Александр Тюрин - Каменный век Страница 13

— А вы не программа? — по-простецки спросил дядя Витя.

— От меня нет вреда обществу,— голос инспектора стал пронзительным, высокочастотным.

— Как же, мне от вас вред один,— рассудительно заметил дядя Витя.— А если из-за вас беда приключится для народа, то вы сами с собой что делать будете?

— Со мной этого случиться не может,— постановил Феодосий.

Внезапно шкаф раскрылся, и въехал робофициант-столик с яствами. Заиграла обеденная музыка, свет стал менее насыщенным.

— А-а, кушать люблю. Это единственное, что мне не изменит,— весело взвыл дядя Витя и прихватил со стола розетку с икрой.— Надеюсь, не акулья.

— Но я не звал робофицианта… Пошел вон, вон,— наорал Феодосий на “скатерть-самобранку”.

Та неожиданно обиделась и вывалила яства на инспектора, после чего действительно уехала.

— Как же так?— Феодосий с наворачивающейся слезой смотрел на свой замаранный китель.

— Да вот так. Им тоже творить-колбасить хочется. Сольцой посыпьте, начальник, меньше пятен будет,— наслаждался сценой дядя Витя.— Может, помочь, простирнуть чего?

Все еще твердым голосом Феодосий позвал робуборщика.

Тот появился, отрапортовал: “К уборке помещения готов!” Но вместо того, чтобы убирать, принялся носиться по комнате, размазывая по ковру масло, соус и пюре.

— Подонок!— озверел Феодосий.

— Вы его не ругайте,— заступился дядя Витя.— Он, может, к идеалу стремится… ну как эти ваши революционеры и крупные бизнесмены… вот и новый бутерброд решил изобрести.

Робуборщик выставил вперед режущую плоскость и стал срезать с пола размазанные продукты, причем вместе с линолеумом.

Феодосий, как и полагается в таких случаях, прижал ладони к вискам.

— Вы только ума не лишайтесь, гражданин начальник. Еще скажут, что это все я, такой-сякой, подстроил. А я на большие дела пока не горазд. От меня только легкий сквозняк.

Инспектора тут осенило. Он сорвал со своего запястья биоинтерфейс и забросил в дальний угол, потом подскочил к робуборщику и перевернул его вверх колесиками.

— Круто вы с ним, но совершенно справедливо,— одобрил дядя Витя.— Власть употребить, и точка, так с ними и надо, экстремистами. Что же, если электрический, то все можно?

“Эти примитивные устройства не способны к самоуправству. Значит, из меня вылетели коды безумных мыследействий. Пусть какой-то вирус и сыграл роль декодера, но мыслесигналы — мои собственные. Если так, то я — преступник…, — ум Феодосия заметался, пытаясь найти хоть какую-то индульгенцию. — Единственное, что смягчит мою вину — это ссылки на инфекцию, на психическое заражение. Да-да, психическая инфекция, как пляски святого Витта. Дядя Витя каким-то образом вводит меня в резонанс…”

Феодосий почти физически ощутил, как под черепной крышкой ползает и копошится что-то чужое.

Инспектор пропел несколько мантр и копошение в голове сменилось тонкими вибрациями. Он подключил перевернутого робуборщика к своей рабочей станции, стал копаться у него в журнале событий. Вроде некоторые исполненные коды похожи на вчерашние, дяди Витины. Или нет, совпадают только базовые коды прерывания…

Что же тогда: самому на себя настучать? Или прямо застрелиться?.. Или… покончить со всеми этими высокими моралями. Пусть просыпается здоровое, животное, инстинктивное. Надо выкарабкиваться.

Раз напачкали, подотрем.

Феодосий запихнул робоуборщик в угол, превратил свою майку в тряпку. Вначале развел грязь, потом ничего получилось, если не всматриваться. Прихватил клеем и содранный линолеум.

Арестованный же крестьянин неустанно помогал дельными советами…

Следующей ночью дяде Вите опять стало жутко. Только закроешь глаза, и начинает по всему телу летать какой-то вихрь, да еще и наружу рвется. И кажется дяде Вите, только расслабится он или, предположим, чихнет, и организм его разлетится на куски, как брошенный об стену арбуз. С криком “ура” выскочит из ошметков Змей Горыныч и на форсаже улетит за горизонт. Что говорится, темницы рухнут, и свобода нас встретит с кружкою у входа. Но потом глаза дяди Вити открывались и он видел себя на койке.

Все как обычно. Со стены буравит взглядом какой-то индийский товарищ гуру, льется специально подобранный звук для сна, в углу призывно мерцает унитаз.

