Наталья Данилова - Однажды. Сборник стихов и сказочных историй Страница 6

Дмитрий Борисович сделал вид, что не обратил внимания на заминку. Он стал ходить по комнате, картинно размахивая руками.

– Друзья мои, это такое везение, которое невозможно переоценить. Вы будете учиться в Сор-бон-не!!! Именно там в своё время учились наши великие соотечественники Николай Гумилёв, Осип Мандельштам, Марина Ивановна Цветаева… Я уже не говорю про…

Глеб резко поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Кивком головы поблагодарил Дмитрия Борисовича и почти неслышно вышел из комнаты. Навсегда.

До окончания школы оставались считанные недели. Для всех они пролетели в экзаменационной агонии. Каждый был занят только собой, и никто в классе не обратил внимания на то, что разделение «сиамских близнецов» уже произошло.

В женском туалете ресторана был аншлаг. Половина пришедших на вечеринку, изрядно повзрослевших и видоизменившихся «школьниц», прихорашиваясь, наперебой обсуждали одну тему – внезапно, и неизвестно откуда появившегося Бориса Стоцкого.

Завзятый сердцеед и Дон Жуан 10-А выпал из поля зрения своих одноклассников на три десятилетия и этим самым возбуждал к собственной персоне живейший интерес. Суета, ажитация и кудахтанье напоминали переполох в курятнике, почувствовавшем приближение лисицы. Пятидесятилетние девочки облепили зеркала, пытаясь всеми подручными способами скрыть издержки возраста.

– Боже мой, Боря такой шикарный! Умереть – не встать! Я таких мужчин только в кино видела. Он просто этот, как его, Пирс Броснан в молодости, ну не в молодости, а там, в зрелые годы…, – прострекотала бывший комсорг класса, ныне менеджер по сбыту Ирина Голубева, уверенными движениями при этом обводя контур поблекших от частого использования губ.

Утянутая в корсет, вся в атласе и блестящих колготках медсестра Таня Фадеева, весьма довольная своим отражением в зеркале, замурлыкала в ответ:

– Подтянутый, холёный, одет с иголочки… Гламурненький…

– Ой, только не произноси этого пакостного словечка! – скривилась всегдашняя моралистка Люба Брянцева, без пяти минут пенсионерка с солидным учительским стажем.

– Зрасьте, а чё в нём пакостного? —

– Книжки читать надо!

– А причем здесь книжки?

– Гламур в 19 веке – это был стиль борделей!

– Ой, книжница нашлась, да у нас сейчас вся жизнь-бордель!

– Слушайте, а кто-нибудь видел, на какой машине он приехал? – не унималась менеджер по сбыту.

– Девочки, он случаем не какой-нибудь Эмир?

Всё-таки предполагает наличие нескольких жён… – томно пропела Синицина.

– Тебе это не грозит, – пробасила прокуренным голосом бывшая красавица Ольга Жмых.

– Что так? Всё-таки старая любовь не ржавеет. А мы с ним в 9 классе два раза целовались.

– Ну, если так рассуждать, то Боря, как честный мусульманин, должен взять к себе в гарем полшколы, – съязвила Жмых, в одиночку рассмеявшись собственной остроте.

– нет, ну всё-таки, его никак нельзя упустить!

– Девочки, а он женат, кто знает?

– Да о нём никто ничего не знает – засекречен по самое не хочу.

– А у меня вообще такое ощущение, что он пере-квалифицировался, – не унималась гламурная медсестра. – Обратили внимание, как он на Глеба смотрит? Просто как-то не по детски, даже обожания не скрывает. Дырку в нём уже просверлил, хоть на стенку вешай как картину.

– Желтой прессы начиталась. Прям, все у тебя скрытые гомики!

– Да он просто соскучился. Не допускаешь? – с комсомольским жаром кинулась на защиту Бориса менеджерица.

– А, что они с Глебом так после выпускного так ни разу и не виделись? Совсем? А ты откуда знаешь?

– С ума сойти. Были просто, не разлей вода. Нитка с иголкой, Борисоглебск, одним словом, а потом – бац, и вот так расстаться на веки вечные… уму непостижимо.

– Жизнь есть жизнь. Она всё и всех расставила по своим местам. —

Жмых сбросила в преисподнюю солидной косметички использованное по назначению содержимое. После чего, надев на нос очки, и пододвинувшись к зеркалу вплотную, с недовольным видом стала рассматривать результат боевой раскраски.

– Свет, а ты чё молчишь? Ты ведь из всех нас – первая претендентка. Сколько Борька по тебе страдал? Так, что у тебя больше шансов, – продолжила битву доморощенных экстрасенсов детсадовский психолог Томка Милешина.

