Рина Кумихо - Надежда после жизни Страница 5

— Ты хотела знать, почему я ушла из дома, чтобы оказаться там, где оказалась? — смотрит она на меня, отстранившись.

— Да.

Честной меня научил быть отец.

— Что ж… из-за того, что хочу подобраться к Ксандеру и убить его. Все, кто мог это сделать, — кидает она презрительный взгляд на свою мать. — отказались. Кроме меня.

— Ты же знаешь, — оправдывается бабушка. — что у Оливера двое детей и жена. А я… что я могу?!

— Отговорки. Пустые слова.

Я в шоке. В моей семье такое творится.

— Ванесса! — со слезами на глазах кричит бабушка. Она хватается за сердце и оседает обратно на старенький диванчик. Я кидаюсь к ней, попутно ища стакан с водой или графин. Ничего такого рядом не находится.

— Тетя, бабушке плохо! Нужна вода, — в беспомощности смотрю я на Ванессу. Она хмыкает и спокойным шагом идет на кухню. Через минуту в руке у бабушки уже стакан воды и одна маленькая белая таблетка от сердца. Она глотает ее и выпивает залпом содержимое стакана. Дышать ей становится легче.

— Спасибо, — шепчет она мне. Тетя Ванесса же лишь молча садится за стол. Она молча наблюдает за всей этой картиной.

— Когда закончишь, выйди и мы поговорим, — наконец говорит она мне и скрывается в кухне.

В моей душе сумятица. Я не знаю, что мне делать и что происходит вокруг меня. Голова идет кругом.

Бабушка помогает мне. Она проводит своей рукой по моей и говорит:

— Иди, поговори с ней. Со мной все будет хорошо. Иди же, она пришла сюда лишь ради тебя, — отправляет она меня к своей дочери, заставляя встать с дивана. Я подчиняюсь.

— Точно?

— Уверена. Иди.

Я выхожу в кухню, где через окошко уже пытается пробиться слабый свет первых лучей утреннего солнца.

Ванесса стоит ко мне спиной и лицом к тому самому окну, что выходит на восточную сторону. Ее руки скрещены за спиной. Натянутость позы говорит о ее нервозности.

— Зачем ты пришла сюда? Сюда, где никто не рад отпрыску хладного и… моей сестренки.

— Я, просто хотела…

— Что?

— … узнать свою семью, увидеть своих родных.

— И что тебе это дало?! То, что ты увидела, тебе понравилось? Тебе нельзя было приходить сюда. Никак нельзя.

— Но почему? Меня ведь никто здесь не знает. И я не собиралась высовываться. Почему ты злишься на меня? — мне обидно из-за этого. Не так я представляла себе нашу встречу. Совсем не так.

— Ты еще спрашиваешь? Да я боюсь за тебя, — разворачивается она ко мне. Я вижу, чувствую, что она говорит мне правду. — дурочка! Ты — дочь сестры. Вивиан бы хотела, чтобы ты была как можно дальше от всего этого. И твой отец прекрасно понимает это. Он унес тебя сразу после рождения. Мы отказались от тебя, чтобы спасти. Отказались видеть тебя, чтобы ты смогла жить. Но ты вернулась! Дура! — истерит тетя. Я пугаюсь ее.

— Я лишь хотела быть с семьей, — больше ничего не могу произнести.

— И теперь я не знаю, что будет. Ты пришла сюда без ведома отца. Ладно. Но то, что ты кинулась в самое «жарево» — в центр гетто… Ты — идиотка! Ксандер так и не оставил идею о вас с отцом.

— Что?!

И вот этот поворот сбивает меня с ног. Меня едва не подкашивает и только рукой мне удается ухватится за кухонную столешницу.

— То! Он грезит о том, чтобы увидеть труп того, кто забрал у него ту, кого он выбрал себе. Он зол до сих пор. И ты, такая вся похожая, появляешься в клубе, где полно камер и где тусуется сынок этого урода!

— Но я не знала, — обхватываю я руками головой.

— Не знала?! Это было видно, когда ты сидела рядом с этим самым сыном — Робином. Он — сын председателя. Того, кто держит все районы.

В голове мутнеет.

Я сижу на диване, обхватив руками голову. Я попала в водоворот событий, которые никак не ожидала встретить.

Рядом со мной сидит бабушка и гладит меня ласково по голове. Тетя Ванесса готовит на кухне ароматный чай со специями, чтобы мы могли спокойно заснуть. Она хотела уйти, но осталась ради меня. Я не безразлична ей, как и вся ее семья. Хотя она хочет показать своим поведением обратное. Так легче живется. Я знаю.

Когда ты ни к кому не привязан, то и боль от потери будет ни такой сильной и долгой. Но все это лишь самообман. Семья навсегда в твоем сердце и тетя это доказывает, оставаясь вместе со мной и бабушкой в доме, который она уже давно перестала считать своим.

