Сен ВЕСТО - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая Страница 16

Bесь жутковатый вид всадников, исполненных непосредственности и некоторой угнетенности, выражал непреодолимую степень вялого, в какой-то мере нейтрализованного душевным томлением простодушного любопытства. Длинноволосые головы их были обращены в одном направлении, заросшие черной шерстью лица – шоколадно темны, засаленные ватники – затерты, распахнуты и демонстрировали исключительно клетчатые теплые вьетнамские рубашки с медными пряжками офицерских ремней на пупах. Из-за спин торчали длиннющие стволы винтовок, выглядевших как-то уж очень просто, по-мужицки, словно вязали их к случаю не отходя от сохи, в домашних условиях, для внушительности. Все это время аборигены оставались малоподвижны и как бы не очень внимательны, все четверо. Длинноногие огромные гнедые жеребцы под ними утомленно переминались. Всадник, тот, что был поближе и полегче остальных, бесконечно долго совершая процесс поднятия и опускания на глаза век, переместил, не переставая иронично всматриваться в пространство, затуманенный взгляд вначале с Гонгоры на Штииса, затем вновь на Гонгору и подобравшегося Улисса, и то, что он увидел, как будто смогло найти в нем какой-то отклик, в его сумеречном неясном взоре что-то словно наконец шевельнулось, всадника качнуло вновь, вслед за чем последовало неопределенное движение кистью с неясным желанием то ли поправить кожаный узел крепления лассо, тугими кольцами свернутого у седла, то ли дотянуться до отполированного прикосновениями тяжелого приклада с парой железных колечек, свисавшего из-за пояса сзади; в конце концов он решил поудобнее опереться рукой о бедро. Улиссу все это очень не понравилось. Гонгора с остановившимся лицом рассматривал местную достопримечательность, лихорадочно прикидывая расстояние до скрытого за деревьями каменного гребня, не доступного лошадям, и соображая, что будет, если нервы у Лиса все-таки не выдержат. Лис всегда плохо переносил присутствие на своей территории посторонних лиц, в таком состоянии он становился неуправляем. По-видимому, все это – и то, что он наблюдал, и то, что обонял – не вызывало в нем никакого любопытства – только намерение зычно рявкать, угрожающе урчать и подаваться вперед. Глаза его моментально позеленели. Новый пахнущий бог знает чем незнакомый антураж, конечно, был здесь лишним. Лис выглядывал из разлапистых листьев травы, с видимым отвращением втягивая в себя воздух. Сейчас он еще держал себя в руках, но было видно, что это не затянется. Назревали большие неприятности. И тогда заговорил Штиис. Он обращался к дружелюбию местных охотников. Он говорил к их широко известному в акватории всего Заозерья гостеприимству. Он все время старался говорить мягко, сладко улыбаясь, нормальным человеческим языком, но то и дело сбивался то на малопонятный здесь английский диалект, то на непродолжительность синего летнего утра, а один раз приплел зачем-то жаркий полдень. Всадники больше не улыбались. Нельзя было сказать определенно, понимали ли они многое из услышанного или же не понимали ничего вовсе и какую часть из не понятого поняли по-своему, но они явно прислушивались. Так или иначе, на взгляд Гонгоры, все чего-то ожидали. Все были при деле. Улисс, как всегда, проявлял готовность к решительным действиям, ожидая только команды или хотя бы какого-либо движения, которое возможно было бы расценить как знак, что – можно, Штиис подбирался к звездным ассоциациям, всадники взирали.

И все счастливо разрешилось. Всадник-предводитель – тот, что находился ближе остальных и выглядел полегче в кости, вскоре лично проследил, чтобы у странников остались об этом суровом едва проходимом уголке горного Огамы самые приятные воспоминания. Отец гурона, как это выяснилось, оказался почти земляком Гонгоры, в незапамятные времена неизвестно каким ветром занесенным в эти края, сам же сын лесов до дрожи в коленях мечтал если не побывать на родине отца – на своей родине, как он это называл, – то хотя бы одним глазом взглянуть на того, кто был оттуда. Везде хорошо, где нас нет, пробормотал Гонгора, украдкой переводя дух. Нужно искать перемен, а как же, легко согласился хозяин, с участием заглядывая в глаза Гонгоры и долго не отпуская его руку. Нюансы странствий были изучены, определены как не заслуживающие серьезного внимания, и странники немедленно вкусили всех прелестей от лесной бани и прочего от щедрот крошечного горного поселения охотников, а также, что самое приятное, на дальнейший путь были обещаны и сразу же предоставлены лошади. После непродолжительного, но основательного застолья на свежем воздухе, в котором принял участие и сыграл не последнюю роль прославленный своим аппетитом Лис, Штиис, утираясь, отправился к лошадям цеплять рюкзаки, хозяин же с Гонгорой, обсуждая вечные темы холостяков, уединились в полутемной избе. Обстоятельный собеседник несколько выбил из колеи осведомленностью в части физических аспектов космологии, обнаружив трезвость суждений и некоторую настойчивость в полемике, решительно выводя на основании того железного факта, что примитивное сознание оперирует наличием нескольких душ и примечательным количеством духов, простой экстраполяцией собственный постулат, далеко идущий и довольно бесстыдный, с ясно выраженным синдромом лесного оптимизма насчет развития аспекта сознания вообще:

