Йен Макдональд - Река Богов Страница 17

После театрального, слишком навороченного коктейля бокал чистого джина с лимоном кажется таким приятным, таким охлаждающим, таким бодрящим... Тал чувствует, как холодное пламя поднимается вверх и ударяет в голову.

— Потрясающий напиток! — восклицает Тал.

— Все переворачивает. Хинин! Вот!.. — Ньют поворачивается к аватаре за стойкой. — Господин актер! Еще два таких же.

— О, мне больше не надо, у меня работа завтра с самого утра. Я не представляю, как буду возвращаться домой, — говорит Тал, но ньют сует ему в руку ледяной, покрытый капельками влаги бокал.

В музыке пробивается завораживающий ритм, а по развалинам храма бежит порыв ветра, увлекая за собой тени и язычки пламени. Все поднимают глаза, задаваясь вопросом, не первое ли это дуновение муссона.

Ветер приносит толику безумия в жуткую скуку вечера, и у Тала начинает кружиться голова. Ньют чувствует странную легкость, стремление болтать без умолку и непонятное желание оказаться в каком-нибудь другом городе, на другой работе, в гуще жизни — рядом с маленьким, смуглым и таким безумно красивым ньютом.

Дальнейшее похоже на письмена под дождем. Тал неожиданно для себя обнаруживает, что начинает танцевать. Ньют не помнит, как оказывается на танцполе. Вокруг стоят люди, наблюдающие за ньютом. Собственно, танцует только Тал, но танец его превосходен, безупречен. Тал похож на ветер, только что пролетевший по храму и собравшийся в одном месте, в один порыв. Ньют похож на свет, ночь, искушение, на лазерный луч, направленный на Транх и освещающий только ньюта. «Я хочу, я стремлюсь, я мечтаю». Ну же... Манящий жест... да, он влечет к себе Транх, шаг за шагом выводя ньюта из толпы. Ньют улыбается, отрицательно качает головой. Я подобными вещами не занимаюсь, дорогуша. Но ньют втягивается в круг непредсказуемой игрой шакти и пуруши. Тал видит, как дрожит Транх, словно нечто — некая отверженная, демоническая ночная сущность — выскользнуло из ночной темноты и проникло в ньюта. Транх начинает улыбаться безумной завороженной улыбкой, и вот они уже оба выходят в центр, со всех сторон окруженные музыкой: охотник и его жертва. Все взгляды устремлены на них. Краем глаза Тал видит Юли, самую яркую звезду на небесах, торжественно удаляющуюся в сопровождении свиты. Но это происходит где-то там, ближе к заднику сцены...

Присутствующие ждут кульминации танца — поцелуя, но, несмотря на бесчисленные эротические скульптуры, откровенно демонстрирующие себя со всех колонн и опор храма, Тал и Транх — индийские ньюты, время и место для их поцелуя не здесь и не сейчас.

И вот они уже сидят в такси, и Тал не знает, как и куда они едут, но вокруг темно, а в ушах «эно» продолжает звучать музыка, а голова гудит от выпитого... и все-таки мало-помалу окружающий мир становится более упорядоченным и пристойным Тал знает, чего хочет ньют. Ньют знает, что должно произойти. И уверенность в этом тупо и ало пульсирует внизу живота ньюта.

Они сидят на заднем сиденье подскакивающего на ухабах фатфата. Рука Тала медленно опускается и касается мягкой поверхности бедра Транх, проводит по ней снизу вверх. После мгновенного колебания пальцы Транх ласкают чувствительную, лишенную волос кожу, нащупывают спрятанные под ней штифты контроля гормональной системы и осторожно вводят в них коды возбуждения. И почти сразу же Тал ощущает, как у него бешено начинает колотиться сердце, как перехватывает дыхание, как кровь приливает к лицу... Половые гормоны играют на струнах его тела, как на ситаре: каждый орган, каждый крошечный капилляр вступает в общий гармоничный напев страсти. Транх протягивает руку Тал. Ньют производит подкожный ввод кода, быстро, легко и незаметно. Ньют чувствует, как напрягается Транх с началом гормонального всплеска. Они сидят рядом в подпрыгивающем такси, не прикасаясь друг к другу, но дрожа от желания, не в состоянии произнести вслух ни единого слова.

