Ульяна Динова - Я беду от тебя отведу Страница 16

— Вы считаете меня одержимой? — спросила я, даже не собираясь его переубеждать. Это было бы то же самое, что пытаться разговаривать с кем-то на разных языках без понимания смысла сказанного.

— Я не могу утверждать этого наверняка, но предположения таковые имеются.

— Знаете, батюшка, спасибо вам большое за то, что так беспокоитесь обо мне. Но не о моей душе вам стоит волноваться. Есть очень много людей, которые нуждаются в ваших наставлениях гораздо больше, чем я.

— Гордыня в тебе говорит. Тебе хотя бы стоило прийти на исповедь, покреститься, причаститься, тогда и станет понятно, с кем ты — с Богом или с Чёртом.

— Я подумаю над этим и, возможно, что-то для себя решу, или же — не решу. В любом случае это будет исключительно моё собственное, продуманное решение. И ничьё больше. Надеюсь, батюшка, вас не обидели мои слова, но я всегда предпочитаю говорить то, что думаю на самом деле, а не то, что от меня хотят услышать. Именно в этом и состоит моя основная проблема, не так ли?

От моего прямолинейного, даже чуть резковатого ответа священник немного растерялся и замолчал, видимо, пытаясь подобрать в уме более убедительные аргументы для такой непонятливой особы, как я, но в этот момент в разговор вновь вмешалась бабушка.

— Если вы сказали всё, что хотели, святой отец, то вам, скорее всего, уже пора, — сказала она, добродушно улыбаясь, но с какой-то издевкой в голосе. — Нехорошо вам опаздывать на вечерний молебен. Ещё, чего доброго, люди решат, что вас ведьмы заворожили и вы перешли на «другую» сторону.

— Ладно, — священник с трудом поднялся со стула, тот жалобно заскрипел под ним. — Думай что-то, решай для себя. Но помни одно: дьявол не станет долго ждать, он не дремлет и повсюду подстерегает неуверенных. Именно поэтому ты можешь стать лёгкой добычей для него.

— Угу, — кивнула я, благоразумно решив далее с ним не спорить, и таким образом сократить время его пребывания в нашем доме. — Всего вам хорошего, батюшка.

Я с огромным облегчением закрыла за ним дверь. Этот человек, несмотря на его сан священнослужителя, вызывал у меня смешанное чувство неприязни и подозрения в неискренности вкупе с мракобесием.

— Ходят тут всякие попы ряженые, понимаешь, — проворчала бабушка. — А креста на них всё равно нет. И сколько ты не рядись в рясу, ближе к Богу не станешь. Вот здесь Бог, — она прикоснулась рукой к груди, — и больше нигде. А с такой-то ряхой ходить — так вообще Бога позорить.

Я убежала в лес к роднику и, сбросив одежду, принялась с наслаждением обливаться холодной водой, смывая с себя всю отрицательную энергию, в большом количестве накопившуюся за последние дни в результате произошедших негативных событий.

Я настолько увлеклась этим приятным занятием, что напрочь забыла об осторожности и слишком поздно заметила, что в лесу я далеко не одна. Подозрительный шорох и какое-то движение в кустах неподалёку привлекли моё внимание. Неужели кабан? Наспех прикрывшись футболкой, я, неслышно ступая босыми ногами по земле, как кошка, пошла на шум, напряжённо вглядываясь в густые заросли ивняка. Я едва успела отпрянуть: куст рядом со мной зашевелился, ветки его раздвинулись, и оттуда вышли двое парней, которые, по всей вероятности, подглядывали за мной всё то время, пока я здесь находилась. Я узнала в них Костика и Вована — двух мерзких типов из местной шайки хулиганов, имевших обыкновение проводить целые дни, сидя за гаражами, распивая спиртные напитки и задирая прохожих. Но их оказалось трое. Вслед за ними из-за массивного ствола сосны показался и третий. Это был, маленького роста, толстяк Женька, судя по всему, бывший их «шестёркой». Я часто видела, как он бегает из магазина к гаражам с большой сумкой, гремя бутылками «пивасика» для всей их кодлы.

— Нет, вы только гляньте! — воскликнул Костик, довольно присвистнув. — Да она же тут одна — и совсем голенькая. Вот нам повезло! Сейчас повеселимся вволю. Чур, я первый! Кис-кис-кис. Иди-ка сюда скорее, крошка. А ведь правда похожа на дикую кошечку? — спросил он, обращаясь к своим дружкам.

Я растерянно переводила взгляд с одного мерзавца на другого, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу распущенными волосами. Толстяк подошёл ближе, плотоядно поглядывая на меня.

— Ты после нас, — презрительно предупредил его Вован, выплёвывая изо рта мятую, изжёванную сигарету, так её и не закурив. — Когда она нам надоест.

Он пошёл ко мне, расставив руки.

