Стивен Полански - Отчет Брэдбери Страница 14

Я не знал, куда пошла Анна, и понятия не имел об ее отношении к Богу, но у меня и мысли не возникло о том, что она в церкви. Теперь в Лебаноне никто не ходит в церковь. По воскресеньям не звонят церковные колокола. Колокола католической церкви всегда молчат, дом пастора продан, священники разбежались, а сама церковь используется для свадеб, похорон и различных гражданских мероприятий.

В час дня, когда Анна вернулась, я все еще был в халате и пижаме. Я по-прежнему сидел за кухонным столом, передо мной стояла чашка остывшего чая с молоком. Наверное, я задремал. Я так и не умылся. Я не включил кондиционер, не закрыл окна, в доме было душно. Анна вошла через боковую дверь, которая открывалась в небольшую проходную кладовку прямо из кухни.

— Ах ты, Спящая красавица, — проговорила она.

На ней были шорты цвета хаки, кроссовки, белая футболка с цветочками, вышитыми вокруг ворота, и желтый солнцезащитный козырек. В обеих руках она держала сумки с продуктами. Ее руки были жилистыми, в пятнах веснушек, лицо оживленное. Она поставила сумки на стол. С возрастом Анна стала сильнее, живее. По сравнению с ней я был слизняком, ничтожеством. Глядя, как она снует по моей кухне, разбирая покупки, убирая их в шкафчики, мне хотелось лишь вернуться в кровать.

— Что у тебя здесь? — спросил я.

— Продукты в дорогу.

— Это правильно, — сказал я. — Когда ты уезжаешь?

Она улыбнулась.

— Ты совершенно точно знаешь, когда я уезжаю. Балбес. Ты ведь минуты считаешь до моего отъезда.

— Завтра, — сказал я.

— Рано утром. Но пока не собираюсь оставлять тебя в покое.

— Я так и думал, — сказал я. — Как спалось?

— Хорошо, — ответила она. — Ты храпел.

— Тебе слышно?

— Слышно. Ты храпел. Потом раздался такой жуткий звук, словно ты задыхаешься, и все стихло. Словно ты перестал дышать. Я волновалась.

— Извини, — сказал я. — Я не знал, что храплю.

— Мой муж был великий храпун, — сообщила она. — Все точно так же. Внезапно он всхрапывал и переставал дышать. Он лежал в сомнологической клинике. Ему дали аппарат, чтобы он пользовался им ночью. Маска, которая закрывает нос. Это помогло ему спать, и мне тоже. В свое время я покажу тебе этот аппарат.

— В свое время?

— Да, — сказала она. — Давай подождем. Ты обедал? Конечно, нет. Я приготовлю обед. Мы поедим, ты оденешься, и поговорим. Закончим разговор и посмотрим, к чему мы придем.

— Я подумал, — сказал я, — что ты отправилась в церковь.

— Нет, — ответила она. — Не сегодня.

Анна приготовила восхитительный салат из курицы с яблоками, сельдереем, грецкими орехами и виноградом. Пожалуй, за сорок пять лет это было первое сложное блюдо, приготовленное на этой кухне, и Анне потребовалось всего лишь четверть часа (когда она успела приготовить цыпленка?), чтобы соединить ингредиенты. Мы молча поели за кухонным столом. В доме было жарко. После обеда, по ее требованию, я принял душ и оделся. Она вымыла посуду и, оберегая меня, закрыла окна. Я включил кондиционер. В третьем часу дня наше собрание вновь было открыто. Она ждала в гостиной, сидя на краю дивана, наклонившись вперед и упираясь локтями в колени. Я сел в кресло напротив. Мы заняли свои позиции, но прежде, чем она заговорила, я задал вопрос, который хотел задать со вчерашнего вечера:

— Ты с ним говорила?

— Да, — ответила она. — При каждом удобном случае. Всякий раз, когда он был в сознании и в относительно здравом уме. Я говорила всякие глупости.

Она улыбнулась.

— Какие?

— Я даже пела ему, — призналась она. — Хотя не умею петь.

— А он что говорил? — спросил я. — Что он тебе рассказывал?

— Он не разговаривал.

— Совсем?

— Да.

— Почему?

— Непонятно, — пожала она плечами, — но он не может говорить.

— Но почему?

Мы только начали разговор, а я уже вел себя как капризное дитя.

— Я не знаю. Возможно, он физически не способен говорить. Или у них нет своего языка. Надо будет проверить.

— Когда?

Она взглянула на меня, словно подсказывала: «Если хочешь спрашивать, задавай правильные вопросы».

— Чего ты хочешь от меня? — спросил я.

— Я от тебя ничего не хочу. Если бы это зависело от меня, меня бы здесь не было, и ты бы ни во что не ввязался.

— Да. Да. Ты говорила.

— Важно, чтобы ты понял это. Важно, что я это говорю. Вот что я имею в виду.

— Но ты приехала сюда, — сказал я. — Мы разговариваем. Ты приложила столько усилий, проделала такой путь.