Сохранившая стройность фигуры одноклассница, единственно стоящая к зеркалу спиной, с нескрываемой иронией произнесла:

– Когда это было? В прошлой жизни?

– А чё ты нас хоронишь-то раньше времени?! В женщине возраст вообще не главное. – Взбунтовалась медсестра.

– А что главное? Диссертация? Зарплата? Кулинарные способности?

– Энергия! Самодостаточность! Уверенность в своей неподражаемости…

– Ну, вот и люби саму себя. Мужику на фига твоя самодостаточность нужна? Тем более такому.

– А чё, Борик мужик как мужик! Те же комплексы. Ему немного подпоёшь и делай с ним, что хошь!

– Ага, только это песенка не про мужика.

– а про кого?

– Про дурака.

– а какая разница?

– Так, курятник, перемещаемся в зал. С Борькой танцуем в порядке живой очереди.

– А может лучше по алфавиту?

– А я уже 20 лет как не Яновская, а Агеева, так что из конца списка в начало переместилась. С меня и начнём.

– Нет уж, как были в классном журнале записаны, так и пойдем.

– Ага, а записываться прям щас? Давайте ещё посчитаемся: На золотом крыльце сидели…

– Девочки, вы бы себя со стороны послушали. Дурдом «Ромашка» группа «Солнышко».

– Ой, какие вы все злые, девочки. Прям мигеры.

– Камон, омон. Группа захвата.

– Так, улыбаемся! Животы втянули! Грудь накатили! От винта!

Жмых затряслась от грудного хохота, перешедшего в надсадный кашель. Глаза размазались и ей пришлось задержаться в туалете для реконструкции макияжа.

– Для меня там кусочек оставьте! – крикнула она вслед упорхнувшей в зал стае товарок.

Бенефис Стоцкого был в самом разгаре. Один за другим к нему подходили бывшие одноклассники. Интересовались «за жизнь». Но по нынешним временам все понимали, что сейчас никто особенно своими достижениями не хвастается. Наоборот. У нас, как и принято было на Западе, такие вопросы тоже уже считались моветоном. Натренированный за бугром, бывалый Борис без труда парировал намёки или лобовые вопросы, относительно карьеры и доходов. Отшучивался.

– Я слишком умён, чтобы учиться, и слишком красив, чтобы работать!

А особенно наседавшему Хусаинову, предусмотрительно отведя подальше от посторонних ушей, доверительно, заговорщически заявил:

– Понимаешь, старик! Торгую на Елисейских полях антиквариатом, вывезенным ещё первой волной белой иммиграции. Товар уходит по баснословным ценам и пользуется успехом исключительно у восточных гостей – постсоветских нуворишей. Если хочешь, они, таким образом, восстанавливают историческую справедливость, возвращают на Родину предков материальные и духовные ценности. Мне приятно, а тебе?

Не на шутку озадаченный, пытающийся осмыслить практическую ценность полученной информации, бывший одноклассник на секунду замер.

– Мне тоже! Очень приятно! – не отдавая себе отчета в том, что именно приятного он только что услышал, автоматически пожав руку собеседнику, он покачал головой и растворился в толпе соискателей Бориной аудиенции.

Профессионал Белкин вернул всех в исходное положение, занимаемое за столом, и возлияния Бахусу, с соответствующими тостами продолжились с заметным ускорением.

Борис, склонившись над своей тарелкой, вполголоса заметил сидящему рядом Глебу:

– Было бы правильней начать сегодняшний вечер с моей презентации и коротенько, минут на сорок представить рентгенограмму моей жизнедеятельности за истекшие десятилетия. Как считаешь?

– Пожалуй! Странно, что ты вообще материализовался…

– Ты не рад?

– Рад.

– Не ожидал?

– Отвык.

Минутную паузу в диалоге прервал Борис.

– Жалею, что поддался соблазну увидеть свою разом постаревшую юность. Жутко. Как в детском аттракционе «Пещера ужасов». Разжиревшие, обрюзгшие, сморщенные… – паноптикум, карнавал масок.

– Ну, не у всех же есть личный массажист. А за масками ничего не видишь?

– Всё вижу, и хочется проснуться. Разбуди меня.

– Всегда получаешь то, что хочешь?

– Стараюсь! Ну, так как, насчет, смыться отсюда?

– незаметно не получится…

– выходим курить на улицу.

– я не курю, все знают.

– зато я курю, и никто не знает…

положись на меня

– уже положился

Напротив Бориса и Глеба сидела дальнозоркая Милита Дангаузер. Нарочито громко, дождавшись, когда дуэт смолк, затянувшись пахитоской, она произнесла захмелевшим голосом:

– Борис Дмитрич, а ты что, намылился слинять? Я по губам читаю.

Милита была до неприличия располневшей дамой. Процесс курения дополнялся поеданием высококалорийного десерта.