Александр Тюрин - Генерал Зима Страница 15

Мужчина завопил что-то вроде «Achtung Partisanen» и попытался воткнуть мне сверло дрели в глаз. Но одной рукой я успел перехватить его за запястье, а другой рукой… видимо, попытался ухватить немца за горло, но мой большой палец случайно угодил ему в раззявленный рот. Еще бы немного и я бы лишился этого пальца. Чтобы немец не откусил мою драгоценную конечность, изо всех сил стал оттягивать его нижнюю челюсть вниз.

Яхтсмен вдруг перестал рычать, выпучил глаза и повалился набок. Подрыгался чуток, пустил обильную слюну и вот уже на глинистом береговом склоне лежит всамделишный мертвец, хоть сейчас на кладбище. А еще через несколько секунд за его макияж не взялся бы ни один похоронных дел мастер. У яхтсмена лопнули глаза. Раздвигая кровавые сгустки, из глазниц стал выдавливаться снег, он полз из ноздрей, ушей и рта. Задрожала, имитируя дыхательный процесс, грудная клетка, да еще стала набухать. Затрещали ребра и грудная клетка лопнула — из нее вышел сталактит. В завершение, весь труп яхтсмена покрылся инеем, как у фрица под Москвой зимой 1941 года!

Я — в полном обалдении. Иностранца убила и разорвала изнутри мертвая вода. Но ее тут явно не было, пока я не приплыл из Зоны Зимы. Значит, я заразил его мертвой водой? Значит, я прикончил яхтсмена как натуральный снежный орк? Да, до этого я убивал врагов — натовскую вертушку с двумя пилотами сбил на войне, намедни грохнул виджилянта и двух полицаев, но сейчас-то отправил к праотцам совсем мирного немца. Он, конечно, тут лишний, и ему нефиг делать на нашей земле без приглашения, но все-таки был он безоружный и также, как и все, искал лучшей жизни… А я грохнул. Выходит, мертвая вода всегда во мне, литр, два литра, сколько ее там? А почему она меня не убивает? Из-за нее у меня, похоже, только голова поболела и ID-чип разрушился.

И людей Бреговского она тоже не убивает. Они сказали, что проспали пять лет. А зачем? Когда стало ясно, что война проиграна, то, конечно, спецназ мог принять смерть на поле боя под умными бомбами противника, выкрикивая что-нибудь вроде «старая гвардия не сдается»? Подвиг, но абсолютно напрасный, без надежды причинить какой-либо ущерб врагу, даже без надежды попасть в «книгу подвигов» или в народный эпос. А что давала пятилетняя консервация? Если пролежать пять лет на манер спящей красавицы, а потом встать с гордым видом, то шансов одолеть могучего врага опять кот наплакал. Однако ж, если появится такой могучий союзник как мертвая вода, то это совсем другое дело. И, такое впечатление, что я разношу мертвую воду, как ворон из сказки. Ворон летит в тридевятое царство и возвращается со склянкой, а мне и лететь не пришлось, склянку мне в посылке прислали…

Тут я поймал себя на том, что предаюсь размышлениям не только перед сфинксом неведомой силы, но еще и перед обезображенным трупом яхтсмена. А еще страшно холодно в мокрой одежке. Зубы уже не чечетку выплясывают, а брейк-данс, и все члены тела им помогает.

Вот доннер-веттер, кто-то звонит растерзанному яхтсмену на мобильник.

Я вынул смартфон и выслушал тираду на немецком. Тирада как будто имела повышающуюся вопросительную интонацию.

Я сказал ja-ja (с максимальным выражением, почерпнутым из старого военного фильма) и отключил звонок. Пройдет ли этот номер? Что ж, назвался груздем, полезай в кузов. По крайней мере, в чужой комбинезон.

Я стащил с немца его комбинезон и натянул вместо своего, мокрого. Вернее разместился в нем. Немец был куда более объемным, да еще его одежка была сильно порвана на груди. Хорошо хоть, что на сходнях нашлась штормовка яхтсмена, прикрыл ею декольте.

Приняв приличный вид, я взобрался вверх по береговому склону. Рядом шла проселочная дорога, покрытая стандартной гэрбидж-плиткой, сделанной из останков прежней цивилизации. На дороге стоял пикапчик. Похоже, это машина погибшего яхтсмена. Я выудил из кармана штормовки автомобильные ключи.

Ключ подошел и я двинул в сторону Джугра-порта. Сейчас это не поселок, а приличных размеров город — неподалеку, в море, «Шелл» активно сосет нефть. Значит так, доеду до окраины, брошу машину и дальше двину своим ходом — пока не набреду на каких-нибудь «неандертальцев», промышляющих на свалках и помойках. Об остальном сейчас не надо думать.

