Елена Асеева - Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея Страница 7

Одначе первый дух еще толком не убрал руку от лица Бешавы, как последний резко перехватил ее и тотчас пнул собрата ногой в живот (чудно как-то… не как водится коленом, а, так-таки, подошвой). Но так как пятка, али вся подошва ноги заехала желтоглазому колтку прямо в нижнее лицо тот и вовсе однократно «шаакнул», и, открывши рот, громко щелкнул рядами зубьев, почитай, что черными, шиповидными, будто стараясь схватить подошву кожаной порабошни братца. А мигом погодя духи, схватившись в объятья, резко повалились на оземь, да не прекращая мутузить друг дружку кулачками, принялись кататься так-сяк, подминая под себя листочки плетущийся земляницы, сминая ее выспевшие ягоды, ломая лежащие веточки, гулко пыхтя и порой выкрикивая:

– Отдай! Оговорщик! Ерза! Веролом! Эт, я тобе! Не-а, я тобе!

– Прекратите сей миг! – дюже сердито крикнула Земляничница и наново топнула ноженькой по землице так, что враз сотряслись веточки на кусте бузины и принялись скидывать вниз все поколь малахитовые костянки, стряхивать зеленые листочки. Стебли пищальника слышимо закряхтели, ровно чему-то сопереживая, и стали медленно вползать обратно в бугорок, притом уменьшаясь в толщине. Посему когда колтки замерли на земле, чуть слышно отплевываясь от заскочившей в рот почвы, листвы и хвои, стебли, словно нити качнули в воздухе своими концами и обессилено упав на бугорок, смешались с его бурой поверхностью.

Духи медленно расплели объятия и также неспешно поднявшись на ноги, как раз напротив ребятишек, начали поправлять малешенько сместившиеся на бок веточки бузины на голове, зримо кривя друг на друга глаза и скашивая рты, таким образом, чего-то сказывая.

– Як же вам таким остолопам не совестно пред детушками? – вопросила Земляничница так и не дождавшись от духов кротости, да повернувши в их сторону голову, тягостно ею качнула туда-сюда. – Пред детушками у оных такая беда свершилась. Бузите тут як неслухи, як злырадные приспешники Скипер-зверя потешаетесь, зубоскалите…

– То не я, то он зубоскалит! – не мешкая, и весьма бойко отозвался желтоглазый колток и вновь самую толику шибанул собрата в бок локтем. При том ударе послышался значительный хруст, и Бешава, рывком качнувшись вперед, широко раскрыл рот да выплюнул из него маханький клубочек, словно из желтой шерстяной нити скрученный да яркими огнистыми зернятками украшенный, в лучах красна солнышка дивно переливающийся.

А клубочек, чудной да изумительный, вылетев изо рта духа, кувыркнулся в воздухе да не раз, не два, а многажды и прыгнул прямо к стоявшим ребятушкам, сестрице да братцу, Алёнушке да Орею. И мальчонка, как истинный муж, разом тот клубочек словил, легошенько даже подпрыгнув за ним вверх, и зажав в ладошках, прижал к груди, точно о сердечко упер, оное ему радостно подыграло перестуком.

– И я, то ж не потешаюсь, то зазря на меня братушка, Багрец, клевещет, – протянул Бешава, сверкнув в сторону Алёнки черными, словно звериными, очами, почти полностью лишенными белка. – Я клубочек тот хранил впрок, дабы его никакая злыдарня не уволокла. Абы ведал, он детушкам пригождается…

– Смолкни! – сызнова дюже строго молвила берегиня, прерывая реченьку колтка, гдей-то во середке. Посему тот недовольно сомкнул рты на обоих лицах и гулко выдохнул, может оно, сие непоседство, было рождено живостью, которое истончал клубочек, досель обжигающий внутренности Бешавы. Ну, там брюхо, грудь, горло, рот, щеки, али чего-то еще. Вже было не ясно, не понятно как изнутри дух сотворен, поелику снаружи выглядел вельми мудрено…

Мудрено, ажно! с двумя ликами… Чего никады от рождения ребятки не ведали, не видели и не слышали от старших.

Земляничница между тем сызнова качнула головой и, одновременно, зелеными власами которые своим отражением будто огладили ветви растущих позадь нее елей, да оглядевши стоящих по левую сторону от нее колтков, протянула:

– Чё, ты, Бешава любишь тащить все яркое, тем, будучи схож с сорокой, мне ведомо. Обаче на сей раз должон был сдержаться. Ведал же, кем энто чудо-чудное было послано мне, дабы довесть Алёнушку и Орюшку до Яги. Як же ноньмо я могу вручить их жизни тобе… Чаво же ты дальче можешь учудить?

– Не пужай детушек, Земляничница, – сразу вступил в разговор первый колток, Багрец, и по его лицу пробежала огнистая полоса сияния, будто принятого от зажатого в ладонях Орея клубочка, али долетевшая от красна солнышка. – Ведаешь же, я старчим в нашем странствии стану, и ребятишек некому огорчить не позволю. Да и кумекаю я, путь наш долгущий, наполнен всяческими чудесами, не во вскую пору светлыми, иноредь темными. Обаче коль мы усе вчетвером, братцы, сумеем одолеть страх и дойдем до бабы Яги, она може пособит в высвобождении славян и Яви от лютого Скипер-зверя.

