Александр Тюрин - Топор гуманиста Страница 10

Я покинул маленького Ли с его безвинно пострадавшей попкой и поднялся на верхний этаж. Дальше я сам разобрался, откуда шум-гам. Открыл дверь и сперва увидел свою жену. Она валялась на «водяном» диване вместе с какими-то шоколадными мужиками и расслабленно хихикала. Юбка ее была задрана и африканцы елозили руками по пухленьким ляжкам. Глаза у них были оловянные, но губы слюнявые, если не сказать похотливые. Царила вонь, образованная газовыделением из задниц, табакокурением, какими-то кадильницами, шипящими и булькающими на плите харчами; тренькала не слишком приятная музыка, публика веселилась целованием и танцами, однако Усманов среди нее не наблюдался.

Я подошел к кровати, сгреб курчавые шевелюры в две ладони и столкнул «шоколадок» лбами. По-моему крепко столкнул, один даже отключился. Затем я рывком поднял Риту с кровати, она хоть пошатывалась, но пробовала держаться на ногах. Я подтолкнул ее к двери и тут меня сзади окликнули:

— Эй, приятель, не торопись унести свою попку.

Это сказал большой черный Чака. Действительно, мужчина немаленького роста, по происхождению суданец или эфиоп. На поясе у него висел плейер с компакт-диском, в ушах торчали наушнички, сам он пританцовывал, наличность имел не свирепую, даже ласковую, как у сытой гиены. А глаза опять-таки оловянные.

— У тебя попа вместо головы. Отстань, липкий, — огрызнулся я.

— Остановись, брат мой. И не уводи сестру. Ей хорошо с нами, мы помогаем друг другу.

Я попробовал не кипятиться и не пускать пар.

— Ей хорошо, пока она соображает не больше, чем початок кукурузы. А если вы ей помогали своими «перчиками», то будете иметь дело с полицией на полную катушку. Поняли меня?

— Мы — это ты, брат. Когда мы узнавали сладость твоей жены, тоже должен был испытывать и ты. Если у тебя это не получилось, значит, ты сам воздвиг преграды. Участвуй вместе с нами и ты поймешь, что такое великая общность, поток жизни, слияние на лоне материнских божеств. Или ты маленький белый собственник?

— Я — маленький белый собственник, а ты большая черная скотина… Топай, Рита, — я подтолкнул осоловевшую женщину к двери.

Чака цокнул языком и путь немедленно был прегражден еще более здоровенным мужиком — амбал сразу сгреб Риту, облапил ее только так.

— Ну, так потанцуешь с нами, брат? — сладко вопросил Чака.

— Настоящий танцор пляшет только под свою музыку.

Я вытащил свою пушку и направил ее на амбала, вполглаза поглядывая на Чаку.

Амбал только поплотнее заслонился моей удобной во всех отношениях Маргаритой.

— Ты же не выстрелишь, мой белый брат, — ласково протянул Чака, а его приятель полез в карман. Что же делать?

Я направил ствол чуть ниже и стрельнул между ног амбала и моей жены. Она совершенно бессознательно присела и тут я влепил пулю прямо в лоб здорового негра. Он грохнулся на пол, закатив зрачки, из его кармана так и осталась торчать рукоятка пистолета. Тут начался визг, я схватил Риту и потащил в коридор. Когда дотянул ее до лестницы, сзади уже появился человек с пистолет-пулеметом. Я направил жену вниз, надеясь, что она не переломает себе по дороге все косточки. Надо было пальнуть несколько раз в сторону вражеского стрелка, чтобы он умерил свою прыть. Затем, скатившись по лестнице, подхватил свою жену, которая все норовила стать неподъемным мешком.

Когда я заталкивал ее в машину, поверх головы свистнуло несколько пуль, потом пяток свинцовых лепешек звякнул по бамперу. Форд на мое счастье был достаточно старым и пуленепрошибаемым. Он все стерпел, пока я выруливал на шоссе и набирал скорость. А стрелки-то выстроились чуть ли не в шеренгу и устроили настоящую канонаду. Кстати, они мне все стекла разнесли, хорошо хоть Рита оплыла по сидению вниз.

Когда я увидел, что оторвался от этих басурманов, то окончательно сообразил: теперь жена моя — дура невменяемая и я не успокоюсь, пока не разорву Усманова как газету.

Голова жены болталась на сидении, Рита то и дело пыталась стравить харчи и несла околесицу, причем чувствовалось идейное влияние Чаки и его товарищей. Я еще раз оценил и сравнил лопотание грязнули Чака, сектанта Пеки, деловой бабенки Женевьев и ленивицы Риты. Тут меня окончательно сразило сходство. Похоже, я имею дело с ветвистой системой, цели и задачи которой вряд ли понимаю, хотя и ощущаю, что она использует меня для каких-то нужд.

