К. А. Терина - Фарбрика Страница 11

– Почему Ниепце всё-таки не уничтожил снимок? После всего… – спросила Агата.

– Это портрет его жены. Он любил её. – Крозельчикюс переставил лампу к краю стола, чтобы Агата могла удобно устроиться на стуле и рассмотреть изображение.

За лампой протянулась едва заметная дорожка пролитого керосина. Крозельчикюс отошёл в тень.

Агата всмотрелась в гелиографию. Ахнула, зажмурилась.

– Я… не понимаю, – сказала она. – Что-то не так в этой… Она… громкая? Мне больно смотреть.

– Это называется цвет. Не бойтесь. Больно только в первый раз. Вы будете плохо видеть – недолго. Может быть, полчаса. Зато потом… – Крозельчикюс запнулся, продолжил совсем тихо: – Вы могли просто попросить, панна Агата. – Ему очень трудно дались эти слова, спокойствие вновь покинуло Крозельчикюса, голос дрожал.

Агата резко поднялась и, не выпуская гелиографию из рук, сделала несколько неуверенных шагов в сторону двери. Остановилась.

– Что вы имеете в виду, пан Крозельчикюс?

– Я отдал бы вам свою жизнь.

Агата шумно выдохнула, помолчала несколько мгновений (Крозельчикюс успел мысленно сосчитать до девяти), словно обдумывая что-то. За эти мгновения внешность её изменилась удивительно, как будто Агата с облегчением сняла маску глупой девочки. И стала… кем?

– Вы не отдали бы, – презрительно сказала она. – Эта гелиография у вас уже несколько месяцев, и вам не пришло в голову даже показать её мне.

– Это опасная вещь, милая Агата. Практически приговор. Впрочем, вам ли я буду это рассказывать, серая вы моя.

Агата нахмурилась.

– Давно знаете?

– Узнал – только что. Заподозрил в музее.

Бинтуронги с камина смотрели укоризненно. Крозельчикюс нашёл в себе силы приблизиться к Агате, чтобы ещё раз – на прощанье – заглянуть в её глаза.

– Я только не понимаю, зачем вы подставили Виташа, – сказал он. – Ведь это вы – та самая птичка, которую он упомянул. Вы рассказали ему и про мой гелиофор, и про эту гелиографию.

Агата повернула голову на его голос. Усмехнулась.

– Ну как же, это как раз очень просто. И элегантно, я считаю. Мой подарок Штайнграу на прощанье. Глава «Спектрума» пойман с поличным при попытке кражи из музея Ниепце. Наконец есть повод прижать гадёнышей. И серые отвлекутся на это лакомство, пока я буду искать покупателя. Как в шахматах, Крозельчикюс. Вы играете в шахматы? Одним ходом убить двух зайцев. Раз-раз, и в дамки, – сказав это, Агата направилась к двери, безошибочно определив направление.

– Вы, наверное, имеете в виду шашки, дорогая? – Этот вопрос прозвучал одновременно с выстрелом.

У двери стоял инспектор Зайнике всё в том же полосатом пальто и кепке. В руке его дымился револьвер.

10

Зайнике поставил гелиофор на бюро, а сам прошёл к креслу, стараясь не смотреть на гелиографию, выпавшую из рук Агаты. Достал свою ужасную трубку цвета молодой зелени. Продемонстрировал её Крозельчикюсу.

– Вы ведь видите цвет, правда, Крозельчикюс?

Крозельчикюс кивнул машинально. Отвернулся к Агате. Та сидела, криво прислонившись к столу, недоверчиво смотрела на свою блузку, пропитавшуюся кровью. Крозельчикюс опустился на колени рядом с ней, взял за руку. Рука была пронзительно холодной.

– Кровь. Она как… что? Как… – едва слышно прошептала Агата, но не закончила фразу. Крозельчикюс каким-то специальным чувством понял: Агата умерла.

– Как закат, – хрипло сказал Крозельчикюс.

Мир остановился. Крозельчикюс вообразил, что замерли световые лучи в плену линз и скрипят, неспособные вырваться, – как если бы кто-то назойливо водил железом по стеклу. Что-то мешало свету двигаться дальше. Что-то мешало Крозельчикюсу дышать.

– Только не нужно убиваться, Крозельчикюс, – грубо сказал Зайнике. И в этой грубости Крозельчикюсу почудилась попытка оправдаться.

Сквозь приоткрытую форточку слышно было, как на улице жужжит гидравлическая машина и поёт сверчок. Эти два звука сливались в одну, такую привычную и уютную мелодию. Крозельчикюс помимо воли прислушался к ней, ожидая различить новые ноты: перешёптывания, хриплое дыхание, шаги. Звуки засады.

Но там были только сверчок и гидравлическая машина.

– А ведь вы тут один, Зайнике или как-вас-там, – сказал Крозельчикюс.

Зайнике не ответил. Он набил трубку и теперь с явным удовольствием курил.