— Позабавимся? — предложил он, расплываясь в сальной улыбке.

— Не смей! — крикнула я и попятилась назад.

— Ну что ты, милая, иди, иди к нам. Мы тебя не обидим. Ты же такая сладенькая.

Трое голодных, нетрезвых самцов и я одна. Что же мне делать?! Бежать? Бросив отчаянный взгляд за их спины, я не смогла сдержать улыбки. Мой преданный друг тайком увязался за мной и тоже вышел из укрытия, где прятался всё время, охраняя меня.

Парень расценил мою улыбку как знак благосклонности и прибавил энтузиазма в своих действиях.

— Стой, где стоишь, — предупредила его я.

— Это ещё почему? — возразил Вован с кривой ухмылкой и сделал ещё два шага вперёд.

Позади него раздался грозный волчий рык. Негодяй моментально застыл на месте и, изумлённо открыв рот, стал медленно поворачивать голову назад. В этот момент двое его дружков шарахнулись в разные стороны.

Джек прыгнул на Вована и, свалив его на землю, вцепился ему в плечо, — тот взвыл на весь лес от боли. Костик уже подобрал палку и бежал к ним, намереваясь ударить собаку, но пёс обернулся к нему, страшно лязгая зубами. Внезапно я вспомнила, что и сама далеко не так безоружна. Мои глаза тут же «включились», и я, быстро проникнув в нездоровый организм Костика, представила, что в его голове происходит настоящий салют с фейерверком. Он в ужасе схватился за голову, пошёл, ослеплённый, и врезался в сосну. Я повернулась к толстяку, но тот убежал сам.

Воспользовавшись замешательством подонков, я схватила свои вещи и, свистнув Джеку, унеслась прочь быстрее лани.

Я сочла разумным не рассказывать бабушке о попытке изнасилования в лесу, чтобы не волновать её.

Посреди ночи я проснулась от странного шума и едкого запаха дыма. Что-то гудело и трещало за окном. Подозрительный свет шёл с улицы, неровно освещая комнату. На стенах плясали рваные отблески. Треск. Пламя. Пожар!

Я выскочила в одной пижаме на крыльцо и увидела, что наши ворота полыхают огнём, — видимо, их облили бензином и подожгли, — а во дворе почему-то валялся труп козы. Мне едва удалось сбить пламя, оно уже собиралось перекинуться на сарай. Спасибо Алексею, соседу, пришедшему на помощь. Выйдя в кальсонах и шлёпанцах на босу ногу, он, ничего не говоря, помог потушить огонь и так же молча ушёл.

Утром я обнаружила на двери своего дома сделанную углём надпись крупными буквами: «ВЕДЬМА, УБИРАЙСЯ ВОН ИЗ НАШЕГО ГОРОДА!»

В магазине и на улице со мной не здоровались, бабки крестились при моём появлении и испуганно перебегали на другую сторону дороги. По всей вероятности, этот город окончательно объявил мне войну. И я приняла для себя нелёгкое решение…

Вечером мы с бабушкой на кухне пили чай. Случившееся минувшей ночью мы предпочли не обсуждать, и тягостное напряжение молчаливой тревоги повисло в нашем доме.

— Расскажи мне о моём отце, я ничего о нём не знаю. Почти ничего, — попросила я, нарушая молчание.

— Ты никогда не спрашивала… — бабушка отчего-то всегда избегала тем, касающихся моих родителей.

— Раньше я считала, что так будет лучше, но теперь я хочу это знать. Всё, что только можно.

— Хочешь знать, почему ты такая? — неожиданно спросила она, отставляя чашку в сторону.

— Какая?

— Непохожая на других в этом городе.

— Я давно это чувствую, но сейчас уже просто нет сил притворяться и делать вид, будто всё нормально. Ведь всё очень НЕНОРМАЛЬНО, бабушка! И я боюсь, что если в ближайшее время не выясню, из-за чего это происходит, то просто сойду с ума или что-нибудь ещё случится ужасное…

Бабушка подошла ко мне и, обняв за плечи, принялась утешительно гладить меня по волосам.

— Какой бы ты ни была, внученька моя, и что бы ни говорили о тебе злые языки, ты всегда будешь для меня самой родной, самой любимой и самой доброй на свете девочкой.

— Похоже, что никто кроме тебя так не считает… — горько усмехнулась я, и глаза мои невольно защипало от готовых хлынуть слёз, вызванных острым ощущением несправедливости.

Вдруг бабушка резко отстранилась от меня, лицо её, всегда добродушное, запылало гневом.

— Ну, я им покажу! — со злостью выкрикнула она.

Бабушка схватила с вешалки платок и, накинув его на голову, стала завязывать дрожащими от волнения руками узел под подбородком. Затем она подобрала свою старую облупленную трость, давно без дела стоявшую в углу, явно собираясь использовать её в качестве орудие возмездия.