Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев Страница 16

Игги и Мика покачали в согласии головами. Как видно, каждый из них принял лидерство в подготовке на Тойво.

— Повторяю: ни с кем не контактировать, — повторил Антикайнен. — Барон, это тебя касается в первую очередь.

Сам он пока не имел понятия, с чего же начать, но ждать у моря погоды тоже было бы неправильным.

  Будет день горести,

  Может быть, в скорости.

  Дай мне бог дождаться встречи с им.

  В этот день горести

  Я воздам почести

  Всем врагам, противникам своим.

  Пусть они, злобные —

  Станут, вдруг, добрыми,

  Пусть забудут про свою беду.

  Пусть забудут обо всем

  И идут своим путем.

  А я без них уж как-нибудь дойду.

На обед принесли такую же бурду, но чья-то дрожащая рука побросала в нее пластинки мяса. А с мясом это уже было похоже на бульон. К тому же соли было в достатке. Это и понятно: Соловки были известны своими соляными разработками. Еще отсюда помимо соли на материк доставлялась рыба самых разнообразных свойств и достоинств, а также кирпичи замечательного качества. Вот и все, собственно говоря, весь экспорт. Прочее — импорт. Подневольный люд — самая его главная статья.

Как только в середине шестнадцатого века боярин Федор Колычев решил пересмотреть свою жизнь в пользу духовности, он поступил в соловецкую братию под руководством игумена Алексия Юренева. Мог бы, конечно, куда-нибудь в простой монастырь поступить, но он решил оказаться на первой линии противостояния добра и зла, тьмы и света, что являл собой остров Соловецкий и примыкающие к нему острова поменьше.

И что с ним стало? А стал игумен Филипп, митрополит всея Руси.

Правда, до этого, задумал он, в ту пору игумен, каменный Кремль на руинах гигантских строений, от которых остались фундаменты из дикого камня, неподъемного человеку. Да что там человеку — монаху не сдвинуть с места глыбы в десятки тонн каждая. Или сотням монахов. Это потом царям рассказали, что были-де монахи на Соловках, которые силой духа двигали камни. За бога, как говорится, царя, ну, и отечество тоже.

Вранье, конечно.

Затеявший строительство Филипп вспомнил свой светский опыт и не предпринял ни одной попытки поднять храм Успения Божией Матери посредством поста и молитв. Напротив, он спроектировал и возвел в первую очередь кирпичный завод, способный производить по 20 — 30 тысяч кубометров кирпича в год. Этим кирпичом монахи заложили мегалиты фундамента — в самом деле, не разбирать же его! Получилось красиво и даже стильно.

За такой подвиг Филиппа перевели в Москву на повышение, предложили должность митрополита, от которой он отказаться не мог. Поди откажись, если предлагает сам царь Иван Васильевич посредством своего поверенного Малюты Скуратова.

— Ладно, Ваня, я согласен, — только и сказал он.

— Вот и славненько! — хлопнул в ладоши царь, охотно откликающийся на прозвище «Грозный».

И отправил на Соловки первого зэка, бывшего настоятеля Троицко-Сергиевской лавры — игумена Артемия. Того сразу запихали в яму, приспособив под это дело погреб, тоже возведенный на месте каменного фундамента неизвестного назначения. Монахи перевели Артемия на хлеб и воду и от души потешались над былым церковным начальником.

Попутно служители монастыря принялись расчищать каналы по острову, которых было изобилие, править мощенные камнем дороги, построенные неизвестными и неизвестно когда. Конечно, не преминув доложить в столицу, что все это они сами сделали. «Вот те крест!» Поверили. И до сих пор верят.

Ну, а царь Иван Грозный на радостях выдал несколько жалованных грамот о разных льготах, а также особо подчеркнул, что с Соловков выдачи не будет! Попал в островную крепость — пиши пропало: на всю жизнь. Ни амнистий, не окончания срока. Пожизненный приговор, каким бы он ни был на самом деле.

А тут англичане с дипломатической миссией приплыли.

— У вас тут, говорят, зло в шаговом, так сказать, доступе, — промолвили англичане. — А также клад, зарытый Эйриком Кровавой Секирой, а потом перерытый Харальдом Серым Плащом и умноженный Торером Собакой.

— Какая такая собака? — возмутился игумен Антоний Первый.

Тут из ямы подал голос Артемий. Скучно ему стало в темноте, да и речь иностранную услыхал — чего бы не взвыть!

— А - это! — даже обрадовался Антоний Первый. — Это не собака. Это Артемка-баловник. Повыть ему вздумалось. А кладов мы вам не дадим. Самим маловато.

Англичане переглянулись между собой: ладно, поплыли, пацаны, потом с пушками приедем — все клады на блюдечке с голубой каемочкой сами принесут.

Но этот визит без царского внимания не остался. Наказал Грозный своему воеводе Михаилу Озерову отбыть на Соловки и устроить там острог. А чтоб острог лучше устраивался приказал выделить в его распоряжение зэков из числа дворян второй руки. Ну, а кто лучшие в мире строители за исключением таджиков и солдат из стройбата? Зэки, конечно, потому что им платить не надо. Да и кормить — тоже.

Лютовал Озеров год, а потом его придушили до смерти случившиеся карелы. Он их перед этим тоже надумал в строители определить, потому как дворяне второй руки начали очень интенсивно вымирать.

Потом митрополит Филипп впал в немилость, его определили в ссылку в Тиверский Отроческий монастырь, хотя он сам просился на Соловки. Однако царь решил, что он там слишком много и многих знает, и чтоб соблазна никакого не было, пришел какой-то человек и забил опального церковного босса насмерть.

С тех пор Соловецкий архипелаг сначала негласно, а потом, спустя всего пару лет, вполне официально сделался самой страшной карательной темницей Российской империи. Как правильно заметили англичане, «зло в шаговой доступности».

Вот такое вот положение вещей, как это знал Антикайнен. Помогло знание оного в подготовке побега? Да ничуть. Вот если бы книги раздобыть из местного хранилища, собранные еще в пору игумена Иакова, к систематизации которых приложил свою руку сам Авраамий Палицын!

Это несерьезно, однако. Не найти такого повода, чтобы к этой библиотеке приблизиться.

Итак, оставалось надеяться, что два его товарища случайным образом разузнают что-то, что может быть истолковано с пользой. Придется запастись терпением.

Терпение, конечно, было — вот времени не было. После визита Бокия все может чертовски усложниться. Что там в его голове —