Оксана Демченко - Вышивальщица. Книга вторая. Копье Вагузи Страница 8

– В чем же ваше дело?

– Оно особого свойства, – щека гостя стала отчётливо подёргиваться, выдавая волнение. Он нахмурился, сухими пальцами помассировал сероватую кожу лица. – Как я сказал, на жизнь не жалуюсь. Все, что нам требуется, мы умеем получать без вышивок. Это личная просьба. Потому я и не могу допустить обмана. Я редко обращаюсь с личными просьбами. Ещё реже говорю с посторонними о себе. – Его щека снова дернулась. – Я знаю, кто сделал меня таким. Уродам лучше подают… Прежний староста заказывал ворам кражу детей. Его ближние калечили добытых. Но это в прошлом и это уже оплачено.

Человек снова потёр щеку и хлебнул пива. Чуть помолчал, нахмурился. Не смог сразу найти нужное слово и стал рассматривать тарелки с закуской. Прихватил солёную спинку селёдки своими тонкими пальцами с излишне крупными суставами. Отправил пищу в рот и стал неторопливо жевать. Лицо его при этом искажалось сложно, неприятно. Нитка жалости у меня в душе натягивалась всё туже и порождала боль. Она такая, легко попадает под руку… Я её немного опасаюсь в последнее время. Невесть чего ведь нашить могу от жалости – вон, хоть со Шромом история, с поясом его глубинным и заветным желанием. Этот человек не таков, чтобы сразу на него тратить нитки. Гнилой он, злости внутри много накоплено. Темноты в его мыслях ещё больше. Он – душа, которая ни разу не осмелилась полностью раскрыть лепестки своего цветка, радуясь теплу. Город его таким выкроил…

– У меня есть дом. Женщина, которая меня ждёт, вполне искренне ко мне привязана, – сообщил мне между тем гость с напускным спокойствием. Гордо кивнул и хлебнул ещё пива, выравнивая голос и добавляя в него малую долю угрозы. – Не советую смеяться, слушая далее… Мне порой снится сон. Как будто меня зовут и ждут. Это сильно выматывает. Я хочу заказать вышивку, брэми. Возьмите ниток каких угодно и заштопайте мое прошлое. То, до кражи меня из дома, детское. Я и так не помню семью, где родился. Я не хочу, чтобы меня звали и беспокоили. Вот вся просьба. Цена значения не имеет, наша слобода вполне состоятельна, как и я лично.

Дверь приоткрылась и в комнату протиснулся торговец, получивший от меня две монеты «за труды». Шёл он на цыпочках и улыбался белыми губами натужно, но старательно. Дверь распахнулась шире, пропуская Ларну.

Сероглазый выродер подмигнул мне.

– Как верить людям? Торговлей зарабатывает на жизнь, а памяти нет… Не видел, говорит, брэми, здесь вашей знакомой. Какие, говорит, брэми, ореховые глаза?

Ларна развернул торговца и бодро качнул в сторону лестницы. Все мы выслушали визг и дробный грохот пересчета ступеней. Ларна выглянул вслед воплям, рявкнул в полный голос:

– Увидишь стул, рыбье мясо, неси. Не увидишь – я скормлю страфу твои глаза! На кой слепому и беспамятному глаза?

Ларна обернулся, кивнул моему собеседнику и прищурился. Чуть выгнул бровь.

– Пиво где брал? Небось, подольше моего в городе, знаешь надёжные места… и доставуч не в меру. Твои тросны находят меня всюду. Подай ему вышивальщицу – и всё. По иным же вопросам посидеть и мирно побеседовать нам не досуг, важные мы…

– Всё же Ларна видит сквозь ставни, – поморщился гость. Чуть наклонил голову и сказал, не повышая тона: – Принесите пива для брэми. И стул тоже. Мне думается, торговец не вернётся. Его теперь можно сажать на главной площади. Или падучая хватит, или перелом красивый случится… Всяко будет смотреться он жалобно и доходно.

– Тросн намалюй: «Его изуродовал выродёр Ларна», – посоветовал сероглазый, принимая у явившегося через вторую дверь человека стул и пиво. – Скрип, я же сказал, к моим домашним не лезь. Не станет она шить тебе, не тот ты человек. Мечты у тебя гнилые. Это я не в обиду, лишь в пояснение.

С тем Ларна сел, нагло намотал мою косу себе на ладонь и хлебнул пива. Вмиг сделалось мне уютно и – вот странно – ничуть не обидно. Ну и пусть намотал. Зато никто более не сядет рядом и не полезет с глупостями: стращать, гадости говорить. Тащить в подворотню и шитьё с меня требовать. Цена его, видите ли, не интересует!

Названный Скрипом нехотя пожал плечами и допил свое пиво. Снова его щека дёрнулась. И человек не стал ничего с этим делать. Прикрыл глаза, откинулся на спинку стула.

– Это личная просьба. Я хочу всего лишь узнать ответ.

