Дмитрий Гаврилов - Смерть за смерть. Кара грозных богов Страница 44

Ловчан, хоть и дурачится часто, парень сметливый, многое подмечает. А кульдей – умнейший человек, хоть и скотт. К тому же ему, ежели чего, святой Патрик и матерь Бригитта помочь должны. Или, на худой конец, Господь.

Но ожидания Розмича не оправдались. Чем дольше думали, тем меньше дельных мыслей появлялось. Они перебрали всех знакомых дружинников, но никто из белозёрцев подозрения не вызывал, даже Спевка – воспитанник покойного Птаха своей ненависти не скрывал, а таких змеюками не называют.

– Змей, – рассуждал Ловчан вслух, – животное потаённое. Значит, враг – тот, кто сидит тише воды и ниже травы.

– Мда… – протянул в ответ кульдей. – Задача…

Под конец дня у Розмича даже голова разболелась. И зуд случился – в каждом встречном мерещился враг. Он глядел на приятелей-белозёрцев во все глаза, вспоминал, прикидывал. Ловчан, судя по сосредоточенному лицу, занимался тем же. И кульдей хмурился.

Единственная дельная мысль появилась только к следующему утру.

– Что, ежели Арбуй? – прошептал Ловчан.

И дружинник, и кульдей задумались.

Подручный князя доверия и впрямь не вызывал. Одни глаза чего стоили! Блёклые, почти бесцветные, как у ожившего мертвяка. И лицо неприятное, и голос противный. И колдун, ко всему прочему.

– Нет, – подумав, заключил Розмич. – Не может быть. Волхв сказал: змею на груди пригрел. Значит, человек близкий, а Арбуй… Он далеко. Мы за всю дорогу и словом не перекинулись.

– Напрямую не говорили, – подтвердил Ловчан. – Но вспомни! Вейк с Кеском каждый день рядом с нами крутятся. И Норемб тоже. А они Арбую служат. Наверняка докладывают ему.

– Ну и что? Я-то, если волховскому предупреждению верить, сам змею пригрел. Сам, понимаешь?

Ултен недовольно забормотал, бросил на Розмича полный раздражения взгляд.

– Чего? – не выдержал дружинник.

– Ничего, – буркнул кульдей. – Я уже весь ум сломал. Чёрт бы побрал, прости меня грешного, ваших волхвов с их задачками.

Волхвов словены, конечно, уважают, но одёргивать Ултена никто не стал. Как ни глянь, а в этот раз скотт прав. Перемудрил белозёрский старик, точно перемудрил.

Что-то изменилось. Едва заметно, едва ощутимо… Кажется, над головой всё то же пасмурно-серое небо, вокруг – тот же позолоченный осенью лес, земля под копытами – самая обыкновенная, сырая. Но что-то всё равно не так. Иначе, нежели прежде.

Розмич в который раз втянул прохладный воздух, попытался принюхаться. Холод убивает все запахи, делает воздух пронзительно чистым. Но воин уловил… скорее почувствовал, чем осознал.

– Что случилось? – шепнул обеспокоенный Ловчан.

Его лошадь – бурая, со стриженой гривой – едва не тёрлась о бок вороной лошадки Розмича.

– Новгород, – одними губами проговорил Розмич. – Мы близко, я знаю эти земли.

Ловчан озадаченно изогнул бровь. Его вопрос и без слов ясен: как такое возможно? Розмич двенадцать лет в новгородских краях не был!

– Помню, Ловчан. Всё помню. Моя деревня далеко от этого леса, но я дважды бывал тут. На затяжной охоте – Олеговой. Один раз осенью, второй – зимой. Меня довеском брали, чтобы за костром следил, кашеварил, ну и учился.

– Ох ты… – усмехнулся Ловчан беззлобно. – Ну и память у тебя!

– Я иначе помню. Сердцем.

– Что, в самом деле? – встрял одноглазый Ласка. – Так, может, и к деревне какой выведешь? А то полторы седьмицы без хлеба. И лошади без добротного корма! Того и гляди падать начнут.

– Может, и выведу, – пожал плечами Розмич.

Тут же начал соображать, в какой стороне человеческое жилище. Ведь была небольшая деревушка, точно была!

– Добре! Я князю доложу! – просиял Ласка, пуская коня вскачь.

Он стремительно обогнал ехавших впереди Боряту и Ултена и скрылся из виду.

Розмич с Ловчаном переглянулись.

– Неа, – покачал головой первый. – Не он.

Ловчан подумал и кивнул. Хотя окончательно побороть предубеждение не мог.

Что ни говори, а Ласка – человек необычный. Обычному двумя глазами на мир глядеть положено, а одноглазые, если верить сказаньям, один глаз в Ином мире держат, значит, зрят, что живым видеть не положено. Как тут не насторожиться?

В этот раз привал объявили много раньше положенного срока. Розмич не стал спешиваться, уже догадался – ему отдых не светит. Так и вышло.

Ласка помахал рукой, подзывая алодьского.

