Вадим Гуща - Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези Страница 5

Взбешенный пинский князь приказал вырвать послам бороды, отобрать у кипчаков коней, обрядить в вывернутые тулупы, вручить каждому по сломанной стреле и отправить восвояси.

– Для нас битва, что застолье свадебное. Приходите сватья – нальем кубки пиршественные кровью татарской до краев, угостим лютого ворога от души, – такие слова приказал передать хану князь.

Однако княгиня, которая приходилась сестрой одному из полоцких князей, всерьез опасаясь татар, отправила тайком от гордого мужа гонцов с просьбой о помощи в Полоцк.

Вскоре из стольного града прибыла сотня отборных дружинников в качестве личной охраны княгини. Воины принесли весть, что прославленные в битвах полочане идут к Пинску, а остальным удельным городам выслано требование: присоединиться к полоцкому князю на марше без общего сбора дружин. Разгневался князь на помощь непрошенную, но уступил слезам жены. Охрана осталась в Пинске и жители ближайших хуторов стали стекаться в город под защиту стен и воинов.

Но не дождались в городе, ни завтра, ни послезавтра, ни через еще один день, ни одного из обещанных отрядов, а на утро пятого дня к стенам подступила неисчислимая орда. Казалось, что татары на самом деле могут просто растоптать городище – столь неизмеримо было их количество. Насколько хватал взгляд, до самого леса, тянулись ряды всадников на низкорослых лошадях. Передовые отряды сразу запалили хаты под стенами, и под прикрытием занявшихся пожаров бросились на штурм Пинска.

Солнце поднялось уже высоко над лесом, но город пока отбрасывает татар от стен, еще держится, но вот уже в одном, другом, третьем месте степняки почти прорываются внутрь. Лязг мечей и истошные крики уже с этой стороны стен становятся не редкостью. Ошалело визжат бабы, выливая кипяток со стен на головы осаждающим. Не уступают в визге и татары, взбираясь на гребень стены и полосуя кривыми саблями все, что попадается под руку, пока их не сбрасывают вниз, в ту или другую сторону, где на земле продолжается еще более ожесточенное противостояние озверевших от крови людей.

Князь сменил рваную кольчугу, вытер окровавленный меч и огляделся: еще час, максимум два и стены падут, в городе начнется резня. С приказом бегут гонцы к предводителям отрядов. Дружина князя садится на коней и выстраивается перед горящими воротами. Распахиваются объятые пламенем створки, и в плотную массу осаждающих врывается стальной клин, закованных в броню воинов. Стелятся под копыта коней княжьих воинов тела чужеземцев вместе с невысокими лошадьми, стальным катком утюжит пинская дружина легковооруженных степных всадников, но много, очень много врагов. Нет уже места, ни мечом взмахнуть, ни поднять его. Вот уже пятится дружина назад, жмется к родным стенам, тает быстро. И не хватает воинов держать ряды, распался, разжался стальной кулак на единые пальцы, и сгибают их к земле, режут с хрустом.

И заголосили бабы на стенах, видя, как немногочисленны защитники, нет уже мощи той рати, что вышла за ворота. Только страх в сердцах людских за стенами. Вот тогда-то и вскочила на боевого коня княжна, выхватила у одного из воинов присланной братьями охраны своей символ полоцкий, и взметнулся на шесте высоком знак не пройденного татарами днепровского рубежа, бросилась на помощь защитникам. И грохот копыт, и сомкнулись, набравши конный ход ряды полочан, обгоняя, оберегая княжну, проскочили споро ворота и ударили в бок татарам.

Пали духом иноземцы, увидев знаки полоцкие, наполнились сердца их страхом, мчались прочь. И пили мечи кровь вдоволь, и рубили всадников до самых крупов конских, и гнали от города поганых, как псов шелудивых. Воспряла духом и разрозненная дружина пинская. Но увидели другие татары, увидели дальние у леса, увидели малочисленность воинов новых, бросились в сечу множеством. И свист стрел каленых пронзил воздух, заполнили стрелы небо, целя во всадника со знаком полоцким. Ударили стрелы в шлем, и не удержался он на голове княжны, упал под копыта конские, рассыпались по плечам кудри рыжие, огненные. Обезумели татары, узнав княжну, желанную для хана их, навалились со всех сторон – или в полон взять или умереть. Рвался князь с остатками дружины к княжне, и из-за стен городских бежал весь люд пинский, даже дети, с топорами, косами, вилам, рогатинами – спасти или умереть. И третьего никому не дано.

Вот уж испил тут кровушки всяк, кто горазд. Угощались и других угощали. Резня, а не битва была в тот час великая.