— Не стоит так расстраиваться, красавица, — баюкающим голосом сообщает мне бабушка, когда я кладу голову ей на колени. Ноги подбираю под себя и укладываюсь удобно на диван. — Все не так страшно, как расписала Ванесса.

— Не так, мама?! А как? — слышит ее из кухни тетя. Дом не такой уж и большой, чтобы можно было спрятаться ото всех и побыть наедине с собой. Даже наше жилище с отцом превосходит его. Немного, но больше.

— Хватит стращать Надежду, Несс!

— Не зови меня так! Так могла меня звать лишь…

— Прости, я забыла. Ты так давно не была дома, — затухнувшим голосом сообщает ей бабушка.

— Мама?

— Да, красавица. Так звала ее лишь твоя мама. Для Ванессы она была всем.

— Верно, — выходит из кухни тетя. В ее руках поднос с тремя чашками. Они большие и глубокие. Кажется, что в каждую вместиться литр чая. Над ними колышется белый пар и разносит приятный аромат. Он немного терпкий, но вкусный. — Вив была для меня всем. Она подарила мне жизнь, когда спасала от хладный в их поселении. Она сделала все, что от нее зависело, чтобы я вернулась домой живой и невредимой. Так, что да, она была для меня всем и осталась. Никто не займет ее место.

Мне приятно слышать такие слова о моей матери, но коляет сердце признание тети о хладных.

Да, может они и не все были человечные. Но те, кого знал мой отец и моя мать, были лучше некоторых людей и заслуживали жизни больше, чем они. Но все они давно убиты. Уничтожены. И их уже не вернуть.

— Что мне теперь делать, бабуль? — спрашиваю я ее полушепотом. Почему-то, я думаю, что знаю вариант тети и он мне не нравится. Она слышит нас и успевает ответить вместо бабушки:

— Уходить. И уходить навсегда.

Она возвращается в гостиную. Ее руки все еще мокрые. Она мыла тарелки и не успела их вытереть.

— И оставить вас? Навсегда?

— Да. Оставить. Навсегда, — режет мне ножом по сердцу тетя.

— Нет. Я так не хочу.

— А как ты хочешь?! — резко усаживается она рядом со мной. Бабушка пытается ее успокоить, но тетю несет дальше.

— Быть рядом с семьей.

— Думаешь, ты вывезешь эту тяжесть?!

— Думаю…

— Жаль, что ты так мало думаешь, Надежда. Моя сестра рисковала своей жизнью, чтобы дать ее тебе не ради того, чтобы ты так бездумно отдала ее из-за своей прихоти.

Эмоции зашкаливают.

На дворе ночь и, по словам бабушки, нужно говорить тише. Даже передвигаться не так резко. Мы с тетей Несс слушаемся, несмотря на наше противостояние.

Мы сидим в разных концах комнаты и дуемся друг на друга.

— Ты должна уйти!

— Нет.

— Ни нет, а да! Да, Надежда!

— Нет!

— Надежда! Ты должна слушать меня! Я — твоя тетя!

— А я твоя племянница, а не посторонний человек! — мы обмениваемся взаимными комплиментами. Бабушке остается лишь охать на наши препирания.

Мы умолкаем. Нам больше нечего друг другу сказать.

— Может, мы уже пойдем спать? — боязливо задает вопрос нам бабушка.

— Я хочу спать, — пожимаю я плечами и показно зеваю, показывая, что разговор окончен и решение не принято.

— Надежда…! — вскакивает вслед за мной тетя. Меня это начинает раздражать.

Не ведая, что я вытворяю, я со всего размаху впечатываю в стенку кулак:

— Хватит считать меня маленькой! Я хочу отомстить за родителей! У них забрали их счастье! И я заберу то, дороже всего! Понятно?!

Я вижу глаза моих родных. Да и сама я в легком шоке. Еще никогда я не чувствовала в себе такой силы. Видимо, она спала. Но сейчас активировалась. Это пугает.

— Надежда! — бежит ко мне бабушка, всплескивая руками. В ее голосе неподдельный ужас. — Что же ты наделала?! У тебя кровь!

Я вижу, что на моих костяшках течет кровь и сетка мелких ссадин о старую штукатурку. Руки окрашены в белила.

Разглядываю руку… Кровь есть, но боль чувствуется очень и очень слабо. Я словно наблюдаю со стороны и мои ранки на коже не совсем мои.

— Господи, тебе нужно обработать твои раны и немедленно! — ведет меня на кухню к аптечке бабушка. Тетя молча следует за нами.

— Ты беспокоишься о ее ранах, но не беспокоишься о том, что она едва не проломила своей рукой стену. Не беспокоит?

Бабушка замирает. Ее наполняет понимание произошедшего.

— Вам страшно? — выдираю я свою руку. Мне становится больно.

Молчание… Оно давит все сильнее и сильнее.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Уйти из дома. Навсегда. Как и просили меня.

Бьет сильнее всего, что никто не останавливает.