Люси Сорью - 17 - Prelude

Сорью Люси

17 — Prelude

Посвящается тем, кто еще верит в совпадения.

Пролог

Июнь 2117 — Южная Аргентинa, военная база Родина

— "Манта", мы получили визуальное подтверждение. Разрешение на посадку выдано, причальная мачта N4. Как поняли, прием?

— Вас поняли, Родина. Мы идем на швартовку, отбой.

— Подтверждаю, "Манта". Отбой.

Воздушная баржа[1] вдали медленно пошла на снижение. Это была баржа военного образца — баллоны с гелием были надежно укрыты внутри корпуса, зиявшего выбоинами демонтированных турелей, а хвостовая часть расширялась в два огромных крыла-плавника. Элероны на плавниках были подняты вверх. Оба борта баржи были украшены здоровенными голографическими иероглифами "Синамура Парамилитарис".

Полковник Грасиа, командир расположенного на базе Родина соединения южноаргентинских войск, неодобрительно хмыкнул. Наемники. За последние три дня их прибыло уже много — генштаб сыпал деньгами направо и налево, не жалея их на различные наемные подразделения. Для старого вояки навроде Грасии это был как удар в спину — фактически, войска Южной Аргентины расписывались в своей неспособности противостоять северянам самостоятельно. Но ничего не поделаешь — войска северной хунты были пусть и немногочисленны, но отлично вооружены и вышколены. У них были пехотные доспехи, автономные боевые танки, новейшая ракетная артиллерия, больше половины летного состава ВВС составляли эскадрилии беспилотников, у них были даже штурмовые комплексы.

Штурмовые комплексы!

Да, пускай даже пехотные доспехи. Четырехметровые машины вполне оправдывали вложенные в них деньги и трудности с обслуживанием. Они делали пехотинца быстрее, лучше защищенным и вооруженным. Но пехотные доспехи — дело одно; а десяти-двенадцатиметровые машины, своим существованием плюющие в лицо испытанной военной доктрине — другое. И это если умолчать о их стоимости; о трудностях с обслуживанием, причем гораздо большим, чем с пехотными доспехами; о сложностях с транспортировкой; о том, что такая махина разрушает под своим весом любой мост, по которому пройдет; о том, что ноги как шасси, в конце концов, неустойчивы!

А ведь они вон там, на этой барже, которую сейчас швартуют у причальной мачты. Южной Аргентине, после ее отделения тридцать лет назад, досталось три штурмовых комплекса, а за годы независимости еле-еле началось строительство еще одного. У северян их было гораздо больше. Откуда такие дорогостоящие машины могли взяться у частных военных компаний — вопрос отдельный. Но штурмовые комплексы, будучи еще и самым тяжеловооруженным видом наземной военной техники, того наверняка стоили.

— "Манта" пришвартовалась, господин полковник. — доложил диспетчер. Грасиа сейчас и стоял посередине диспетчерской башни, выглядывавшей непозволительно высоко по сравнению с остальной базой, для пущей скрытности врытой в землю.

— Пусть набрасывают маскировочную сетку. Генераторы помех[2] можно перевести в режим 2.

— Так точно.

Полковник развернулся на каблуках и покинул диспетчерскую; лестница с натянутой над ней маскировочной сеткой вела в прорытые и укрепленные подземные коридоры базы. Чем-то база Родина напоминала блиндажи времен Первой Мировой — той самой, которая закончилась ровно два века назад. Базу, пусть даже и такого масштаба, нужно было надежно скрыть от вражеских глаз — пусть даже этот глаз принадлежал бы камерам разведывательного БПЛА или спутника-шпиона. Даже несмотря на то, что у северян не было спутников-шпионов.

Аргентина разделилась в 2085 году; половина страны, страдавшей от длительного экономического кризиса после того, как окончательно исчерпались запасы нефти, не пожелала мириться с произошедшим военным переворотом и послала хунту в известном направлении, заручившись поддержкой половины армии. Спустя год гражданской войны и после вмешательства ООН было подписано перемирие, а Аргентин на карте стало две — в Северной по-прежнему правила военная хунта, пользовавшаяся, впрочем, поддержкой соседних государств и Европейской Конфедерации, а Южная держалась демократических идеалов, за что была порой щедро одарена вниманием и остатками былого могущества североамериканских Штатов и их, гм, партнеров и союзников. А эта, новая война, началась с небольшого пограничного конфликта, причем южноаргентинское руководство, будучи не в силах мириться с многочисленными нарушениями их северной границы северянами, развернуло войска на сороковой параллели, по которой проходила разделенная демилитаризованной зоной граница между двумя Аргентинами. Северяне забили тревогу, и пограничный конфликт вылился в конфликт идеологический. Но, как с недовольством констатировал Грасиа, ощутимых сдвигов в войне не произошло. Ситуация стала патовой, а приграничные области потихоньку превращались в выжженую пустыню после множества столкновений, а из-за обеих сторон фронта переодически вылетали бомбардировщики и крылатые ракеты. Обе стороны стягивали силы для решающего удара, который прорвет линию фронта противника. В идеале.