Я подергал жену за уши.

— Где Хожа… да не вались ты мордой вниз, задница ты этакая… где господин Усманов?

— Хоха! Усманчик! У него сегодня выхлопной… ой, выходной денек… Ты простишь меня, муж?

— У тебя теперь много мужей, Рита. Даже есть муж в юбке — мисс Федорчук.

— Они все говорили о радости слияния, о потоке жизни…

— А ты все с радостью внимала, как на симфоническом концерте… Куда мог подеваться аспид Усманов?

— Он говорил, что ему… в банк. Он туда уже ездил… Это на Дэнбери-роуд… Ты все-таки прости меня, Коленька…

— Прощу, если у тебя в голове свист один.

Я быстренько развернул форд, снова газанул, и засек Хожу, когда он выруливал на своем «мерседесе» с Дэнбери-роуд. Хорошо, что ему не была известна марка моей новой машины, так что я спокойно его преследовал и настигал. А где-то на развилке я поровнялся с ним и долбанул вбок, пытаясь прижать к бетонному ограждению. Он увильнул и стал удирать со всех колес, затем свернул на Вудгейт. Тут-то у меня и отказали тормоза, отчего я помчался навстречу реке. Но дальше был пирс, уткнувшийся под острым углом в берег. Я прижался бортом к «мерседесу», не давая Усманову свернуть, моя машина была потяжелее и инерцию набрала приличную, так что мы вместе и влетели на пирс. Теперь надо было останавливать Хожу и как-нибудь тормозить самому. Рита не вопила в полный рот, как можно было ожидать, а довольно повизгивала, будто ее кто-то щекотал.

Бросив руль вправо, я столкнул «мерседес» с пирса — видимо, сцепление на мокром бетоне было не ахти. Хожа перелетел через полоску воды, разделяющую причальную стенку и судно. Речная посудина сидела низко, так что автомобиль только задел ее борт, чуть крутанулся вокруг продольной оси и шлепнулся на палубу между фальшбортом и комингсами трюмов. Естественно, что инерция еще потащила со скрежетом и визгом железную тушу машины, пока она не застряла где-то в районе форпика. Можно было представить, как дрищет от страха господин-товарищ Усманов. Впрочем, мне было не до того, я сам не слишком веселился.

Ведь мой тяжелый форд ехал, опираясь левыми колесами на причал и притираясь правой стороной к борту судна, соответственно правые колеса висели над водой. Хорошо, что расстояние между посудиной и причалом не превышало метра. В итоге мне удалось потерять скорость, а в районе переходного трапика даже свернуть влево и прекратить эту эквилибристику. Моя машина окончательно застыла, уткнувшись в швартовую тумбу. Но лично я еще не застыл, моя свирепость только усугубилась последним потрясением. Я прямо с причала сиганул на судно, весь полыхая от зверских гормонов.

Почему-то в минуты праведного гнева человек уверен, что у него получатся все те штуки, которые не пройдут при благостном расположении духа. Я больно ударился коленками о фальшборт, но успел зацепиться за него, а затем перекинул свое напружиненное тело на палубу. Когда добежал до вражеского «мерседеса», Усманов, очухавшись, уже выбирался через дверцу, которая сейчас располагалась сверху на манер танкового люка. Я помог ему вывалиться, дернув за шиворот, а потом стал лютовать. Кавказцы, как правило, сильные ребята, то есть в среднем они крепче русских и быстрее злобой наливаются. Это я еще в армии проверил на собственной шкуре. Однако можно их скоренько разрядить.

Когда я Усманову в промежность запаял, он вообще стушевался, так что револьвер к голове уже не обязательно было приставлять.

— Ну, здравствуй, эталон вредности и поганства. Тебе не кажется, Хоха, что ты мне слишком много задолжал?

— У меня были денежные проблемы, Николай.

— Сейчас я их тебе решу.

Я выдернул бумажник из кармана его пиджака. Как и прочие советские люди Усманов не избегал наличных. Я выгреб банкноты — не менее «тонны». Заодно прихватил все визитки. А вот кредитные карточки оставил. С ними можно разок отовариться в шопе, а потом настоящий владелец аннулирует их и я сразу попадусь полиции.

— Николай, завтра приезжай ко мне. Отдам тысячу баксов, а за неделю еще две верну.

— О, засранство кончилось и началось сплошное благородство. Значит, не будешь теперь подличать из-за какой-то мизерной копейки? Но мы еще не разобрались со всеми твоими грехами. Куда интересно потерялась моя фамилия из титров? Неужели она как грязь, которая вымывается при первой же стирке.

— Я не самостоятелен, Николай, надо мной есть люди, которые решают, — у Усманова физиономия набралась искреннего выражения.

— Так передай им, что только гадкие мальчики писают и какают на права автора.