцепилась в старика острым взглядом.

– Сейчас я тебе расскажу…

II

В освещенном тусклыми свечами зале было невыносимо тесно, и стоял терпкий запах ладана. Толпа, заполнившая пространство от трибуны до толстых обитых железом дверей, гудела в ожидании проповеди великого мастера.

Под бой колокола, возвестившего о наступлении полудня, из потайной боковой двери вышел великий мастер и встал за трибуну. Толпа перестала шуметь, и на несколько секунд обитель погрузилась в молчание.

Мастер откашлялся:

– Дорогие мои, как я рад видеть вас сегодня! Счастлив, что вы смогли найти немного времени, что в нашем мире, полном забот и тревог, сделать непросто. Надеюсь, вам будет не слишком утомительно пребывать здесь. Не хочу сегодня задерживать вас слишком долго, поэтому сразу перейдем к делу.

Великий мастер был человеком лет 50-ти, худощавым, с грубо очерченным лицом, с широким приплюснутым носом. Он был весь в сединах, взгляд – твердый, отливающий чем-то потусторонним. По его щеке время от времени, несмотря на то, что в зале было прохладно, скатывалась капля пота, которая медленно набухала под подбородком и срывалась вниз.

– Много лет мы строим наш мир на руинах прошлого. Этот тяжелый героический труд, никому не заметный, будет продолжаться вечно, и не будет нам отдыха. Труд – это и наша Голгофа, и наши небеса, на которых мы ожидаем приход смерти. Многое уже было сделано, и многое еще предстоит. Мы спасали, и будем спасать людей от несправедливости, пока это в наших силах. Словом, делом, советом.

Когда я был совсем молод и готовился к вступлению в сан, я, признаюсь, был очень глуп и самонадеян. В молодости я был настолько уверен в своем уме, что пытался всюду его показать. Мне никак не открывалась разница между умом и разумом! Молодость не позволяла мне быть разумным, и я чувствовал, что сгублю так свою душу, без стержня, который смог бы меня ограничить. Я благодарен своему наставнику за то, что через боль в мышцах от бесконечных упражнений и тяжелый труд, он передал мне одну простую истину. Порой задумываешься, почему истина, настолько элементарная, требуют для своего понимания невероятного усилия. Надо понять, друзья мои, что усилие воли – это показатель внутреннего напряжения, внутренней борьбы, необходимых для развития человека. Боритесь с собой! Боритесь и побеждайте! Не надо бояться коснуться в этой борьбе зла, потому что только через его познание, отграничение его от добра, мы становимся людьми.

Наставник показал мне эту борьбу, научил ей, научил побеждать… Я люблю вас всех, и поэтому хочу, чтобы каждый из вас боролся и побеждал. Нет более великого чувства, чем чувство победы над собой.

Поначалу я злился на своего наставника, поскольку он заставлял смотреть в лицо себе настоящему, всматриваться в свои изъяны и греховность. Я видел себя злым и отвратительным, но боялся себе в этом признаться.

Знаете, все мы не безгрешны, все подвержены влиянию пороков. Я был настолько эгоистичен, что испытывал жалость к себе, и от этого не имел возможность победить в борьбе. Но наставник выбил из-под моих ног жалость, и тогда я барахтался в океане без берегов, без пристани, не зная, куда держать путь.

Но потом я задумался: а есть ли вообще пристань для человека, который отказывается от всего низменного и злого в себе? Кто сможет ему помочь? Друзья, вера, любовь? Человек ли он вообще, черт возьми, или нечто иное? Если человек – то, не найдя пристань, он утонет. Если же нет…

В церковном зале, пропахшем ладаном и потом, воцарилась тишина. Слова вылетали из уст великого мастера, разносились поверх голов и растворялись в густом темном воздухе. Мастер молчал, всматриваясь в какую-то одному ему видимую точку.

– Спасибо, друзья мои, – после продолжительной паузы, вымолвил, наконец, великий мастер. – На сегодня – все!

Толпа медленно расходилась, в молчаливой задумчивости переступая порог темного зала – погружаясь в прохладный послеполуденный воздух. Многие явятся на следующий день, желая вновь услышать наставление великого мастера, но никому не было известно, что более мастер не станет за трибуну – ни завтра, ни когда-либо еще.

Великий мастер вышел из зала через ту же потайную дверь, в какую входил. Слева по коридору располагался его кабинет. Сняв черную накидку, повесив ее в шкаф, он сел за стол, на котором были навалены десятки бумаг. Рутина забирала большее количество времени, и мириться с этим получалось непросто.