Полковник прошел к импровизированной посадочной площадке для двадцатиметровой воздушной баржи, пришвартованной к причальной мачте и швартовочным столбам на площадке. Грузовые отсеки в широкой гондоле на днище баржи были открыты, и по выставленным рампам медленно опускались штурмовые комплексы.

Две машины лежали на движущихся платформах плашмя, лишь только согнув ноги в коленях для пущей компактности. Вокруг них суетился обслуживающий персонал, в сравнении со штурмовыми комплексами напоминавший, скорее, суетливых муравьев. Люди в серых комбинезонах суетились вокруг лежащих гигантов с каким-то благоговением, подозрительно зыркая на всех и каждого, кто подошел к ним ближе положенного.

— Уютненько тут… — сказали откуда-то сбоку, и Грасия недоуменно развернулся на звук.

Глазам полковника предстали двое вновь прибывших — высокие, хотя язык не повернулся бы назвать их стройными, молодые люди лет двадцати с виду, явно европейской наружности. У одного волосы были черными, а у другого — серыми, но глаза у обоих были одинаковыми — льдисто-голубыми. У стоявшего левее черноволосого одна прядь на макушке непослушно торчала вверх, а челка сероволосого была убрана со лба и заколота. Оба были одеты в темно-синие водолазки, поверх которых у сероволосого была надета короткая, не доходившая до пояса и немного тесная, куртка с поднятым воротником, а у черноволосого — жилетка. Сероволосый вдобавок носил белые кожаные перчатки с раструбами.

— Да, несомненно. — согласился сероволосый. — К делу подошли основательно, и это заметно. Одобряю.

— Твое одобрение и сломанного мем-карда не стоит… Ой. — тип в жилетке остановился в двух шагах от Грасии. — Прощения просим, господин… полковник. — произнес он, приглядевшись к погонам на мундире Грасии.

— Второй, уймись. — приказал сероволосый и тут же встал "смирно"; черноволосый Второй повторил за ним это движение. — Вы, я полагаю, полковник Вильмо Грасия?

— Да, я. — полковник и сам встал "смирно". — С кем имею честь?..

— Капитан Лелуш Вольфр-Икаруга и капитан Лейдзи Вольфр-Икаруга. Или попросту Второй.

"Клон, наверное!" — промелькнуло в голове полковника. — "То-то они сильно друг на дружку похожи!"

— Прошу прощения за бесцеремонное поведение моего брата… и свое тоже. — продолжал сероволосый Лелуш, поднеся при этом руку к виску в воинском приветствии. Его то ли клон, то ли действительно брат повторил жест.

— Не стоит, капитан. Вольно. — сказал полковник, и сам став "вольно". Оба Вольфр-Икаруги сделали то же самое. — Вы, я полагаю, прибыли на этой барже, так?

— Да. Мы — сотрудники "Синамура Парамилитарис". Операторы штурмовых комплексов.

— Но я не выдавал разрешения экипажу вашей "Манты" покидать без надобности корабль. А тем более — посадочную площадку.

— При всем уважении, мы не собирались ее покидать. — учтиво произнес Лелуш.

— Мы всего лишь… простите, что говорю невовремя, господин полковник… хотели лично проследить за выгрузкой наших эш-ка[3]. - подхватил Лейдзи-Второй. — Это наше право.

— Впоследствии постарайтесь воздержаться от подобных нарушений. — пробормотал полковник и снова встал "смирно". — Прошу прощения, мне надо идти. Меня ждут дела.

— Не смеем вас задерживать. — ответил Лелуш, вновь поднеся руку к виску. Грасиа сделал то же самое, прежде чем развернуться и уйти прочь.

На полковника братья Вольфр-Икаруга произвели двойственное впечатление, хотя Грасиа и не мог сказать, что оно было хоть сколько-то положительным. Впрочем, это было взаимно.