— Ты и представить себе не можешь, сколько, — усмехнулась она.

— Хорошо. Итак?

— Итак, больше никаких вопросов. Вот что они… — Я не успел ее прервать. — Вот чего моя организация хочет от тебя. Они хотят, чтобы ты встретился со своим клоном. Лицом к лицу. Хотят, чтобы ты провел с ним время. Они хотят, чтобы ты написал о своих ощущениях, о том, что это значит. Для тебя. Встретиться со своим клоном.

— Зачем? Что они думают? Что меня это потрясет?

— Именно так. Честно говоря, никто не может знать, какие это вызовет ощущения. Могу лишь предположить, что это будет нелегко и вряд ли приятно.

— Почему они хотят, чтобы я об этом написал?

— Понимаешь, Рэй, они верят — признаюсь, я тоже, — что твой отчет будет иметь огромное значение для их дела, когда его издадут. — Она сделала паузу. — Это и мое дело. И оно достойное. Организация может распасться, но дело у нас достойное. — Она наклонилась ко мне. — Послушай. Ты можешь себе представить, что из всех клонов Отчужденных земель, из всех двухсот пятидесяти миллионов, или сколько их там, ни один не умирает случайно, от болезней или естественных причин, прежде чем его или ее не используют?

— Я об этом не думал. Как тебе известно.

— Так подумай об этом сейчас. Конечно, они умирают. Они должны умирать постоянно. Как мы. Тысячи и тысячи ежедневно. Даже больше. Я не знаю, сколько именно. Никто не вступал в контакт с ними. Никто никогда не слышал о том, что его клон умер. Как ты думаешь, почему? Как ты считаешь, что происходит?

— Я не знаю, Анна. Честно, не знаю.

— Ты и не должен. Но если система продолжает действовать, значит, когда оригинал нуждается в какой-нибудь части тела после смерти своего клона, ему дают совместимую часть из некоего постоянно пополняемого склада запчастей. И оригинал верит, что эта часть — от его собственного клона. Я тебе говорила, что ключ к выживанию этого бизнеса в том, что оригинал никогда не должен встречаться с копией. Помнишь?

— Господи, помню.

— Хорошо, — сказала она. — Почти так же важно то, чтобы оригиналу никогда не приходилось думать о своем клоне. По крайней мере, до тех пор, пока клон ему не понадобится, а в таком случае вопросов не задают, просто радуются тому, что он есть, что у него можно взять органы.

— А как подействует мой отчет, как вы его называете? Заставит нас думать о наших клонах? Так?

— Это ключевая идея, — сказала она.

Я засмеялся. Я не смеялся много лет, не смеялся так искренне, от души. Мысль о том, чтобы я написал отчет, любой отчет, показалась мне очень забавной и нелепой. Но дело было не только в этом. Сама ситуация и мое участие в ней показались мне в тот момент нелепыми. Я так хохотал, что чуть не лопнул. Я задыхался от смеха. Слово «ключевая». «Это ключевая идея», — сказала Анна. Я находил это чрезвычайно забавным. Мышцы живота свело, болели ребра. Я попросил Анну помочь мне.

— Помоги мне.

Это было все, что я смог выговорить. Казалось, мое сердце сейчас остановится. Казалось, я умру, если не перестану смеяться. И правильно, подумал я, стоит умереть вот так, смеясь. Я загостился на этом свете. Моя жизнь смехотворна.

— Почему ты смеешься? — осведомилась Анна.

Я подумал, что она не могла сказать ничего более забавного. Несмотря на то, что я только что написал, оценивая события задним числом, я не понял, что меня рассмешило.

— Скажи мне, — настаивала она, — я тоже хочу посмеяться.

Я не мог говорить.

— Тогда прекрати, — велела она. — Пожалуйста. Не надо.

Я остановился.

— Это низко, — сказала она. — Ты огорчаешь меня, Рэй. Снова.

— Извини, — ответил я. — Снова.

— Ты можешь взять себя в руки?

— Я в порядке, — заверил я. — Не знаю, почему я так расхохотался.

— Мне нужно, чтобы ты был способен мыслить здраво, — сказала она.

— Сейчас. Дай мне секунду.

— Хорошо, — ответила она.

— Я не могу ничего написать, — сказал я. Отчасти для того, чтобы показать ей, как внимательно я ее слушаю.

— Сможешь, — сказала она, — если сам решишь это сделать.

— Не могу. И зачем мне решать?

— Я не могу тебе объяснить.

— Ты хочешь, чтобы я отказался, — предположил я.

— Да, — ответила она. — Ты знаешь, мне это нелегко. Больше, чем кто бы то ни было, я хочу, чтобы твой отчет помог хоть что-то изменить. Я презираю практику клонирования. Я хочу, чтобы она закончилась. Я хочу, чтобы больше не было создано ни одного клона. Но я не имею никакого права просить тебя об этом. Риск огромен.