Алексей Живой - Семь верст до небес Страница 4

Перво-наперво приказал Усыня принести к нему обтесанного лешака Сардера. Дубыня богатырь его в плен взял. Стерегли Сардера пять добрых молодцев, в плечах у каждого сажень косая. Принесли они Сардера, бросили к ногам воеводушки. Леший и впрямь на обтесанное бревно походил. На всем его зеленом теле одни лишь глазки остались, в коих уже не было злобы, а жил лишь страх один. Жалок был бывший хозяин лесных глухоманей. Взглянули на него Усыня с Дубыней и порешили: отвезти в Солнцеград к Вячеславу на забаву. Мастеровые люди из него седушек для гостей заморских, да ложек резных понаделают, али еще чего.

Услыхав сие Сардер взмолился, чтоб отпустили его и бросили в глубокой придорожной канаве рыжим голодным муравьям на съедение. Но тщетно. Богатыри решения своего не изменили, ибо раз решив, никогда от своего слова не отступались, так на Руси было заведено среди людей добрых. Лешего крепко-накрепко связали и к двум лошадям подвесили. Уже совсем рассвело, когда отряд богатырский во главе с Усыней и Дубыней покинул поляну у дороги и продолжил путь свой через колдовской лес к Солнцеграду, где ожидал их князь Вячеслав.

Глава 2. Кому клады видятся

На правом берегу широкой речки Туренки, что текла по землям вятским, раскинулось село Перехватово. Жили там люди веселые да работящие, туряками прозывавшиеся. Летом промышляли они ловлей рыбы да грибов сбором. Слыли в народе туряки охотниками первейшими и на многие дни уходили промышлять медведя, вепря, лося, а ли птицу какую в лес глухой без страха. Сказать надобно, что почитай к самому селению со всех сторон походил лес темный, дремучий, в котором живности всякой было видимо-невидимо. Лес этот кормил обитателей села невеликого. Акромя Перехватова по реке ни вверх ни вниз по течению никаких сел не было верст на пятьдесят с гаком, а то и более. Никто не мерял.

Домов на том селе стояло – как пальцев на двух ладонях. Ровно столько же семей там и жило. Старейший обитатель Перехватова был дед Макарий, а обитал он в крайнем дому, срубленном еще его дедом собственным по случаю женитьбы сына, то бишь отца евойного. В незапамятные времена это было. Дед давно уж помер от лихоманки, да и отец Макария тоже – задрал его косолапый на охоте. Один рос Макарий. Дружки да люди добрые только ему и были опорой. Так и вырос один, как сосна высокая на утесе каменном. Но грех Макарию на жись жаловаться. А он и не жалился. Неплохо пожил он. Многого на своем веку долгом перевидал. И тонул дважды под ледоход, и леший трижды в чаще зааукивал, и кабан разъяренный клыком под ребро угодил да по земле повалял, и трясовица не единожды приключалась, и немочь огненная, а все живым выходил. Видать свезло Макарию. Не оттого помереть должен. Ну, да это кому как на роду написано.

Сызмальства дружил Макарий с Федосом, мальцом, что по соседству обитал. Федос сыном был Игната-медвежатника, лучшего охотника на селе. А может и на всей Туренке, никто не проверял. Всю жизнь они не-разлей-вода были. И по грибы вместе шастали, и рыбу удить в ночное, а подросли, так охотится всегда на пару ходили и дичи добывали помногу. Как пришло время ожениться, да остепениться, так оба и оженились почитай в один год. Макарий посватался к Евдокии, старшей дочери кузнеца Вавилы, девице здоровой, работящей да красивой, с косой длинной, аж до пят доходившей. А Федос выбрал себе в жены Добраву, дочь младшую Варлама-кузовщика, что кузова плел всех лучше. Девица пригожая, скоромная и ростом невеликая. По всему она Федосу приглянулась. Сродственники девиц не против были и отдали их за муж с благословением. Федоса свадьбу перед Святками сыграли, а Макарий оженился близь Семика.

Однако-ж, Перед тем как свадьбе Макария быть, пришлось отцу его семейство кузнеца Вавилы, откудова невесту брать собирался, множество раз посещать. Отец Евдокии для порядку, понятное дело, поначалу все отнекивался, мол, девица еще не в соку, да приданого к ней еще не сшито-соткано достаточно для замужества вечного, обождать бы надо, и все отказывал. А отец Макария, понятное дело, сына нахваливал – мол, парень – чисто-золото, хоть и молод, но уже охотник, добытчик не последний, не дурень и руками своими сотворить чего полезное может. Ну, на третий раз сговорились все-таки, свадьбу близ Семика назначили и подготавливаться стали с сему событию – вытницу искать, чтоб за молодую поплакала, вежливца – чтоб сглаз от молодых отвел, да кому кем в свадебном поезде быть.

А сговаривались отцы молодых так долго от того, что Евдокия пред тем несчетно раз на мужа гадала, много способов испробовала и кажный раз ей новость была непонятная, приводившая девицу в смятение.