“Ничего интересного быть не может”,— успокаивал себя дядя Витя и переворачивался на другой бок. И все-таки это случилось…

Лопнула преграда, похожая на скорлупу. Так быстро, что боль сразу разлетелась. Дядя Витя пошевелился и понял, что стал из маленького большим. То есть, он понял, что существует сразу в двух видах, маленьком и большом.

Большой дядя Витя подтянул задние конечности, распрямил их… комната как будто смялась, а стена упала. Потолок и крыша остались где-то внизу, голова же окунулась в какое-то марево.

Маленький дядя Витя прошелся на цыпочках от своей кровати до двери. Массивная бронедверь поддалась его руке и покатилась. Смутившись, дядя Витя юркнул обратно в койку, как сурок в норку. Отстукало десять секунд, однако никакого шухера.

Крестьянин внушал себе, что лучше всего лежать и ждать, пока начальники разберутся с его невинностью и отпустят гулять. Извините, скажут, за причиненные хлопоты, обознались. Примите в знак признательности за проявленную гражданственность часы “командирские”. Дядя Витя же, незлобливо посмеиваясь, похлопает опростоволосившихся обидчиков по плечам: “Ничо, бывает. Кто не ошибается, тот, значит, не работает”.

Но потом пришла к дяде Вите (маленькому) и другая мысль. И осталась, засела, как гвоздь в доске. А если не проявят начальники чуткость и заботу? А если он для них — что-то вроде чушки?

Большой дядя Витя был возмущен. Турбореактивное сердце гнало по нему горящую кровь. Глотка дышала не хуже армейского огнемета, лапы гребли, как экскаваторы, воздух сминался под ударами крыльев с переменной геометрией.

А рядом, перед его широкофокусными глазами висел камень. Тяжелый, гладкий, как галька, но с гранями, как у брильянта. С просвечивающим рисунком. А в рисунке том, казалось, проглядывался человек. Почему человек? Ну точно, человек. На одних гранях — его мысли, на других чувства, на третьих — внешность и внутренность…

Просматривались и другие каменюки: разнокалиберные, летящие и катящиеся друг по другу. Потом большой дядя Витя заметил главную достопримечательность открывшейся картины. Там в глубине, за парадом камней, как бы на трибуне, маячила очень длинная штуковина, то ли спица, то ли башня, возможно даже высокий терем.

Когда большой дядя Витя привык к пейзажу, то разобрал, что камни прутся не куда попало, а вертятся, иногда с фортелями, вокруг этой спицы. Она — блестящая, а они тусклые, она живенькая, а они мертвые, она верховодит, а они слушаются. Башня производила впечатление заселенной, хотя никто не показывал личика в форточку.

Дядя Витя даже назвал для ясности это строение “дворцом Кощея”, памятуя Хавроньины сказки-присказки. А себя гордо проименовал Змеем Горынычем.

Он лег на одно крыло, потом на другое, наконец, хоть и ловили его камни невидимыми сетями своего притяжения, поднялся чуть выше и выяснил еще кое-что. Спица упирается острием в серебряное небо, и сверлит, и долбит, и гложет его как вампир, покрываясь сияющим румянцем. Серебряные искры входили и в шкуру большого дяди Вити; растворяясь в крови, заставляли ее приятно бурлить.

А каменным многогранникам это удовольствие недоступно, они тупо крутятся вокруг дворца. И питаются лишь отраженным светом дворца.

А еще большой дядя Витя заметил, что от Кощеева дворца к камням иногда проскакивают черные кляксы, оставляя не сразу зарастающие трещины в сиянии. Словно в наказание. Из-за кляксы любой камень сразу оплавляется, теряет грани и рисунок. Сделавшись бурой глыбой, он падает вниз и переваривается густой мглой…

Маленький дядя Витя больше ни в чем не сомневался, соскользнул с коечки, успел накинуть на себя одежонку (носки не обнаружились), сунул лицо за дверь, прислушался к удаляющимся шагам охранника и потрусил по коридору…

А инспектор чуть пораньше проснулся от вкрадчивого голоса своей рабочей станции: “Задержанный гражданин отсутствует в камере более пяти минут”. Не подкачал радиомаяк, который Феодосий прикрепил намедни к пиджаку Виктора Лучкина.

Инспектор был не дома, а в третьем корпусе регионального управления ССС. От неуемной тоски Феодосий бы шатался по городу, но его поставили на дежурство.

И хотя кибероболочка корпуса якобы занималась невинной “внутрисистемной работой” и выстраиванием каких-то “смысловых цепей”, от этого всего несло диверсионным актом.

По коридорам следственного изолятора дядя Витя шел точно также, как Командор на вечеринку донны Анны: без проблем. Конечно же, гражданин Лучкин испускал во все стороны коды мыследействий. И это приносило результаты, замки бронедверей легко открывались, датчики движения железно блокировались. Сирены не выли, экраны не мигали тревожными надписями…