Велейская империя. 2. Враг, который не забудет (СИ) - Елисеева Валентина Страница 11

– Самый высокий из известных в истории результатов – это восемьдесят восемь: такой уровень у ира Хальера в стихийной магии, в других направлениях даже у него меньше. А обычно у всех до пятнадцати единиц, не больше.

Алесе выдали официальный бланк об отсутствии магического резерва, с которым она вернулась в третий кабинет. Там прежний служащий хмыкнул и категорически отказался рассматривать вариант ее трудоустройства в сыск.

– Ты не маг, вариантов нет, – твердил он.

– Неужели все-все в здании управления сыска маги? – разозлилась Алеся.

Мужчина фыркнул:

– Заключенные, сидящие там в тюрьме, могут быть не маги. – Он задумался и добавил с хохотом, радуясь собственной шутке: – Уборщицы не магини, это точно!

«В самом деле... Хорошо, что форма поломойки у меня осталась. Предчувствовала, что пригодится!»

Алесе опять повезло: сведения о прохождении проверки магического резерва автоматически записывались в память прибора и отражались в сводном отчете, так что связанная с ее персоной забывчивость проверяющего не могла вскрыться без прямых проверок. Таким образом, она со спокойной душой могла приступать к новой работе, не боясь, что ищейки отправятся на розыски подозрительно плохо запоминающегося лакея Рислирина, и тут ей повезло во второй раз, с ее наставницей.

Через несколько дней все в управлении сыска знали, что к ним устроилась на работу миленькая и молоденькая новая уборщица. Правда, ее мало кто видел, кроме ее непосредственной начальницы, бабки Маланьи, но у той был прогрессирующий склероз, так что толковых сведений о новенькой та выдать не могла, кроме как:

– Работает девка, моет все чисто, подтирать за ней не надо. Хорошо, что подмога мне нашлась, стара я одна все здание перемывать. Если вы, охломоны, напугаете девчонку, я вслед за ней уволюсь, будете сами свой бардак разбирать, понятно?

Но холостые и горячие парни (которых большинство в сыскной службе) девчонку, видать, все равно достать своим вниманием успели, поскольку на дверях вскоре появилось объявление, написанное изящным женским почерком:

Да, я, синеглазая блондинка, работаю у вас уборщицей.

Имею ревнивого жениха, в знакомствах не заинтересована,

большая просьба: при случайных встречах проходить мимо!

Так что никого особо не удивляло, что никто не видел в лицо этой робкой новенькой, прячущейся по углам от рьяных ищеек. Впрочем, новость скоро перестала быть животрепещущей новостью, и все сосредоточились на своих делах, не замечая, как мгновенно забывают те самые случайные встречи с симпатичной поломойкой.

А Алеся невероятно радовалась склерозу своей наставницы по вопросам уборки, так как та свою забывчивость списывала на собственные проблемы, а не на странности новенькой. Бабка Маланья была женщиной строгой, взыскательной, но при этом удивительно словоохотливой. За пару дней Алеся уже знала историю всей ее жизни, жизни трех ее детей, семи внучек, множества родственников и знакомых. Пока Алеся протирала от пыли и грязи столы, полки и подоконники, Маланья орудовала шваброй и важно вещала о том, как работала в таком же управлении в столице, как потом оставила место своей младшей сестре, когда перебралась в Кресси после того, как любимая дочь вышла замуж за здешнего мелкого купца.

– У сестры моей тоже склероз наследственный, с трудоустройством проблемы соответственные, а этой работе склероз не мешает, – довольно толковала Маланья, найдя в лице Алеси благодарную слушательницу. – Многие боятся на ищеек работать, а как по мне – милейшая работа: ребята вежливые, как на подбор, в кабинетах своих бывают редко, всё где-то на выезде болтаются и полы сильно не пачкают: вишь, как тут чисто.

«Ага, этой работе склероз скорее способствует, чем мешает: у поломоек со склерозом самые чистые полы!  – с улыбкой наблюдала Алеся за тем, как ее наставница вторично намывает дубовые половицы в недавно убранном кабинете. – Похоже, не стоит рассчитывать, что полы пачкают редко и мало...»