Крозельчикюс чувствовал себя престранно: кажется, впервые в жизни он ничего не боялся. Всё самое страшное уже случилось. И выжгло его изнутри.

Крозельчикюс подошёл к камину. Полосатые бинтуронги выстроились в ряд. Они смотрели на Крозельчикюса мрачно, но одобрительно. Искоса глянул Крозельчикюс влево и такой же одобрительный, полный нехорошей решимости вид заметил у керосиновой лампы.

Легко поднял тело Агаты, аккуратно уложил на стол рядом с керосинкой.

Зайнике с любопытством следил за его действиями, но ничего не предпринимал.

– У меня револьвер, Крозельчикюс, – только напомнил он.

– Так стреляйте, – спокойно ответил Крозельчикюс.

– Вы нездоровы, Крозельчикюс. Мёренская чума – не шутка. Вас вылечат.

– В Богнице?

– Медицина не стоит на месте. Есть…

– Зайнике, почему вы один? – перебил Крозельчикюс. – Не всё так гладко в сером департаменте, да? Подкрепление задерживается? Наверное, празднуют там арест Виташа.

У Крозельчикюса не было плана. Он импровизировал, и ему это нравилось.

Крозельчикюс убрал бинтуронгов с каминной полки в карман. Взял в руки справочник Ниепце. Никчёмная книга, если подумать. Будто Крозельчикюс не разберётся сам, какую композицию выбрать для гелиографии. Он положил справочник на стол. Пусть хоть раз послужит для пользы дела.

– А ведь я несколько месяцев действительно считал себя душевнобольным. Один против вселенной… Это, знаете, бодрит. – Крозельчикюс поднял с пола гелиографию. – Я был неправ, Зайнике. Вы слишком нервничаете, слишком боитесь меня.

– Чего вы хотите, Крозельчикюс? Штайнграу обеспечит вас всем. Признаюсь по секрету, вы нужны нам.

– Чего я хочу… Например, увидеть, какого цвета море. Увидеть мир, который вы украли.

Зайнике попытался привстать, но отчего-то у него не получилось. Он принялся ёрзать в кресле, стараясь делать это незаметно для Крозельчикюса.

– Вы утеряли способность рассуждать здраво. Болезнь прогрессирует. Не останови мы мёренскую чуму сто лет назад, мир погряз бы в войнах и хаосе! Забудьте о тихой Европе, забудьте о сильном Мёрене. – Крозельчикюс не слушал его, а слушал скрип половиц и чувствовал в нём слова прощания. Дом знал, чем закончится эта ночь. – Вам не интересно, Крозельчикюс?

– Пропаганды мне довольно по радио. Но мне вот что интересно: почему вы не стреляете?

– Мне незачем убивать вас. Вы симпатичны мне, Крозельчикюс. Только прекратите, пожалуйста, эти метания по комнате…

– А вы остановите меня. – Крозельчикюс оглядел комнату. Всё ему тут было дорого, но иногда приходится расставаться и с самым дорогим.

Крозельчикюс достал папиросы, которые купил в киоске рядом с музеем. Теперь только он разглядел, что на пачке изображена была девица, удивительно похожая на Агату. В руках она держала поднос с грушами. Девушка печально подмигнула Крозельчикюсу.

Он похлопал себя по карманам. Обернулся к Зайнике:

– Могу я попросить у вас спички?

– Так-то лучше! – одобрительно сказал Зайнике. – Покурите, успокойтесь. Только не подходите ближе! Я брошу вам коробок.

Поймав спички, Крозельчикюс тотчас спрятал папиросы в карман и сказал:

– Карандаш, огонь, вода, карма-барма, цу-е-фа.

Зайнике с подозрительным прищуром следил за тем, как Крозельчикюс зажигает спичку.

– Что вы делаете, Крозельчикюс? Немедленно курите!

– Извините, Зайнике. Не люблю это дело. – Крозельчикюс бросил спичку на стол, туда, где на пропитанной керосином скатерти лежало тело Агаты. – Прощайте, Зайнике. Жаль, вы не способны оценить, как красиво сейчас здесь будет.

– Стойте, Крозельчикюс! – Инспектор направил на Крозельчикюса револьвер. Это был не какой-нибудь легкомысленный «кобольд», а мудрый надёжный «маузер»; дуло его смотрело печально и строго.

– Очень хорошо, – сказал Крозельчикюс, снимая очки и убирая их в нагрудный карман. – Если вы правы и я болен… Если мир только кажется мне не таким, каким видите его вы, то револьвер выстрелит, и мы умрём здесь вместе. Если прав я и неодобрение револьвером вашей серой деятельности – не странные фантазии воспалённого мозга, а реальный факт, то будет осечка. Стреляйте.

Стол, справочник Ниепце и Агата почти мгновенно превратились в пламя. Огонь уже тянулся к шторам и ковру. Крозельчикюс поднял гелиографию, подхватил с бюро гелиофор и, не удержавшись, обернулся, чтобы подмигнуть креслу, в котором сидел побагровевший инспектор, и револьверу в руке Зайнике.