Другая история, о которой никто не знает - Виктория Осма Страница 3

Самая великая сила у человека — это его жестокость, желание уничтожать. Люди просто не умеют ценить и созерцать. Ничто не устоит перед человеком, ни дерево, ни гора, ни даже я. В нашей крови никогда не было ненависти, у них же она была, есть и всегда будет.

Я снова услышала тот резкий звук, что погубил мою сестру, и в глазах на миг потемнело, потом картинка восстановилась, но я уже не видела так четко, как раньше — что-то попало мне в глаз.

Я разозлилась. Сильно сжала кулаки, что ногти впились в кожу. Глубоко из моего горла вырвался животный рык. Земля под ногами задрожала, корни деревьев выступили, камни повысовывались из толстого слоя почвы. Земля стала меняться, расти, благодаря ей я возвышалась над людьми, смотрела на них сверху вниз одним глазом.

Позже, почти касаясь низких серых облаков, я поняла, что создала новый горный хребет, который людям будет сложно преодолеть, чтобы попасть в эту, здоровую и прекрасную часть леса, не успевшую пострадать под их всеуничтожающей рукой. Переведя дыхание, я осознала, насколько сильна, какие способности спали во мне и, наконец, вырвались на свободу.

Теперь я изменилась. И лес в моем лице мог вступить в равный бой с человеком.

Часть вторая

Вместо моего платья свисал мох и прилипшие сухие листья. Я сильно исхудала до костей и вытянулась, сморщилась, как будто постарела. Волосы частично выпали и потемнели, несколько прядей, падая на бледное, сероватое лицо, прикрывали мой безобразный глаз. Я постепенно походила на животное. Видела бы меня сейчас сестра, она бы ужаснулась. Но в любом случае я сдержала обещание и выполнила свой долг — отстояла лес. Он жил, процветал и расширялся дальше все еще под моей защитой. Только теперь я изо всех сил старалась не пускать в него ни одного человека. Человек, значит зло для моего дома, а я никому не дам его уничтожить. Я хорошо усвоила урок, вспоминая боль в глазу.

Люди, встречавшие меня и которым повезло выжить, дали мне имя: Лихо-одноглазое. При виде меня они бросали свои дела и вещи, бежали со всех ног, истошно кричали. Я наслаждалась этим зрелищем и воплями, которые они издают, трясясь и дрожа. Их эмоции — страх, уныние, отчаяние — подпитывали меня, и я становилась еще сильнее, еще ужаснее. Прицеплялась к ним и ломала их волю, как сухие ветки. Других заманивала и уводила глубоко в лес, а потом змеей сползала с деревьев и нападала. Мой пронзительный смех, переходящий в визг, можно было услышать отовсюду. Глупым людям казалось, что это свистит ветер, но то всегда была я.

Если раньше я выводила из леса заплутавших путников чуть ли не за руку, то теперь я их наказывала. Наказывала за легкомыслие, за неуважение, за глупость, за то, что они достаточно смелы, чтобы зайти в мой лес и чувствовать себя здесь хозяином.

***

Однажды я бродила по своему лесу, осматривая владения, и вдруг почувствовала до боли знакомый сладкий запах. Я судорожно озиралась по сторонам, пока не заметила цветок. Такими цветами было украшено платье сестры. Когда она умерла, они засохли и сгнили. Как бы я ни старалась, но так и не смогла вырастить их вновь. И вот спустя столько лет я снова вижу его, снова могу ощутить этот запах, переносящий меня в детство, к сестре, к моей семье.

Только я хотела кинуться к нему, как услышала шаги и голоса. Среди деревьев увидела двух девчушек с корзинками. Не выпуская из виду цветок, я спряталась за ветками ели, чтобы проследить за детьми. Одна из девочек, пониже ростом, все время бегала, веселясь, и кричала, что мне приходилось закрывать уши и морщится от этого звонкого звука, а птицы в страхе покидали свои дупла и гнезда. Неуважение к лесу. Что будет еще?

Девочка повыше схватила ее за плечи и слегка одернула, шепча:

— Не буди Лихо, пока оно тихо!

Тогда девчонка немного успокоилась и стала повторять за другой — искать грибы или ягоды, заглядывая под каждую кочку и куст. Но ее взгляд упал на мой цветок, она снова завизжала и ринулась к нему. Ее хваткие ручонки вырвали его из земли, ломая хрупкий молодой стебель. Неуважение, вред, эгоизм!

— Нет! — прорычала я сквозь зубы, слова уже были мало похожи на речь. — Глупые, глупые, глупые!

Пока они с интересом разглядывали причудливые лепестки, я вышла из своего укрытия и предстала перед ними. Увлеченные, они не сразу заметили меня. И когда человеческие глаза все-таки различили меня на фоне дремучего леса, становящегося все темнее от моего гнева, они с ревом бросились бежать, кидая свои корзинки и мой цветок.

Я подняла его с сырой земли в надежде, что еще можно спасти, но он уже потускнел, а запаха как не бывало. Я сжала его в когтистой лапе и последовала за девочками. Лес сгущался, переплетался, не давая им сбежать, обманывал их и вел туда, куда мне было нужно — к озеру.

Девочки, видя, что я не отстаю от них, зашли в воду, надеясь оторваться от меня, уплыть на другой берег. Но испуганные, с прерывистым дыханием и дрожащими ногами и руками, они не смогли этого сделать. Вода забрала оставшиеся силы, а на ее зеркальной глади полопались пузырьки.

Позже их маленькие пакостливые души восстали из озера и стали служить мне. Я звала их «русалками», теперь озеро было для них новым домом и они защищали его, как и я. Девочки помогали мне — заманивали людей своей красотой и песнями к озеру, а затем утаскивали на дно.

Постепенно людям стало еще страшнее заходить в лес за ягодами или древесиной, и они оставили эту идею. А среди них так и ходили истории о девушках, поющих грустные песни возле водоемов, да обо мне — одноглазом чудовище, бегающем по лесу и сводящем с ума.

Часть третья

Я лежала