примитивный (т.е.) первичный разум! (равно) эн количество богов и душ;

разум элементарный (вторичный) = один, много – два бога плюс душа;

дальше разум Докосмический = ноль богов и, как учит нас это неприкрыто скабрезное порождение квантовой механики, квантовой космогонии, квантовой совести и чуть ли уже не трех тысяч лет квантового сознания Дао – квантовая психология, чертова уйма знать не помнящих и не подозревающих друг о друге душ, то есть ноль «душ» в принятом теософском понимании; далее, понятно, уже как бы предполагается и ожидается возникновение собственно разума – разума-самого-по-себе = бог. Очевидно, отмечалось здесь же, что говорить тут о каком-то возможном тихом консенсусе трудно. Создалось впечатление, что хозяин просто истосковался по возможности поспорить, до предела задействовав застоявшиеся лобные доли.

Было предложено угощение и новая закуска, узнав, что Гонгора не употребляет, хозяин совсем не огорчился, даже напротив, не настаивал и сам не стал, сразу же отнесясь с пониманием, восприняв привычки гостя как должное, хотя и не без некоторой странности, – здесь, впрочем, оставались в чести всевозможные обеты, проклятья и воздержания, еще можно было повстречать на Лунной тропе босого монаха с печатью на устах и обязательством на натруженных плечах не пить, не курить, не любить, не потреблять животных жиров и водопроводной воды и не мешать углеводов с протеинами: на его долгой тропе крепкие мозолистые пятки не знали обуви; хозяин же, войдя во вкус, просто и с сильным чувством исполнил, облачившись в тонко позвякивавшую металлическими штучками меховую накидку, танец Уходящего лета, горячо убеждая остаться ненадолго и зазывая на охоту; он звал на следующий год, в гости, здесь теперь хорошо, говорил он, электричество уже год как провели, суровый гурон расписывал свои местные красоты, закаты и размеры местных мишек, разворачивал неслыханные перспективы, хлопал по плечу, сокрушался, что сил нет, как жаль стрелять в снежного барса, советовал не соваться пока в пределы Кислого озера, неужели других озер тут мало, места безлюдные и озеро нехорошее, дурное; рекомендовал напоследок не пользоваться по возможности языком чухарей, тут этого не любят, однако на ночь можно остановиться у какого-нибудь одинокого егеря, это свободно, ничего страшного, только не надо говорить, что без оружия, а лучше вскользь (как бы между прочим) обронить, не акцентируя: калибр там, в смысле, лимит…; сообщалось еще о неких источниках живой воды, сокрытых от постороннего глаза в нужных местах, здесь же замечалось многозначительно, что цивилизации они не известны и известны никогда не будут, но вот тут в доме, насколько хозяин помнил, вода была, чуть не полный бидон, если не выпили, десятый уже, наверное, месяц стоит – и ну хоть бы что ей, воде; он еще какое-то время озирался, мучительно вспоминая, поднимал что-то такое в углу и тащил немедленно и с торжественностью пить это, в целях естественной тут профилактики энцефалита и прочей разной здешней мерзости, переносимой клещами, «осталось еще полбутылки, надо же…»

Вблизи лошадь оказалась на редкость рослой, недоверчивой как ртуть, даже пугающей, каким и должен быть, по идее, хороший лесной конь – горячим, почти черным, опасным для постороннего. Это было не какое-нибудь там хмурое плюнувшее на все создание, от рождения спроектированное под стать оглобель и определенное к перетаскиванию телеги с места на место, сей неприветливый профиль уже наперед знал все возможные поползновения, угощения и фальшивые напутствия, глазом блестящим и злобным, мохнатыми ноздрями, всем своим негостеприимным рельефом ясно давая понять, что взятые тут высоты занятыми будут оставаться недолго и особо много с них не насмотришь, – пахнущий мрачный зверь был достаточно высок, чтобы глядеть на него снизу вверх.