Стальные цветы - Эрнест Орнелл Страница 10

Фидес, увидев, во что превратилась горящая гордыня его создателя, не нашёл никакого ответа. Сине-пурпурный глаз, горящий за его спиной на панели лифта, удовлетворённо мигнул: теперь Центр был уверен, что к ним возвращается настоящий Фаррелл Ордан.

***

Когда робот и человек наконец достигли вершины аквамариновой башни, двери раскрыли перед ними просторную куполообразную комнату, в центре которой высился тёмный обелиск, про который рассказывал Алан. Время от времени по его чёрной поверхности пробегали какие-то мелкие письмена, которые Фаррелл никак не успевал прочесть: с того момента, как он увидел этот обелиск, Спасённого неотвратимо тянуло приблизиться и прикоснуться к нему.

– Ты ведь понимаешь, что после моего взаимодействия с ним мы все исчезнем? – спросил Фаррелл у Центра, который, без сомнения, наблюдал за происходящим: комната была полна различных камер и измерительных приборов, а к самому обелиску были подключены сотни разных проводов.

– Почему ты так думаешь? – раздался отовсюду цифровой голос. Тот, кого неосознанно имитировал его носитель, тоже появился, устлав пол и стены видимыми только Фидесу глазами.

– Я прикоснулся к Белизне, Центр. Теперь я такой же, как и Генрих, и знаю слишком многое, – ответил Фаррелл и посмотрел на свои руки, которые время от времени становились Белизной, – Разве ты можешь рисковать своим существованием? Тебе всё ещё нужно следить за теми, кто остался, и теми, кто останется.

Центр засмеялся; его смех был удивительно органичной смесью смеха Фаррелла и Алана. Время от времени шагающий в центр комнаты Фаррелл слышал нотки смеха своей невесты, но это его нисколько не удивляло.

– Фаррелл, ты придаёшь такое большое значение тому, чтобы Белизна не заразила меня, – ответил Центр и воплотил себя прямо перед остановившимся Спасённым, – Но чего мне бояться, если я сам прикоснулся к ней вместе с Генрихом? Конечно, эффект был другим: всё, о чём она меня попросила – это позволить тебе прикоснуться к Обелиску. Конечно, показала она нам и то, что никто из присутствующих здесь это не переживёт – но, как я вижу, мы все собрались здесь с чётким осознанием этого факта, – объяснил всё Центр, и его внешность, как и голос до этого, стала органичным единением его создателей.

– Получается, Алан обхитрил меня и в этот раз, – ностальгически заметил Фаррелл, – Или, что подошло бы ему ещё больше, он просто не разжевал мне всю правду. Показал мне только ту свою часть, которую мне нужно было увидеть, верно? – риторически спросил Фаррелл. Подойти к обелиску он всё ещё не мог: триумфальное предвкушение чего-то великого как будто закапывало его ноги в землю, и ему хотелось обсудить что-нибудь ещё, чтобы сбросить это напряжение.

– Фидес, ты уверен, что хочешь остаться здесь и погибнуть? – спросил он у своего творения, которое стояло за его спиной, – Ты мог бы вживую увидеть новый мир, создание которого ты приблизил.

– Фаррелл, – обратился старый робот, – Я человек, и умирать должен вместе со старым человечеством, – заключил он всё своё существование в одну фразу и улыбнулся: после стольких лет он наконец знал наверняка, чем являлся. Образ Центра подошёл к Фидесу, освободив Фарреллу дорогу к обелиску.

– Вы двое – наши величайшие творения; прекрасные творения, которые остались бы таковыми и без Белизны, и которые вызвали бы в нас ничего, кроме гордости, – тяжело попрощался с роботами Фаррелл и сделал шаг к обелиску.

– Фаррелл, – внезапно обратился к нему Центр голосом Алана. Когда Фаррелл обернулся, он увидел пурпурные глаза своего старого друга, с храбростью и верой провожающие его в дорогу, – Фаррелл, храбрые не бегут.

– Храбрые не бегут, Алан, – кивнул Спасённый в ответ и сделал последний шаг к обелиску, – Форма для содержания, содержание для формы, – неосознанно сказал он, бросив взгляд на чёрный монумент.

Гладкая поверхность обелиска, которая будто поглощала весь свет, непреодолимо манила Фаррелла прикоснуться к ней. Вспомнив весь проделанный путь, Фаррелл из последних сил сделал последнее движение и положил руки на голодное тело чёрного гиганта.

Белизна, живущая в теле Фаррелла, отреагировала мгновенно, будто лавой извергаясь из его тела через белые жилы и борозды на протезах. Все звуки в комнате исчезли за стеной эфемерного рокота, наполнившего воздух, а конечности Фаррелла исчезли в потоке белоснежного света. Жгучая боль, преследовавшая его всё это время, преумножилась до блаженного забытья, частично отнявшего у Фаррелла его восприятие мира и позволившего ему наблюдать за тем, как его душа наполняет собою чёрный обелиск.

Когда Белизна практически покинула тело Фаррелла, глаза, наблюдавшие за происходящим, будто одним натянутым покрывалом двинулись к нему, проникая в его тело и используя его как проводник. Вскоре вся комната исчезла в Белизне: она стягивалась с самых краёв Барьера к вершине башни в центре выжившего мира, стремясь к своему главному сосуду.

Миллионы образов и воспоминаний, своих и чужих, проносились перед Фарреллом как снимки на бешено крутящейся фотоплёнке. Всё его тело онемело, растворившись в бесконечном потоке эмоций, чувств и воспоминаний, которые хранила в себе безбрежная Белизна; несмотря на это, какая-то часть его сознания всё ещё сохранилась, упорно отторгая растворение в блаженстве небытия.

Как только Фаррелл осознал эту свою часть, Белизна хлыстом прокатилась по его телу, окрасившись в злобный тёмный цвет, и Спасённый начал ощущать, как Обелиск начинает нагреваться и плавиться, стекая по его рукам и делая его своим заложником. Механические глаз и рука Фаррелла начали сбоить, и он как будто начал видеть за безумным потоком образов светлую фигуру, медленно движущуюся к нему. Видение только усилило непокорность внутри него, но в этот момент Фаррелл почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо.

– Фаррелл, я поддержу Вас в любом Вашем решении, – прохрипел Фидес. Несмотря на беспокойство за него, Фаррелл не мог повернуться: всё его существо сконцентрировалось на борьбе с Белизной, – Но Вы должны решить для себя, зачем Вы проделали весь этот путь, – слабо прошептал Фидес, и его рука соскользнула с плеча Фаррелла, и робот упал куда-то в белоснежную бездну.

Слова его творения как будто отрезвили Фаррелла, поставив перед ним конкретный вопрос и не позволяя его эмоциям направлять происходящее. «Зачем я пришёл сюда, к началу и концу всего?» – спросил себя Фаррелл и тут же почувствовал, как что-то внутри его сознания раскололось.

– Я пришёл сюда, чтобы принять этот мир как своё творение, а себя – как его творца, – уверенно ответила первая половина, желавшая стать проводником Белизны и потерять себя в этом