– Эвонто правильно ты толкуешь, Багрец, – отозвалась Земляничница и в который раз тяжелехонько вздохнула, видимо, так переживая за детушек. – Токмо в пути-странствии не забывайте следовать за клубочком и друг дружке пособлять. Тады станет вам удача! А тяперича бросай Орюшка клубочек на оземь и ступайте за ним, ибо он без веления поведет вас к Яге, понеже так ему указано свыше.

– Свыше? – удивленно поспрашал отрок, и громко хмыкнул носом втянув внутрь правой ноздри длинную, прозрачную нюню.

– Свыше… – откликнулась берегиня и совсем чуточку кивнула, колыхнув на собственной прозрачной коже едва зримые сизые переливы. – Самой богиней Макошь.

Земляничница замолчала и мальчоня, вроде напуганный той весть, резво отворил сомкнутые ладошки, выпуская из них дивный, желтый клубочек яркими огнистыми зернятками украшенный, прямо на землицу-матушку.

Глава четвертая. Дедушка Гаюн

Земляничница враз сокрылась из глаз детушек, стоило им покинуть полянку, пройдя меж двух высоких елей, каковые ветвями придерживали тягучий чад наверху, не давая ему проползти вниз. Однако саму берегиню, так-таки, застлали его сине-серые клубы, махом сокрыв и кулигу окруженную деревьями, теми парами, словно отделив для братца и сестрицы прежнюю жизнь от нонешнего момента. Впрочем, коль Орей бойко шагал за Багрецом, Аленка, ступающая в след него, почасту оглядывалась. Не только, чтобы наблюдать исчезающую опушку, но и следить за замыкающим странников Бешавой. Не менее часто девонька вскидывала ввысь голову и зарилась в голубой небосвод, оный сменил перьевые хвосты белых облаков, на сине-черные клоки дыма, тянущегося с пожарища и указывающие на гибель деревеньки, и похищение сродников. Густой, клейкий чад не просто плыл по небесам, застревая в вершинах деревьев, увязая в кронах и опутывая ветки, он, кажется, хватался за малые листочки и хвоинки, покачиваясь на их кончиках черными каплями так схожими со слезами. Теми самыми оные текли из очей Алёнушки, струились по щекам и скатывались вниз, падая на узкую тропку, едва прикрытую опавшей хвоей да листвой по которой и шагали путники.

А впереди бор становился все более темным да дремучим. И сами хвойные деревья своими размашистыми кронами прикрывали небесный купол, скрывая красно солнышко, и вроде просеивая остатки дыма, едва толику пропуская их вниз и с тем создавая сумрак, где в отдельных солнечных лучах курилась голубоватая морока. С каждым шагом все меньше и меньше в воздухе ощущалась горечь пожарища, коя вмале окончательно сменилась на кисловато-терпкий аромат хвои.

Здесь стали реже встречаться обособленно растущие ельники. Они смешивались с соснами, кедрами, пихтами, иногда с лиственницей, ибо последние наблюдались лишь одиночными деревья. Впрочем, их рост и мощь стволов поражала взор. Кору тех деревьев, трещиноватую аль отслаивающуюся пластинками, покрывали зеленые полосы мха, да плетущиеся стебли растений. Почитай не имеющие нижних ветвей, они всего только и оставили, что зеленые лапники наверху, дабы основать ту кучную крону, поддержавшую саму лазурь небосклона. Ветви если и созерцались, на середине ствола или ниже, были в основном сухими, короткими отростками, опутанными густыми серыми бородами растений, порой дотягивающихся до самой оземи и в движение ветра самую толику покачивающихся.

Необычайно смотрелись и корни тех деревьев. Не менее могутные в размахе, они, выбираясь из землюшки, подобно лапам зверей (видно жаждущих шагнуть вперед), приподнимали вверх сами стволы, да, единожды, разветвляясь, создавали неровности почвы, не только валы, но и значимые углубления, словно выгребая оттуда грунт. Часточко деревья росли на упавшем и вже вошедшем в почву дюжем стволе, днесь наблюдаемом едва зримым небольшим изгибом землице-матушки. Возникшие на его остове сосны и ели в свой срок высосали из сломленного ствола все силы и с тем взрастили себя, их выступающие шишками корни также покрывали мхи, низкие и стелющиеся растения.

Сосны, кедры, пихты, ели, лиственницы ноне правящие в лесах, будучи исполинами, не давали взросления юной поросли, создавая сумрачность внизу над землей, не пуская туда и малого солнечного света. Посему саму почву, устланную опавшей бурой хвоей, низкорослым кустарником, кислицей, черникой, брусникой да полотнищами зеленого мха, все больше покрывал плотный валежник из опавших сухих ветвей, не токмо сучковато-коротких, но и длинных, дюжих, каковые в свой черед, упав, крушили младые деревца, или коверкали (собственным падением) их стволы, придавая им чудные изгибы.