– Вы не понимаете, – осторожно уточнила я, чувствуя, как сел голос. – За мои вышивки вы платите не мне. За них вы с кем-то иным рассчитываетесь. Может, с Пряхой. А может, с Ткущей… Я не ведаю. И цену не могу указать заранее. Шрома я люблю всей душой, а что натворила? Канул он с поясом моим в бездну и жив ли…

Я замолчала и жалобно глянула на Ларну. Он усмехнулся в длинные усы, заплетенные косичками. Дернул правый ус, на котором подвеска золотая с иглами – знак того, что он меня бережёт всегда и от любой беды.

– Скрип, всё правда. Я получил от Тинки в подарок пояс. И что? Всяк день валятся на мою шею бездомные котята. Пристраиваю-обихаживаю, и конца им нет… желание же пока не сбылось, хотя что-то меняется.

– Нельзя заштопать прошлое? – тихо и огорченно уточнил странный проситель.

Его глаза, мутные и мелкие, глянули из-под низко висящих сосборенных век с настоящим отчаянием. Теперь я разобрала на лице усталость, а бессонницу домыслила без ошибки. Видимо, ночной непокой донимал всерьез… или это что иное, похуже сна? Оно уже меняло Скрипа и без моих вышивок. Если душа у человека жива, она рано или поздно захочет раскрыться, узнать тепло. Иногда это очень больно даётся… Скрип, отчасти того не сознавая, норовил остаться прежним, избавиться от боли перемен, упростить себе жизнь…

– Вы не того хотите на самом деле, – упрямо выдохнула я. – Фальшивое желание высказали. Не в обман… То есть вы себя обманываете вернее, чем меня. Я знаю, выбрать нитку попробовала, в ней нет веса. Невозможно сделать вышивку, если она не нужна и во вред вам же. Но я могу дать иное. Только отказаться будет невозможно, когда начну делать.

– Что именно? – он уточнил нехотя, с трудом смирившись с утратой выстраданной, пусть и ненастоящей, мечты.

– Нитку. Она висит, вот… Ваша нитка, из вашего житья-бытья сильно уже вытянулась да выбилась. Она и болит, и норовит цепляться за всё подряд. Тянется куда-то. Не исключаю, что вас и правда зовут. Или прежде ждали да искали, но уже поздно… Не знаю я. Но могу смотать в клубок тянущееся к вам оттуда, извне, и вам же отдать. Слышали сказочку про клубки путеводные?

Он поморщился и кивнул. Глянул на Ларну. Молча принял новую кружку пива из рук человека, подкравшегося со спины. Смахнул без жалости на пол последние лотки с нитками со столика, очистил место для подноса и кубка. Прибыли пирожки, сладкие сухие фрукты и питье. Кубок, кстати, подвинули мне. Приятно: и я с угощением. И не пиво получила их нелепое, а вкусный сок.

– То есть заштопать нельзя никак, – ещё раз уточнил Скрип. Глянул на Ларну, вздохнул и сменил тон, лицо исказилось в подобии улыбки. – Прямо уж я доставучий… сам не лучше. Зачем искал? Шаару я плачу сполна. С иными старостами живу в ладу, и с явными для города, и с неявными.

– Сменится шаар – снова у вас, у неявных, как ты это обозначил, вспыхнет война. Затянется на полгода, не менее, – отозвался Ларна. – Сменится он через неделю, не позже того. Ты бы новому-то подсунул тросн да и перебрался в явные. Выры сказали: если людям привычно жить подаянием, пусть узаконят себя и платят в городскую казну. Пришли человека к Киму. Надо обговорить всё толком. Обязанности ваши, например. А то сунется к вам кто, место попросит в городе, ему откажут, куда идти далее? Опять же, все твои… слободчане живут без документа. Сам ты покупал пергамент у воров. И себе, и жене. Разве не так?

Скрип нехотя кивнул. Глянул на меня с каким-то даже сочувствием. Еще бы! Сижу, не шевелюсь, их разговор слушаю и колючки мне в шею впиваются. Так всё сложно, напряженно. Непонятно…

– Я обдумал твои слова, вышивальщица. Клубок можно просто спрятать? Засунуть подальше, под замок… В речку бросить, наконец, и забыть о нем.

– Вряд ли. Он тянуть будет хуже каната. Изведёт.

– Делать нечего, мотай, – кивнул этот странный староста, и щека его снова дернулась. – Видно, верна присказка: от прошлого не убежать. Только зачем оно мне? И зачем я таков вот – кому-то иному, нездешнему… Да и лет минуло многовато.

Он осёкся, смолк. Я осторожно подцепила кончик нитки. Жёсткая она оказалась, толстая и немного колючая. Вроде шерстяной, что ли? Не знаю. Цвет в нитке смутный, словно весь он в тон с самими Скрипом: вылинялый, стёртый. Осталась лишь серость всех оттенков. Наматывалась ниточка споро, в охотку. Клубок получился довольно крупный. Я рассмотрела его, покосилась на Ларну и Скрипа – оба тоже видят. С моими нитками всегда так. До поры их вроде и нет, а как выявятся – уже не спрячешь…