Осколок - Дмитрий Юрьевич Сычёв Страница 5

Едва светало. Сквозь небольшие оконца у крыши проглядывалось медленно сереющее небо. Сильно пахло свежим и чистым сеном.

Далур привстал на локтях и огляделся — глаза напряжённо прочесали тёмные углы.

Никого.

Дварф заметно расслабился и размашисто потянулся, до хруста в суставах и дрожи в руках. Ещё одна ночь прошла. Пускай она снова была почти бессонной, но зато до вечера можно не бояться… Далур пододвинул свои тяжёлые, подкованные сапоги ближе и принялся перематывать портянки.

Молчун сидел у расстеленного на сене плаща, разламывал свежий хлеб и разливал по глиняным чашкам молоко. Арди взяла небольшой узелок из ткани и развернула его. Там оказались несколько толстых ломтиков мягкого домашнего сыра. Всё это богатство они выменяли на тетерева так удачно добытого вчера. Ну и с дороги ещё остались вяленые полоски мяса. Завтрак обещал быть вкусным и сытным — как раз то, что нужно перед тяжёлым и долгим днём.

— Видок у тебя так себе! Чего, не спал всю ночь? — спросила Арди дварфа и отправила в рот кусок хлеба.

— Не спалось, вот и не спал, — Далур спросонья не понял вопрос девушки. Он подсел к еде и принялся вяло жевать полоску мяса. Покрасневшие глаза дварфа уставились куда-то в пустоту, а брови привычно сошлись на переносице.

— А ты куда? Не голоден что-ли? — Арди недоумённо посмотрела на отошедшего в сторону Молчуна. — Кто знает, будет ли обед…

— Успею.

Дварф и девушка жевали с аппетитом и поглядывали на Молчуна. Тот сидел неподвижно и если бы не медленно вздымающаяся грудь, его можно было бы принять за изваяние. Минуты тянулись одна за другой, пока, наконец, Молчун не встал и принялся ожесточённо тереть лицо ладонями.

— Что это ты делал? — Далур недоверчиво уставился на мужчину. — Ты просто молча сидел как статуя.

— Думал, — буркнул Молчун и в свою очередь принялся за еду.

Арди и Далур почти доели, и теперь лишь не торопясь пили свежее молоко. Молчун налегал на сыр и хлеб. Крошки падали на плащ, но мужчина аккуратно их собирал и отправлял в рот.

— Вергард мёртв, а договорённость была только с ним, и то устная, — девица потянулась и сладко зевнула. — Не зря же столько времени тащились в глушь. Зима на носу как-никак. Деньги на зимовку ой как пригодятся. Думаю, Толс знает, о какой сумме шла речь, но всё же не хотелось бы потратить столько времени впустую.

— Впусту-у-ую? — Далур недоумённо растянул слово. — Вона сколько бедолаг пропало, может, и живыми уже нет, а тебе всё золото подавай? Разберись, попробуй, что в головах творится. — дварф мигом вспыхнул. Он немного набычился и уже открыл было рот для продолжения, когда его прервала Арди.

— Да погоди, — девица примирительно подняла руки — Я же не говорю, что если Толс нам не заплатит, мы сразу развернемся и поминай как звали. Может, староста чего предложит. Не знаю, как ты, Далур, а я — наёмница. Помогаю тому, кто помогает мне. Я — мечом, мне — монетой. Я не прочь выручить кого-то. Но не в том случае, если это растягивается на месяц и в итоге мне в лучшем случае скажут спасибо. — она недовольно поморщилась — Тут такая штука Далур, что сапожник не продаст мне обувь за «спасибо», да и кузнец меч не станет править. Жирный трактирщик на постоялом дворе затребует свою плату за крышу над головой и горячий ужин и уж поверь, эта плата должна будет позвякивать.

— Есть что-то кроме денег в твоей голове? Совесть? Сострадание? — Далур буравил девушку глазами.

— Как есть не выспался. Только глаза продрал, и сразу о высоком. — девушка поморщилась. — Есть. Но высокими идеалами и громкими речами сыт не будешь. Мы уже здесь, посмотрим, что удастся выяснить. Но будет лучше, если по окончанию работы мой кошель потяжелеет. Впереди зима. Её нужно будет переждать в городе, под крышей, у уютного очага. Ты можешь податься в свои горы или шахты, или где вы там обитаете. А я — птица вольная. Всё моё в заплечном мешке, да, может, ещё в паре мест, слишком далёких отсюда, чтобы о них вспоминать. Ладно, чего спорить. Всё решится уже вот-вот.

— Горы… — тихо протянул Далур и помрачнел ещё больше. — Неча языками впустую молоть, пошли к Толсу, — проворчал дварф, всем своим видом выказывая недовольство. — Сколько времени уж прошло, как пропали. А мы всё трепемся, да плату обсуждаем.

— Ну пошли, — девица хмыкнула и принялась укладывать свои нехитрые пожитки в мешок.

Молчун энергично жевал горбушку и, не проронив ни слова, наблюдал за беседой. По обезображенному лицу невозможно было понять чью сторону тот занял в мыслях. В один глоток он допил остатки молока, с некоторой тоской и сожалением поглядел на лежащий на сене плащ, тёплое и уютное ночное пристанище, и принялся сворачивать его.

Вскоре наёмники вышли из сарая. Они плотно затворили за собой скрипнувшую створку и быстро пошли по изогнутой, словно коромысло, улице. Дом старосты стоял не очень далеко, вчера они бывали возле него, но уже затемно. Этот посёлок слишком мал, чтобы заблудиться, да и дорога уже была известна.

Хоть осень уже принялась красить листья, а затем безжалостно их срывать и разбрасывать по округе, небо было чистым. Чудесное утро обещало стать погожим и тёплым днём, будто и не было вчера чёрных тяжелых туч, грозящих пролиться дождём.

Каменная топь оказалась типичной северной деревушкой, с низкими и основательными срубами домов. Крыльцо каждого жилья украшала различная резьба: животные, деревья или же просто какой-то нехитрый узор. Дома чередовались с добротными сараями и загонами. Кто-то выращивал на заднем дворике какую-то еду, кто-то держал скотину. Несмотря на царивший вокруг порядок и основательность, в воздухе тяжёлой тучей висела тревога. Пастух гнал овец и хмуро глядел по сторонам, а не насвистывал обычную для себя, задорную песенку. Бабы у колодца тихо переговаривались, многие с заплаканными лицами и красными носами, натёртыми платками за бессонную ночь.

Ни смешков, ни перешёптывания за спиной у незнакомых наёмников. Посёлок-то небольшой, душ сто пятьдесят, и пропажа двадцати человек отразилась на каждом. Друг, брат, сосед, собутыльник в кабаке. Переживали беду всем миром. Хорошее настроение от уютной ночёвки и такого славного светлого утра стало быстро улетучиваться.

Спутники впитывали тревогу, щедро разлитую вокруг них. Отовсюду доносились обрывки невесёлых разговоров.

— Дак две недели уж нет, даже больше поди…

— Не найдут! Куда там…

— Эх, жалко Лани, одна ведь осталась,