Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев Страница 10

Здесь, если верить легендам, покоились родители святого Александра Свирского, каким-то образом скоротав свой век в женском монастыре. Значит, и ему, молодцу и егерю, не зазорно отбывать свой испытательный срок среди женщин, ну, или, кто они теперь есть. Китайцев валить — это завсегда пожалуйста. Эдакую сволочь к нашим святым местам и на пушечный выстрел подпускать нельзя.

Однако лишь только верительная грамота ушла к матушке, появился какой-то очень даже батюшка: борода лопатой, пузо, как арбуза, плешка, как орешка.

— Жрешь? — спросил он.

— Жру, — зачем-то согласился Игги, хотя по приходу удалось выпить только стакан чистой колодезной воды.

— Ну, так с дармоедами у нас разговор короткий, — батюшка взмахнул рукой и удивил нового послушника кулаком в ухо.

Удар у него был поставлен хорошо, поэтому Игги провел некоторое время, слушая ангельский хор, исполняющий ангельскую песню. Потом поднялся на ноги и коротко без замаха лягнул своего обидчика под живот.

Это было достойным ответом, потому как исполняющий роль батюшки человек завалился на выскобленные дочиста доски пола и начал шумно выдыхать пары алкоголя и чесночной колбасы.

«А как же любовь, прощение и всетерпение?» — подумалось Игги.

«Дурень!» — подумалось в ответ представителю местного духовенства. — «Церковь — это первейшая спецслужба любого государства».

В общем, место послушника осталось за молодым скитальцем. А то, что он, скорее всего, покинет Введено-Оятский монастырь и вновь отправится в скитание, не вызывало никакого сомнения. Не дом это, да и не может быть домом. Дом — где ты свободен.

Однако работы было много, как по хозяйству, так и с бандами китайцев, которых изгнали из Карелии местные жители. Но китайцы очень быстро кончились — их почти поголовно истребили — а те, что не истребились, удрали на юг в степи, где еще некоторое время пытались выжить. Теперь, спустя девяносто лет, мы знаем, удалось им это сделать, либо нет.

Степень разочарования в послушничестве покрывалось возможностью читать. При монастыре была вполне приличная библиотека, в коей наряду с церковными трудами можно было обнаружить и Эдгара Алана По, и безымянные комиксы про сыщика Пинкертона, чья загадочная смерть от своего собственного укуса своего собственного языка, придавала этим комиксам пикантность и популярность. Знание — сила, а книга — источник знаний.

В общем, весь путь от послушника до иеромонаха занял у Игги шесть лет. Экстерном обучался, так сказать.

После Введено-Оятского был Свирский монастырь, затем Важеозерский, даже при Олонецких церквях, коих было много для столь заурядного Российского города, служил кем придется. И все бы ничего: возможность носить рясу давала, как бы, пропуск там, где обычный народ проверяли на предмет причастности к контрреволюции, нарушению закона, установленного очередной властью — да за легальностью такого ношения следили посредством своих подчиненных и, так сказать, волонтеров, церковные иерархи.

Если на воровство, прелюбодеяние и нарушение Заповедей, смотрели сквозь пальцы, то самозванцев отлавливали и, как правило, закапывали где-то возле церковных или кладбищенских оград. Суд православия был скор и суров.

А самым главным преступлением считалось стремление постичь Истину, отличную от той, что преподносилась. Или той, что в данный исторический момент считалась самой модной. Церковь всегда боролась с инакомыслием, будь то арианская ересь, будь то ересь стригольников, будь то даже подлый гностицицм.

Дезертиром себя Игги не считал, но государство, если бы оно сохранилось в том виде, что и в памятном талергофском 1915 году, при обретении им сана священника, пусть даже в качестве бессребреника иеромонаха, могло и обязательно бы посчитало иначе. Церковь сдала бы парня властям, те заковали бы его в кандалы и опустили бы на рудники гнить-погнивать, другим добра наживать.

Но в нынешнее время все переживали не самые лучшие времена. Мракобесы грызлись с просветителями, православные — с атеистами, а те пытались противопоставить себя разного рода сектантам и так далее.

«Если епископ получил свой сан, заплатив за него деньги, его рукоположение недействительно. Об этом в канонах черным по белому написано», — кричали сомнительного вида проповедники на соборных углах. С ними теперь никто не боролся, от церкви не отлучал. Их даже слушали одуревшие от революционных ветров крестьяне и хмельные солдаты.

«Попы по мзде поставлены, а митрополит и владыка по мзде же ставлены. Соответственно, все таинства, которые они совершают — недействительны. Священники — никакие не священники».

Вот, блин, такая вечная молодость! Игги наблюдал, как из приходов выводят и отпускают в лучшем случае на все четыре стороны попов, которые могли общаться с прихожанами. В худшем случае их тут же вешали, стараясь поглумиться — на осинах, либо просто резали или стреляли. А тот давешний батюшка, впервые встреченный им в монастырских стенах, стал стремительно расти в иерархии. И вместе с ним росли его прихвостни.

Революция в государстве не происходит в отдельно взятом институте. Она и в армии, и в образовании, и, черт возьми — в церкви. В Карелии начали выводить карельских священников. Это не значит, что таковых не было, а какой-то мудрый селекционер, вдруг, решил их вывести из отсталого, как считается, народа.

Это значит, что их начали выводить на «чистую воду», то есть замещать попами из Западной Украины и Белоруссии. А тут и хлысты голову подняли, провозглашая свой «шариат». Опять же, поэт Николай Клюев, которому не суждено было сделаться «иконой стиля» только по причине явной гомосексуальности.

— Но если такое происходит — значит, это кому-то выгодно! — на самой первой своей проповеди сказал начинающий иеромонах Игги в церкви Флора и Лавра, что в Олонецком селе Мегрега.

— Ане пойти ли тебе, голубчик, в Соловки, дабы прикоснуться к святым местам? — в тот же день спросил главный Олонецкий поп, родом из Ивано-Франковска.

«А не пойти ли тебе куда подальше?» — надо было ответить Игги, но вместо этого он промолчал, подумав только, что лучше бы, конечно, на Валаам. Но там была война, а к войне былой Олонецкий егерь испытывал глубочайшее отвращение.

Эх, ему бы не соваться на этот проклятый архипелаг, ему бы сопоставить все то скудное, что он знал, с теми реалиями, что вырисовывались! Да где там!

Человек гораздо быстрее верит обещаниям, нежели своим возможностям. Райские кущи, как правило, расписывают негодяи. Геенну огненную — тоже негодяи. Нормальные совестливые люди вообще на обещания скупы. Они даром слова не тратят. Они как дадут в морду негодяю и идут потом по своим делам!

И это не так. Негодяи, как водится испокон веку, окружены болванами, а у этих болванов в руках оружие. И еще