Татьяна Славина - Черный дар. Колдун поневоле Страница 4

– Ну вот, теперь сполоснем чистой водичкой – и готово.

Поляна потянулась зачерпнуть воды из ведра, а там – пусто.

– Ничего, колодец недалеко, Яся мигом слетает.

Поляна выглянула в сени, где ее дочка начищала большой чугун, позвала:

– Доченька, сбегай-ка за водой.

Яся живо накинула шубейку, платок и, схватив ведра и коромысло, выскочила на улицу. Молодой снежок тонким слоем покрывал землю. Воздух свежий и ароматный, как яблоки – не надышишься! Соседские ребятишки достали салазки, пробуют кататься, но слой снега еще так мал, что полозья проминают его насквозь, оставляя за собой полосы мерзлой земли.

До колодца – рукой подать. И минуты не прошло, как Яся уже заворачивала к нему за угол. Но что это? Неужели все женщины деревни разом решили устроить стирку? Пестрая толпа с ведрами возбужденно гудела у колодца.

Хотя, где же колодец-то? Яся подошла ближе и не поверила своим глазам: колодца не было! На его месте из земли торчали бревна сруба, рядом валялось привязанное к вороту ведро. Что случилось?

– А я говорю – ночью они обвалились. На зорьке за водой пошла – а колодец-то обвалился. Я – к другому, и он тоже, – захлебываясь, тараторила Ветка. – Всю деревню оббежала от колодца к колодцу, и все десять – обвалились!

– Что за черт! – басом вторил соседке дядька Ивень, – землетрясений у нас отродясь не было. И надо же когда приключиться этому – зимой! Земля-то мерзлая, как теперь новый колодец выкопаешь?

– Я, это, думаю так, – прокашлявшись и размахнув по щекам усы, начал дед Овсей. – На речку за водой ходить – далеко. На улице сейчас колодец не выроешь – землю не удолбишь. Придется в хатах копать, под хатами земля теплая. А место у нас низкое, вода недалече. Что скажешь, сосед?

– И то верно, не сидеть же без воды! Придется мужикам потрудиться.

И закипела в деревне работа. Напрасно Поветиха бегала из избы в избу и уговаривала хозяев:

– Колодец в доме – не к добру это! Лучше на речку за водой сходить, а весной новые колодцы на улице сработать.

Никто не слушал бабку.

– Ты что, старая, умом тронулась? Это сколько раз надо к речке за полторы версты сбегать, чтоб и скотину напоить, и еды наварить, и постирать, и помыться. И как мы, дураки, раньше не догадались в сенях колодцы выкопать? Не было бы счастья, да несчастье помогло: хорошо, что колодцы завалились. Сейчас потрудимся, зато потом – отдыхай, не хочу!

И довольные мужчины снова брались за лопаты и с остервенением долбили землю.

У Поляны копать колодец было некому: даже сноровистые сильные, ее руки не могли одолеть такую работу. А Поветиха из принципа запретила своему старику делать «черное дело».

– Не хочу дом свой поганить. Бесовское это место – колодец. Лучше я на речку за водой схожу, да снега в чугунке натоплю.

– Чудишь, бабка, ох, чудишь, – кряхтел на печи дед. – Ты что, самая умная на селе? В твои-то годы на речку за водой бегать! Вот посмотришь, грязью зарастем, испить нечего будет. А скотине сколько воды надо!

– Э, дурак ты, дед, сам ничего не понимаешь. Еще бабка моя, которая меня знахарским делам учила, наказывала: избегай стоячей воды в доме – мертвая она, вода эта. Чуть постоит – и уже вред от нее. Колодец в доме – это одни неприятности.

– Хм, а на улице – не неприятности! Где разница-то?

– Да в уличном-то колодце вода не больно и застаивается. Сколько людей за день по воду придет! Вот и обновляется вода. И чем больше ее черпаем, тем лучше она становится. Омолаживается.

– Ну, бабка, тебя не переговоришь! Я, конечно, всех твоих знахарских штучек не знаю, а за водой на речку весь день шастать не буду.

– А чего шастать, ноги бить? Запряги лошадь, да съезди. И Поляне заодно водички привезешь, она тоже без колодца осталась, да и лошади у нее нет.

Больше всех страдали без уличных колодцев бабы: ну где теперь с соседками встретиться, языки почесать? Просто так, без дела, ходить по гостям в будние дни на селе не было принято. Вот и выдумывали бабы себе дела на стороне.

– А пойду-ка я к Поляне за закваской, моя прокисла. Уж больно хорошее кислое молочко у Поляны!

– Ахти, соль кончилась! Надо к соседке сбегать, попросить взаймы…

– И куда это мои спицы запропастились, носок довязать нечем. Придется к Ветке сходить за другими.

Мужчины только посмеивались в усы, но и им скучно было без общения. А тут еще снегу навалило, замело избы выше окон. Не очень-то, куда и пойдешь. Вот и сидели все по своим норкам, занятые неспешными зимними делами, изредка узнавая новости.