Первый раз гадала Евдокия со своими подружками верными Любавой да Марьяной на мужа будущего башмаком. Собрались как-то раз девицы под вечер, когда солнушко еще висело над лесом и землю лучами последними грело, во дворе у Марьяны. Как полагается при том гадании, подошли они к самым воротам со двора, сняли кажная с левой ноги башмаки свои красные и за ворота кинули. Апосля чего стали смотреть куда те башмаки упали, в какую сторону носками легли. Ибо куда ляжет башмак носком, в ту сторону будет отдана девица замуж. А ежели башмак ляжет носком к воротам, из которых выкинут был, то девушке в этом году жить дома, и замуж не выходить.

Любавин башмак лег носком в дальнюю сторону, туда, откудова начиналась единственная тропка вдоль реки Туренки, что вела в дальние селения. Опечалилась девица, видно очень ей хотелось на родном селе замуж вытить, неподалеку от маменьки родной, ибо не сильно она к хозяйству приучена была. Опасалась – вдруг муж прожорливый, да драчливый попадется, и что ей тогда горюшечке делать? Но, видать, ничего тут не переменить уж было. Раз башмак носом лег в дальние края, значит скоро собираться в путь-дорогу.

Марьянин башмак упал носком в сторону горки лесистой, на которой три дома главных охотников да добытчиков села Перехватова стояли. В кажном доме по трое сыновей подрастали. Все как на подбор – кровь с молоком, сажень косая в плечах, а то и две. Никто не мерял. И, почитай, все находилися в том самом возрасте, когда сродственники мечтают их оженить поскорее, а они сами об этом и не помышляют, пребывая в забавах резвых да игрищах молодецких. У Марьяны от того гадания аж глаза загорелись, а потом в разны стороны чуть не разбежались – столько женихов сразу привалило, поди разберись который суженый. Призадумалась девица.

А башмак Евдокии упал посередь дороги, да только аккурат носом к самым резным воротам. Сие означало – сидеть тебе девица в энтом году дома, песни петь, да пряжу прясти, и про парней не вспоминать. И все бы так и сложилось для Евдокии, если бы не случай странный. Аккурат неделю погодя к ним в дом заявился отец Макария сватать ее за своего молодца чисто-золото. Событие сие совсем не по гаданию выходило. Евдокия удивилася, и на пару с Марьяной призадумалась крепко. Что-то гадание странно выходило, неправильно. Наверное, башмакам верить нельзя никак.

Дивилася Евдокия цельную неделю, а потом решила сызнова погадать на суженого. Только на этот раз испробовать гадание у ворот. При сием гадании выходят девушки, которые на мужа гадают, к воротам. Выйдут вместе и встанут у ворот самых. Только гадание это надо обязательно ночкой темной гадать. В ту пору, когда все люди добрые спят и помехой забаве девичьей не служат. Выйдут девицы тогда и, стоя за воротами посередь ночи, говорят еле слышно промеж собою: «Залай залай собаченька! Залай серый волчок!. Где залает собаченька, там и живет мой суженый!» Сказывают, откель лай собачий, а ли вой волчий услышится, туда и отдадут красну девицу замуж. Чем глуше и дальше будет лай слышен, тем дальше от дома ей и обретаться с мужем. Ежели вдруг лай хриплый окажется, знать – сочетаться ей молодушеньке несчастной со стариком. А коли звонкий и тонкий окажется – считай повезло, молодой жених сыщется.

Как пришло время гадать собралися девицы-красавицы опять вместе – Марьяна, Любава, да Евдокия. На этот раз у Евдокии в избе дело было. Посидели на зорьке немного под окном, семечек полузгали, песни задушевные попели про леса, да страны разные, что за речкой Туренкой находилися, но коих никто никогда не видывал. В тех странах, бают, змеи семиглавые обретаются, что огнем пыхают, в речках темных глубоких там рыбы длиннотелые со стальною чешуею, с кольчугой схожею, водятся, да людей случайных, что в брод, а ли на плоту путешествуют, жизни лишают. Сон-трава там повсюду растет, в лесах заколдованных туман висит вечный под соснами, папоротники круглый год цветут, в земле клады древние светятся, медведи бурые по-человечьи разговаривают, а разбойники-душегубы апосля смерти в той стране покой находят. Посидели девицы, языки почесали, а солнушко уж скрылось давно, за окном ночь настала теплая.

Как улеглись спать сродственники Евдокии на печи, девицы шасть на двор и за ворота. Встали они посередь дороги, осмотрелися. Не видать не зги вокруг, хоть глаз выколи. Забавно девицам, что будет. Встали втроем Марьяна, Любава, да Евдокия, прислушались. Тихо над деревней Перехватово, к коей лес почитай вплотную подступал. Слышен только шум речки Туренки, что поблизости течет. Да в лесу птицы первые ночные щебечут, еле слышно переговариваются. Народ деревенский спит, должно быть, уже крепко. Десятый сон видит.