– Ну что, выведешь? – поинтересовался Полат.

– Попробую.

…В деревню отправился десяток белозёрцев во главе с князем. Для селян честь, мягко говоря, великовата, но Полат сам решил ехать. Перечить владыке Белозера, ясное дело, не стали.

Верная тропа нашлась куда быстрей, чем рассчитывали. А вот сама деревня оказалась совсем не такой, как помнилось Розмичу.

Десяток мелких, невзрачных домишек с соломенными крышами да неровные лоскуты огородов вокруг. Всё.

В былые времена эта деревушка казалась Розмичу куда любопытней. Больше и богаче. И избы были исполинскими, и огороды, считай, необъятными. А ближний к лесу домик заставлял сердце трепыхаться от ужаса, потому как его хозяйка – сухая, сморщенная старуха с длиннющей белой косицей – слыла самой могучей ведьмой. Говаривали, её жених перед самой свадьбой бросил, а нечистый лесной дух подобрал. С той поры и ходила с девичьей косой и такое колдовство творила, что земля качалась.

Малый отряд без труда преодолел оградительную борозду, опоясавшую селенье. Кто-то, кажется Ласка, дунул в рожок. Но дружинников и так заметили, на всякий случай позапирались в избах.

Князю такая встреча ой как не понравилась…

Щёки Полата вспыхнули, даже густая борода не могла скрыть этот румянец. Зубы заскрежетали, в глазах полыхнули молнии.

Розмич откровенно таращился на князя, и когда неистовый взгляд владыки остановился на нём, не сдержался:

– Прости, княже! Уж больно ты сейчас на отца похож! – Слово «покойного» Розмич проглотил. Сам не знал отчего, но это казалось благоразумным.

Розмичу почудилось или Полат и впрямь смягчился? Мгновенно. Будто кто-то пальцами щёлкнул.

Наконец навстречу отряду вышел старец. Седой и дряблый. Трясся селянин так, что, кабы не посох, давно бы упал и, скорее всего, рассыпался в прах.

– Не бойся, старик! – прогремел Полат. По этому голосу даже глухой распознает в человеке князя. – Мы с миром пришли. Зла не причиним.

На сморщенном лице появилась обречённая улыбка. Стариковский голос задребезжал:

– Так я, мил-человек, не со страху. Это старость. Старость – она такая!

Ответ старика уязвил Полата, но заметить это смог лишь Ласка, стоявший ближе остальных.

– Коли не боитесь, – как ни в чём не бывало продолжил князь, – зачем по избам заперлись?

– Осторожность, мил-человек… Осторожность лишней не бывает.

– Ты кого человеком назвал?! – не выдержал Ласка. Оказалось, тонкотелый дружинник тоже умеет басить не хуже медведя. – Не видишь разве? Перед тобой князь! Полат, сын Рюрика!

Дряхлый селянин не дрогнул. Улыбался по-прежнему… обречённо.

Всё, что происходило дальше, Розмича несколько насторожило.

Деревенские высыпали из своих избушек, начали кланяться. Полат благосклонно выслушал заздравные речи, принял из рук худосочной девицы ковшик с колодезной водой. После объявил о своих надобностях – шесть мешков овса и весь, какой есть, выпеченный хлеб.

Ему ответил всё тот же старик. Объяснил, мол, третий год неурожай. Из съестного только сушеные грибы имеются. Полат окинул собравшийся люд грозным взглядом, повторил просьбу.

Князю указали на общую худобу – лето минуло совсем недавно, но отъесться селяне не успели, слишком отощали за зиму. Да и не заменят лесные коренья хлеб, сколько ни жуй. И щедрость Большого Леса ощутима лишь тогда, когда на огороде тоже есть чем поживиться. Одной охотой тоже не насытишься…

То, что среди селян ни одной брюхатой бабы, ни одного младенчика, воины заметили без подсказок. И детей в толпе всего пятеро, и те – почти отроки и отроковицы. Малы́х – будто и не было никогда. Старик – один-единственный, который навстречу вышел…

– Мне нужен овёс для лошадей, – в третий раз повторил Полат. – И хлеб для воинов.

В четвёртый повторять не стал. Приказал отпереть закрома и показать дружинникам. Ослушаться княжьего слова селяне не смели. К тому же не просто князь – сын пресветлого Рюрика!

Розмичу позволили остаться в седле, подождать вместе с Полатом и Лаской.

Алодьский дружинник кожей чувствовал ненавидящие взгляды селян и проклинал свою болтливость.

Из деревни уезжали под бабий плач – дружинники Полата нашли, что требовалось. Скудные запасы, предназначенные для весеннего сева, были сокрыты хорошо… на взгляд тех, кто дальше собственной избушки не бывал. А воин, прошедший хотя бы одно сражение, мыслит совсем иначе и глядит куда внимательней селянина. Такой и припрятанный в самом неожиданном месте самоцвет найдёт, не то что зерно.

– Не кори себя, – сказал Розмичу Полат.