Он откупорил бутылку и налил вино. Разбавил его водой из графина – предстояло еще много работы, и необходимо было поддерживать живость ума.

Через минуту в дверь постучали – коротко и резко.

– Да?

Дверь приоткрылась, и в проеме появился послушник.

– Что случилось, Смити? – спросил мастер. – Ты чем-то взволнован?

– Ничего, господин, – ответил послушник и опустил большие глаза.

Держался перед великим мастером он неуверенно, немного сгорбившись. Был невелик ростом, безумно бледен. Пухлые губы, которые так не к месту прилепились к пустому невыразительному лицу, были беспокойны.

– Сколько раз тебе говорить, Смити, не надо называть меня… так, – великий мастер был готов рассмеяться, но сан требовал сохранять невозмутимость. – Какой я тебе господин? Мы все здесь – братья, – он изобразил строгое лицо. – Ты присутствовал на позавчерашней службе? Тогда я, по-моему, объяснял, что значит братство, – мастер отхлебнул вина. – Ну что ты молчишь, Смити?

– Я хотел бы поговорить с вами о краеугольном камне.

Великий мастер посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Опять ты за свое! Что же такое! Камень – всего лишь легенда, глупая сказка, чтобы вера толпы опиралась на что-то ей понятное, – он улыбнулся, голос его смягчился. – Ты состоишь в братстве с малого возраста. Я помню тебя таким открытым миру. Слишком глубоко в тебе засела вера в несуществующее. Ты должен научиться мыслить по-взрослому. Камня нет, как нет ни рая, ни ада, ни прочей чепухи. Это все сказки для толпы.

– При всем уважении, великий мастер – он существует! – сказал Смити, и в голове его мастер заметил проблеск гнева.

– Не обманывайся, мальчик, это тебя погубит.

Смити шагнул вперед и склонился перед великим мастером.

– Благословите, прошу.

– Благословляю, – мастер перекрестил его затылок. – Но предупреждаю тебя о том, что ты отходишь от истины. Мне тяжело видеть, как мои братья бродят в тумане, не умея отличить правду от лжи.

– Я стараюсь, – покорно ответил Смити.

– Я помолюсь о тебе.

– Спасибо, великий мастер.

– Ты ничего больше не хочешь мне сказать? – спросил мастер. – В твоих глазах я вижу страх и любопытство. Скажи, что тебя гнетет.

– Все хорошо, мастер, – напрягшись, вымолвил Смити.

– Дорогой мой друг, не стоит скрывать того, чего ты боишься. Только скажи – и мы вместе найдем выход.

Смити только пожал плечами. Великий мастер нахмурился:

– Я не видел тебя на сегодняшней службе. Чем ты был занят?

– Помогал брату Сове в освоении писания.

Мастер испытующе посмотрел на Смити.

– И как успехи?

– Он очень способный, – быстро ответил Смити.

– Ну, хорошо, – заключил мастер. – Можешь идти.

Смити, после того, как вышел от великого мастера, был не в силах сдержать гнев. В сердцах он обвинял мастер в глупости и безверии, винил во всех грехах. Смити поражался словам своего наставника, и ненавидел его.

Немного успокоившись, он вновь принял благообразный вид, пряча мысли за бесстрастным лицом.

Выйдя в зал, где проходила служба, он взглядом нашел брата по прозвищу Сова и позвал его. Сова подошел.

Смити взял его за локоть и отвел в сторону, чтобы их разговор никто не услышал.

– Сможет ли Сова свершить правосудие? – наклонившись к его уху, шепнул Смити. – Время пришло.

– Когда-то за такие слова можно было тут же лишиться головы!

– Когда-то, – улыбнулся Смити, – но не сейчас.

– Я могу сделать все, что ты пожелаешь. Убить – значит, так тому и быть.

– Это хорошо, – сказал Смити. – Только, я не хочу, чтобы это выглядело как убийство. Пусть это будет несчастный случай – скажем, старика ударит инфаркт, и дело с концом!

– Не понимаю, зачем все это нежности, – Сова сделал недовольное лицо. – Я могу сейчас же уничтожить всех мастеров, они испарятся, и ни следа от них не останется. Неужели ты этого не хочешь?

– И да, и нет, – Смити покачал головой. – Они достойны смерти, я знаю это, но разве могу я их к этой смерти осудить, черт возьми!

***

Когда за послушником закрылась дверь, мастер посидел еще некоторое время в задумчивости, отпивая из бокала вино. Он и не заметил, как день склонился к вечеру, и в комнату медленно пробралась темнота.