Дорога из плиточной превратилась в наноплантовую эстакаду, которая проносилась над бесчисленными югорскими речушками, над озерками с болотистыми отмелями и берегами, изъеденными сгинувшим уже льдом, над безжизненным столом тундры, где во время войны вымер дружный коллектив водорослей и грибков, именуемый ягелем. Заодно с ягелем сгинули и мелкие кривые березки. Вместо этого одна серая техноплесень… Эстакада стала возноситься к облакам, но не успела уткнуться в небо — пронзительно алыми и желтыми грибами небоскребов на горизонте вырос Джугра-порт.

Я пересек автодорожную развязку — это уже городская окраина, пора бросать машину и двигаться дальше общечеловеческим ходом. Я выбрал первый съезд с высотной трассы, бодро съехал вниз и там меня задержал полицейский патруль.

Полицейская машина остановилась сзади. Двое полицейских сидели в салоне и ждали, пока подъедет еще одна патрульная команда. Второй полицейский автомобиль встал почти впритык к моему бамперу.

Один полицейский вышел из передней машины, другой из задней, оба неторопливо пошли ко мне. Я тоскливо оглянулся. Справа от дороги — дренажная канава, за ней пустырь, метрах в ста несколько обгоревших остовов старинной автотехники — это поохотились натовские летуны. Слева — двухполоска, на которую вылетают машины со скайвея. За ней какое-то складское здание, полуразвалившееся, довоенное.

Полицейский показал пальцем, чтобы я опустил стекло. Правая рука его недвусмысленно лежала на рукоятке пистолета, выглядывающего из кобуры.

— Документы.

— Машина брата, дал мне покататься, — промямлил я; всё во мне обвисло, включая язык и челюсть.

— Выйти из машины. Руки держать на виду, — распорядился полицейский.

Теперь уже на меня смотрели две пушки.

Едва я вышел, как крепкие полицейские руки бросили меня на капот, обыскали и надели наручники. Полицейские руки поднесли к моему лицу сканер.

— ID-чип не отзывается, — сказал один полицейский.

— Кто такой? — прогудел в ухо другой полицай, до меня долетела даже табачная вонь от его усов. Сигары курит в подражание американским копам.

— Почему вы не говорите, что я могу потребовать адвоката?

— Это тебе не кино. Ну-ка, повернись, красавчик.

Тычок мощного кулака в живот вытряс из меня потроха — с полминуты меня выворачивало, желудочный сок пополам с желчью хотел выйти наружу и поздороваться.

— Ладно, поехали, — сказал первый полицейский, более интеллигентного, так сказать, вида.

Нажатием на макушку меня заставили согнуться еще больше, а тычком в затылок усадили в полицейскую машину.

— Кажется, это тот фрукт, который грохнул яхтсмена на Коротаихе, — сказал полицейский на переднем сидении, а «интеллигентный», что сидел рядом, саданул мне локтем в скулу. Блин, как кувалдой — у меня с минуту сыпались искры из глаз.

— Еще раз такое, и я блевану в машине, — сказал я.

— Чего-чего? — промычал собеседник, но предусмотрительно отодвинулся.

Полицейская машина резко двинулась с места, за ней пристроилась и другая. Ребята видно соскучились по делу, из-за этого ко мне такое повышенное внимание.

— Нет, я все-таки должен стравить, — пообещал я «интеллигентному» полицейскому, ваш некультурный товарищ мне все кишки раздавил, а у меня предъязвеное состояние. Остановите, или я тут вам все замараю, — я булькнул горлом. Очень натурально.

— А ну, попробуй, скотина, — вызывающе сказал «интеллигент», но постарался отодвинуться подальше. Если бы все убиваемые и пытаемые не стеснялись бы гадить на своих мучителей, то наверное убийств и пыток было бы меньше. Кто желает съесть скунса, пусть он маленький и слабенький? Никто, даже самый страшный обжора.

— Да, попробует, попробует, на то он и скотина, а потом нам нюхать эту вонь до вечера, — сказал передний полицейский и остановил машину. — Только в темпе, приятель. Отошел на шаг, стравил и обратно.

Второй полицейский вытащил меня за шкирку из салона, я сделал шаг и наклонился над дренажной канавой. Долго напрягаться не пришлось, из меня полилось…

— Погадил? — спросил полицейский, который стоял в метре от меня, кривя подвижное лицо. — Пошли в машину.

А, может, далеко идти не надо? Зачем мне это — тюремная клетка, суд, потом с хорошей вероятностью электрический стул — всё как в Техасе сто лет назад. Пусть лучше сразу пуля в затылок.

И я как был, буквой «Г», опрокинулся в канаву.

Когда я разгибался, чтобы выпрыгнуть на другую сторону канавы, мне показалось, что моя голова прорывает какое-то препятствие, вроде пленки. Я вынырнул и устремился на противоположный склон канавы — затылок просто пульсировал, ожидая пулю. Но я не смог с первой попытки выкарабкаться — руки-то скованы — да и канава вдруг оказалась вся затянутой испарениями. Однако стрельба началась, когда я уже преодолел склон. Метрах в двадцати от канавы я не удержался, при всем моем страхе (диком, животном и так далее), обернулся назад и обомлел.