Главным связующим звеном на селе стала Поветиха. Она чаще других наведывалась не только к соседям, но и к живущим на другом конце села. Люди звали ее то роженице пособить, то простуду полечить, а то и погадать – поворожить на суженого.

Ну, а молчуньей Поветиха никогда не была. Не успев переступить порог дома, развязывала торбу новостей и сплетен:

– Слыхали, у Житеня дочка намедни родила! Уж, какой славный мальчишечка получился – чудо. Правда, Елке помучиться пришлось с первенцем: уж больно мала сама, да неумела. Ну а я-то на что? Помогла молодке. А как муж-то ее радовался, что мальчишка родился! Аж меня расцеловал, охальник! А я-то тут причем, он же старался прошлой весной.

– Слыхали, Стешкина Рыжуха двойню принесла: телочку и бычка? Стешка и не думала, что двойня будет. Прошлой-то зимой Рыжуха мертвого теленка сбросила, видно, боком обо что-то ударилась. А в этот раз Стешка бычка приняла, сидит, ждет, когда послед отойдет, чтоб убрать его сразу. Глядь – а вместо последа копытце показалось. Она-то растерялась, как помочь – не знает, теленок неправильно лежал. Послала постреленка за мной. Ну, помогла, конечно. А телочка – красавица! Да такие крупные оба теленка-то. Вот Стешке радость!

Но не только радостные вести приносила Поветиха. Вот и в этот раз она заглянула к Поляне встревоженная, озабоченная.

– Эй, хозяйка дома?

– Дома, дома, бабушка! Где же мне еще быть в такой морозище? Вот с Ясей шерсть прядем. А ты раздевайся, раздевайся. Озябла, поди?

– Это верно, окоченела совсем. Иду, а сама уж и ног не чую, как деревянные стали. Думаю, надо зайти к Поляне погреться, а то до своей избы не добреду – замерзну.

– Вот тут и садись, бабушка, – Яся подвинула лавку к теплому боку печки.– Да спиной прижмись к горяченькому. А я тебе сейчас чайку налью с душицей и зверобоем – сразу оттаешь!

Поветиха приняла в негнущиеся пальцы дымящуюся чашку, вдохнула аромат целебных трав и блаженно прикрыла глаза.

– Ох, благолепие какое! Не дай Бог, в такой морозище в пути оказаться, особенно в поле. Хоть бы ветра не было – так нет, уж и воет, окаянный! А щеки надрал – сил нет. Спасибо, не дали бабке замерзнуть.

– Куда ж ты ходила в такой мороз, бабушка?

– Да рази ж пошла б, коли не нужда! У Любимы сынишка захворал, вот за мной и прислали.

– И сильно болен мальчишечка? Может, сосулек наелся?

– Нет, тут что-то другое. Жара нет, горло не красное.

– Может, корь или скарлатина? Сыпи на коже не видела?

– Сыпи тоже нет. А вот какой-то он вялый, как вареный. Голова, говорит, кружится, тошнит, в ушах звенит. И жить не хочется.

– Чтобы постреленку в десять лет жить не хотелось? Это что-то невообразимое.

– Вот и я думаю, какая-то странная хворь. Я уж в третий раз его навещаю. Относила ему настойки из корней девясила, да меду майского, целебного. И заговоры не помогают, и лекарства не берут. А мальчонке все хуже, да хуже. Лежит целыми днями на лавке, к стенке отвернется – и плачет. Я уж не знаю, что и делать.

– Постой-ка: может, это его порадует?

Поляна пошарила в туеске, стоящем у двери на лавке, и достала из него пару румяных свежих яблок.

– Откуда же среди зимы чудо такое у тебя?

– Да вот немного с лета осталось, в погребе в полове храню.

– Ну что ж, завтра отнесу мальцу, пусть порадуется.

А назавтра недобрая весть поползла из дома в дом. Испуганные женщины понесли ее по селу, от соседки к соседке: умер сынок Любимы. Ночью умер, не дождался дня. С первыми лучами солнца Поветиха приковыляла к страдальцу, грея за пазухой заветные яблочки. Вот – чудилось ей – увидит их мальчишка и улыбнется, прижмет бледную щечку к ароматному, пропитанному летним солнышком плоду. И отступит болезнь.

Однако на пороге знахарку встретила Любима: босая, в исподней рубахе, нечесаные волосы на обезумевших от горя глазах.

– Сыночек мой, кровинушка моя, а-а-а, – и женщина сползла у двери на пол, захлебнувшись болью.

– Пойдем, милая, пойдем в избу, – Поветиха, сразу поняв все, кинулась поднимать Любиму. – Мороз-то какой, сама заболеешь. Пойдем!

Несчастная мать отрешенно дала поднять себя, неуверенно перебирая ватными ногами, перешагнула порог. В избе было сумрачно и сыро. Нетопленная печь с недоумением взирала на хозяйку: почему не разожгла приготовленные с вечера поленья, почему не гремит чугунами и сковородками? Окошки затянуло морозным узором так, что свет еле пробивался с улицы. На лавке, вытянувшись всем своим маленьким тельцем, с серьезным и скорбным лицом застыл мальчонка.