Лилия Курпатова-Ким - Атака Джокера Страница 10

– Невероятно… – только и смог выговорить Гейзенберг. – То есть… То есть…

– Да, – кивнул Громов, – физически Эдена не существует. Он как ваша гостиная, только гораздо больше.

– То есть Синклеру удалось каким-то образом решить проблему сна и еды? – глаза квантоника жадно вспыхнули. – Хотя о чем это я спрашиваю… Если он погружал всех учеников в анабиоз, то жизненно важные функции могли сохраняться очень долго и без обычной подпитки. Так-так-так…

Гейзенберг нервно грохнул чашку обратно на блюдечко, вскочил и начал ходить туда-сюда.

– Но если ему удалось замедлить обменные процессы до физиологического минимума… – какая-то мысль озарила лицо квантоника. – Как вы думаете, Громов, он собирается применить свое изобретение более широко?

– Я не знаю, – пожал плечами тот.

– Ведь это… – Гейзенберг поднял вверх свою морщинистую руку. – Это ведь гениально! Люди могли бы жить сколь угодно долго! Состояние анабиоза позволило бы продлить жизнь как минимум на триста лет!

– Но ведь это не жизнь! – возмутился Громов.

– Кто вам сказал? Ну кто вам это сказал? – запальчиво воскликнул Гейзенберг. – Реальность – это то, что видишь. Реальность – это то, что чувствуешь. А мы чувствуем Сеть. Мы осознаем ее. На уровне ощущений она абсолютно реальна. И даже более чем реальна, потому что наш собственный мир был убит во время войны! Громов, разве вы до сих пор не поняли, что все составлявшее соль нашей жизни, ее радость и смысл, все перешло в Сеть? Познание, общение, жажда нового, творчество – все здесь. А что снаружи? Там – что считается реальным? Только бесконечная муштра, борьба за власть, ресурсы и так далее. Человечество изо всех сил пытается протянуть подольше, но это агония. Цивилизация задохнется. И это случится очень скоро, это неизбежно. Громов, разве вы не видите этого?

– Сеть не реальна, – упрямо повторил Макс. – Даже Синклер мечтал вырваться из виртуальной среды Эдена. Он хотел завершить «Моцарта», чтобы снова обрести способность к творчеству. Интуиция и фантазия, то, что делает нас совершеннее компьютера, есть у нас только до тех пор, пока мы люди. Мое тело может быть очень далеко отсюда, но оно должно быть!

– Судя по тому, что вы рассказали о Джокере и Синклере, это совсем не обязательно, – пробормотал квантоник, пытаясь унять лихорадочную дрожь в своих руках. – Интуиция… Да, Аткинс много внимания уделял этому свойству человеческого сознания… Но ведь если вы, ученик Громов, все же закончите программу «Моцарт», то даже в цифровой форме эти свойства останутся. Громов, вы хотя бы понимаете, о чем мы сейчас говорим?

Макс скривил рот.

– О бессмертии? – ответил он, не задумываясь.

– Именно! – воскликнул Гейзенберг. – Именно! Громов, сознание нематериально! Это то, чего мы так и не смогли понять! Нанотехнологии, сверхпроводимость, интуитивный код Аткинса, на котором работает «Ио» – квантовый компьютер, основа Сети, ее душа, – мы создали все это, но до сих пор не знаем, что есть наше сознание! Когда Аткинс создал квантонику, он особо отмечал, что сознание – есть нечто бесконечное и непознаваемое, принадлежащее к чему-то большему, чем известный нам мир. Большему, чем даже известный нам микромир. Целью Аткинса было понять, что же это такое – откуда оно пришло и какова его цель. Разработка Синклера вместе с вашей программой, с «Моцартом», могут дать ответ на этот вопрос. Если удастся отделить сознание человека от физической оболочки, полностью перевести его в пространство Сети – возможно, мы наконец получим ответ на самый главный вопрос.

– Какой?

– Кто мы такие, – развел руками Гейзенберг. – Почему эволюция пошла именно так, и никак иначе. Понимаете?

Громов потер лоб и вздохнул.

– Честно говоря, на мой главный вопрос это не дает ответа. Для меня лично пока не ясны простые вещи. Как мне жить, зная то, что я знаю? Получается, что Синклер не совершил никакого преступления, а всего лишь сделал следующий шаг в эволюции, – в голосе Максима ясно звучало разочарование. – Как выяснилось, вы мечтаете, чтобы Эден стал общедоступной новой реальностью, где люди смогут жить вечно.

Гейзенберг виновато улыбнулся.