И пришла помощь Пинску, и не пылью взметнулась, а трещинами рвалась, вздрагивая, земля пинская под копытами конной дружины полочан. Успели братья на помощь сестре. Подняли на мечи татарское войско, и покатились кровавые волны из земли белорусской, и угасли, только курганы остались от всплесков их, никто из пришедших за данью и княжной не вернулся рассказать хану о битве…

Паляндра с интересом смотрит на меня:

– Напоминает ли тебе о чем это, волк? Проснулась ли память?

– Да, Мать Страданий, помню, – выдыхаю я тоскливо.

Богиня удовлетворенно кивает. Губы женщины под вуалью не зовут, но требуют. Самоцветами вспыхивают яркие глаза, обещая близкое счастье. Но и череп скалится безгубо, предрекая недосказанное, страшное.

Паляндра снова накидывает вуаль, больше не гипнотизирует золотом голой кости вокруг пустых провалов глаз:

– Однако есть и второй вариант деяний тех времен. Не успела помощь Полоцка. Погибли в той битве все жители Пинска и их воины, погиб князь, а княжну татары привезли к своему повелителю, заклеймили ее страшно за гордость несгибаемую. И отдал хан ее воинам своим на потеху. Какой вариант тебе нравится больше, волк?

Я молчу, и Паляндра тихо смеется:

– Первый, не сомневаюсь, что первый. Он и будет единственным, если вы все, впятером, через неделю, явитесь на это место и войдете в болота Кройдана за отражением шестой звезды Гражуля Колы. Иначе…

Мать Навье яростно сверлит меня глазами:

– Я сделаю реальным второй вариант, в котором не будет Рыжей, твоей не сестры и ее любовника. А твоим наказанием станет вечная память об этом рядом со мной. Вот твой единственный выбор, волк. Запомнишь ли мои слова?

– Кто осмелится перечить тебе, Мать Не Живущих? – едва слышно произношу я, опуская голову.

– Ты становишься сообразительнее, волк, – богиня поднимается, – И, если сейчас решишь отказаться от предначертанного мной в твоей судьбе только что, то я готова с радостью встретить тебя в Кройдане на пороге Звездного Шпиля. Ведь именно там твой дом, волк. Там, а не в этом несчастном мире.

Паляндра воздевает руки в звездное небо, взмахивает рукавами своего просторного одеяния, заворачиваясь в его полы почти неуловимым жестом, и исчезает. С земли поднимается нежить из мира мертвых, подходит ко мне: тоненькая девушка, почти девчонка, поднимает бледное, прекрасное лицо, нежно освещенное луной, смотрит в глаза, прикасается холодными пальчиками к моей руке. «Все-таки она навка, хоть и совершенно холодная»: – удивляюсь я.

– Историю изменить легко, – мелодичный голосок девушки звенит колокольчиками, – слова умирают – символы, наоборот, живут вечно. Если есть сомнения в словах Матери, то посмотри еще раз на грудь своей ведьмы и приходи, волк. Мы ждем тебя.

Навка прикрывает глаза пушистыми ресницами, запнувшись на секунду, и как шепот ночного ветерка воспринимают мои уши несколько последних ее слов:

– Навье и я.

Глава 3

Навка неторопливо тащится через поляну, каким-то паралитическим, волочащимся, стариковским шагом, словно девичья составляющая у нее только спереди. Оглядывается из мрака молодым лицом и, наконец, скрывается за деревьями, а я склоняюсь над Лерой.

– Все, сестренка, все закончилось, – я легонько трясу ее за плечо, – вставай.

Никакого ответа.

– Лера?

Присаживаюсь рядом, приподнимаю осторожно голову сестры, кладу к себе на колени, откидывая прядь волос со лба. Страшная догадка всплывает старым воспоминанием в мозгу. Приподнимаю у нее веко. Неестественно закатившиеся зрачки вызывают у меня смутные воспоминания о зловещих навьих снах-заклятиях. В несколько прыжков преодолеваю расстояние до палатки и почти вырываю с нитками молнию на пологе, распахивая ткань. Трясущимися руками нахожу фонарь, включаю его: нелепая поза Алеси, ее веки мелко вздрагивающие во сне, не оставляют больше сомнений в правильности моего предположения. И мой вопль отчаяния сотрясает тонкие полотняные стенки, когда я выпрыгиваю наружу, зацепившись рядом с палаткой за тело Витеня.

Обезумевшим воем, рвущимся из глотки, я едва не обрываю нить собственного рассудка. Звук, многократно мечется меж могучих стволов, заполняет весь лес, отражается от спускающейся красным шаром луны, затихает за речной поймой. Заполошено отзываются смертельно перепуганные птицы в ветвях, и я швыряю свое тело в просвет между огромными елями следом за звуком и навкой. Острые сучья мгновенно сдергивают с меня обрывки одежды, и восемьдесят килограмм стальных мышц пушечным ядром проламывают подлесок, уткнувшись осатаневшим от ярости мозгом в след навки.