– И график работы не загруженный, сама его составляла, и платят втрое больше обычного, – разглагольствовала Маланья. – Я сестру долго уговаривала на мое место в столичном управлении прийти, но потом она мне сто раз спасибо сказала. Сестра моя Милена хоть и сама уже в возрасте, а все работает и бросать не хочет. Кстати, она так и придерживается установленного мной графика уборок, так что и тебе советую от него не отступать.

Алеся обещала не отступать ни на шаг. Прибираться надо было на двух этажах, но здание управления сыска в Кресси было небольшим, на уборку до четырех часов уходило. В тюрьме, располагавшейся в полуподвальном этаже здания, прибираться требовалось лишь дважды в неделю: по вторникам и пятницам. В тех камерах, что были «заселены», уборка производилась перед обедом, пока заключенные гуляли во дворе, и производилась эта уборка под внимательным присмотром дежурных ищеек: они следили, чтобы уборщица нарочно или случайно ничего в камере не оставила (ни писем с воли, ни амулетов, ни ножей, ни прочего). А в пустых камерах уборку делали в те же дни, но спозаранку, на рассвете, без всякого присмотра: перед «заселением» камеры так и так обязательно тщательно проверялись. Маланья носила при себе дубликаты ключей от пустых камер, чтобы понапрасну до вахтенного сто раз не бегать.

– Ты только не трёкни никому, что дубликаты есть, не положено еще одни дубликаты ключей уборщицам иметь, ясно? Один ключ у дежурного на вахте, второй – у начальника и всё. Да только стара я по лестницам за ключами бегать, как заселят очередную камеру, так я сразу ключик от нее сдаю, чтоб по правилам все было, а на пустые камеры зачем эти правила распространять, верно?

«Верно, но я бы предпочла иметь копии ключей от камер моих ребят», – расстроилась Алеся.

– Зачем вообще пустые камеры запирать? – спросила она.

– По инструкции положено, чтоб не подложили в них чего. Мимо этих камер арестованных на прогулку выводят, так мало ли что.

– Ага, – встрял в их разговор ищейка-охранник, дежуривший в тюремном отделении, – ты, красотка, принесешь в такую пустую камеру нож и оставишь, а на следующий день кто-нибудь из арестованных его схватить успеет.

– Ерунду не болтай, – раздраженно проскрипела Маланья, – чего это девка с ножами ходить будет, чай не повариха.

– В руках бывалого преступника швабра забытая – и та опасным оружием станет, – наставительно заявил ищейка. – Или, к примеру, шарф длинный уронишь, не заметишь и в камере оставишь, а потом тебя же...

– Уймись, хватит девку пугать, – грозно рявкнула Маланья. – Ты его не слушай, а поступай, как в инструкции написано: открыла, пыль протерла, закрыла. Наше дело маленькое, верно?

– Верно, – вздохнула Алеся, ломая голову, как помочь товарищам.

Идей пока не было, а настроение у подпольщиков было невеселое: парни ничего не помнили о своем бурном подпольном прошлом и поверили в предъявленные им обвинения.

– Не понимаю, как меня угораздило заняться нелегальными амулетами, – горько говорил ей Рис, когда она мыла полы рядом с его камерой, затянутой непроницаемой пленкой магической защиты поверх решетки. Эта пленка не позволяла и конфетку другу передать. – Я же приехал в город, чтобы в типографии работать, а вместо этого... э-эх! Как же меня угораздило, я же всегда уважал закон, считал, что он един для всех? И правильно сделают, если осудят меня на каторгу! Я ее заслужил, все десять лет максимального срока по этой статье заслужил, чего уж тут.

Угрызения совести грызли Алесю при этих речах. Десять лет каторги за что?! За агитационные листки, направленные против главы тайной канцелярии? Хуже всего, что друзья безоговорочно поверили в собственную виновность: оказывается, активировать такие стирающие память амулеты можно было лишь на добровольной основе, так что ребята точно знали, что сами стерли себе память и приходили к тому же выводу, что и журналисты вечерней газеты: раз так поступили, значит – виноваты. Ир Хальер ловко подставил подпольщиков запрещенными амулетами, прям как знал, за что уцепить.