– Бедный, бедный мальчик, – вздохнул он, – как же хорошо я тебя понимаю… Ты не можешь жить в хайтек-пространстве, оно тебя душит. Ты не можешь оставаться с лотеками, потому что слишком умен, слишком много знаешь и слишком многого хочешь от жизни. Буферная зона тоже не для тебя. Она населена отщепенцами, там нет закона, там нет морали – полное торжество человеческих звериных инстинктов. И вот ты стоишь здесь, передо мной, тебе всего четырнадцать лет, но ты уже знаешь тоскливое и беспросветное чувство безысходности. Отчаянье. Я вижу его в твоих глазах, слышу в твоем голосе, чувствую его присутствие. Ты чувствуешь, что тебе нигде нет места. Ты не принимаешь систему такой, какая она есть, но и в хаосе существовать не можешь. Твое заветное желание разрешить это противоречие. Я угадал?

– Если я скажу, что да, вы назовете правильный ответ?

– Я не фея-крестная, чтоб исполнять заветные желания, – ответил квантоник. – И вообще это все сказки, будто есть где-то один правильный ответ на все вопросы. Помнишь, что говорил Аткинс по этому поводу? На любой вопрос можно дать неограниченное множество правильных ответов. Так что дело не в том, чтобы найти ответ вообще, а в том, какой именно вариант решения выбрать…

– Таким образом, в мире существует только одна проблема – проблема выбора, – закончил фразу Громов. – Все остальное – частные проявления ее.

– Именно так, – кивнул учитель Гейзенберг. – Поэтому перед тобой сейчас стоит выбор. Правда, тебе он кажется тупиком. Есть три готовые дороги. Ты можешь пойти по одной из них.

– Вы же сами сказали, что ни одна мне не подойдет, – Макс склонил голову набок.

– Думай, – велел ему квантоник. – Сейчас редкий случай, когда ты можешь не торопиться. Я дам тебе подсказку. Разве нет ничего больше, кроме дорог? Разве они висят в пустом пространстве?

– Вы хотите сказать, что я могу построить дорогу сам? – уголки губ Громова печально дрогнули. – Будете убеждать, что надо только в это поверить?

– Вот чего я точно не собираюсь делать, так это в чем-то тебя убеждать, – нахмурился Гейзенберг. – Мне абсолютно все равно, какой дорогой ты пойдешь – решишь жить среди лотеков, хайтеков или в Буферной зоне. Это ты не хочешь жить ни в одном из трех предложенных тебе миров. Ни один тебя не устраивает, и ни к одному из них ты не желаешь приспосабливаться. Какой выход, спрашиваю я тебя? Выход – строить свою собственную дорогу в чистом поле. Это единственный шанс идти туда, куда ты хочешь прийти. Вопрос только в том, куда именно тебе хочется попасть.

– Не уверен, что мне по силам идти собственным путем, не оглядываясь на систему.

– Я понятия не имею, по силам тебе это или нет, – пожал плечами квантоник. – И не говорю, что идти собственным путем легко. Посмотри на меня. Я хотел продолжить работу Аткинса, но мне не хватило таланта. У меня не было его интуиции и природного чутья. Аткинс был младше меня, но обладал чем-то непостижимым, пришедшим извне. Тем, что достается единицам, по странной прихоти природы. Тебе это тоже досталось, я вижу. Так используй это! Не дай собственному дару уничтожить тебя! Не погружайся в сомнения, не поддавайся отчаянью. Ищи свою дорогу, делай ее такой, какая подойдет именно тебе. Кто знает, может, она станет выходом для всех нас из того тупика, где мы оказались.

– Вы всерьез считаете, что мне это по силам? – печально усмехнулся Громов.

– Я знаю, что доктор Синклер выбрал тебя одного из многих тысяч. Из твоего рассказа я понял, что тебе почти удалось закончить программу «Моцарт», – ответил квантоник. – Если ты смог все это, почему бы не предположить, что тебе по силам и большее?

– Например? – спросил Максим.

– Например, выяснить, что такое наш разум, победить смерть, начать новый виток эволюции, – Гейзенберг сел напротив Максима, не отводя от него живых внимательных глаз.

Громов смотрел на него недоверчиво.

– Я не думаю…

Квантоник перебил его:

– Думать тут бесполезно. Узнать, можешь ты сделать что-то или нет, можно только в процессе. Знать дорогу и идти по ней собственными ногами – не одно и то же.

Взгляд Громова упал на часы.

– О, уже так поздно! – воскликнул он.

Гейзенберг только вздохнул.

– Надеюсь, наш разговор вам чем-нибудь поможет, ученик Громов, – сказал он. – Буду рад увидеть вас еще.

– Спасибо, – кивнул Максим.

– Пишите и навещайте меня, как будет время или просто захочется поговорить, – улыбнулся квантоник. – Признаюсь, ваши вести потрясли меня настолько, что вряд ли я смогу сегодня уснуть.

Громов вышел за дверь, поднял руку и дотронулся до зеленого шарика, висевшего над его головой. Развернулась загрузочная панель. Макс привычным движением, почти не глядя на кнопки, коснулся значка «Дом».