Отель расположен неподалеку от аэропорта в укромном уголке — комфортабельный, со сдержанным и неболтливым персоналом. Девица с усталым и раздраженным лицом в окошке регистрации с явной неохотой поднимает глаза от иллюстрированного журнала. Ночной носильщик вначале вроде бы зашевелился, но затем, получше разглядев вновь прибывших, мгновенно отворачивается и делает вид, что чрезвычайно увлечен происходящим на экране телевизора. Стеклянный лифт поднимает их по стене отеля в номер на пятнадцатом этаже. Вокруг — узор из огней аэропорта, словно громадное, разукрашенное драгоценностями черное полотно. Небо усыпано гроздьями созвездий и аэронавигационными огнями транспортных самолетов, столь многочисленных в последние дни из-за объявленного режима повышенной бдительности. Сегодня все дрожит — и небо, и земля.

Они вваливаются в номер. Транх протягивает руки к Талу, но Тал ускользает, ньюту хочется немного подразнить партнера. Есть кое-что еще, что необходимо сделать. Тал отыскивает систему обеспечения гостиничного номера и вкладывает в нее чип. «FUCK MIX». Играет Нина Чандра. Тал покачивается в такт мелодии, закрыв глаза. Ньют изнемогает под волнами поднимающейся в нем страсти. Транх подходит к ньюту, движения Транх также входят в ритм музыки. Транх сбрасывает туфли, белое пальто, парусиновый костюм, шикарное фирменное белье в сеточку... Ньют протягивает руку. Тал пробегает пальцами по клавишам оргазма. Все в мире — лишь саундтрек.

Тал просыпается от жажды и идет в ванную.

Ньют, все еще пьяный, все еще не до конца понявший, что произошло, тупо смотрит на однообразие потока, льющегося из крана. Предрассветье окрасило комнату в сероватый цвет. За окном слышится непрекращающийся вой самолетов. Что-то есть в этом утреннем свете, нечто, подчеркивающее каждый из крохотных хирургических шрамов на теле Транх. Тал мрачно качает головой.

Ньюту внезапно страшно захотелось расплакаться, но Тал просто ныряет в постель к Транх и дрожит, чувствуя, как партнер, пошевелившись во сне, протягивает руку и обнимает его. Тал снова засыпает — и просыпается только на стук горничной, желающей узнать, может ли она убраться в номере.

Уже десять часов. У Тал от боли раскалывается голова. Транх уже нет. Одежда ньюта, туфли ньюта, тонкое прозрачное белье ньюта. Перчатки ньюта... Ньюта больше нет. Вместо ньюта визитная карточка с названием улицы и номером дома.

8

Вишрам

Конферансье уже сумел рассмешить аудиторию. Здесь, в артистической уборной, Вишрам чувствует, как смех накатывает волнами, словно морской прибой на прибрежный песок. Это уже настоящий хохот. Тот самый хохот, с которым ничего невозможно поделать, который невозможно остановить, даже если он причиняет вам боль. Такой смех — самый лучший звук на свете.

Оставьте мне ваш смех, люди.

Аудиторию можно очень точно охарактеризовать по тому, как она смеется. Есть жидковатое хихиканье южан — и монотонное «ха-ха-ха» обитателей центральных графств, оглушительный грохот островитян, подобный церковному пению, и очень приятное веселье жителей Глазго. Смех родной, отечественной толпы...

Вишрам Рэй топочет ногами, раздувает щеки и читает заметки из «желтой» газетенки, пришпиленные к стенам артистической уборной.

Вы хорошо знаете свое дело. Вы можете проговорить текст в любом порядке — с начала до конца или с конца в начало. На английском, на хинди, стоя на голове, совершенно голым. Вы знаете, где у вас спрятаны главные козыри и на что лучше всего попадается публика. У вас три главные тематические отсылки. Вы в курсе, в каких местах можно на ходу внести коррективы и затем продолжать, не сбавляя темпа. Вы способны заткнуть рот любому наглецу и клакеру одним ударом острого словца. Сегодня вечером они будут смеяться кошке у микрофона... но почему же тогда у вас такое чувство, словно кто-то засадил кулак вам в задницу и медленно вытаскивает кишки наружу? На родине выступать тяжело, там всегда самые сложные зрители, а сегодня у них будет еще одно оружие. Палец вверх, палец вниз, голосуй глоткой в соревновании «Смешно Ха-Ха», которое проводится в Глазго и которое сейчас в самом разгаре. Это только первое препятствие на пути в Эдинбург и к премии Перрье, но на нем можно споткнуться и сломать себе ноги.

Конферансье начинает неторопливо разогревать публику. Сидящие справа складывают руки вместе. Сидящие слева оглушительно свистят, заложив два пальца в рот. Зрители на балконе заливаются исступленным хохотом. Зовут господина Вишрама! Рэ-э-э-эй! И вот он выскакивает из-за кулис, бежит по направлению к ярко горящим софитам, восторженному реву публики и своей металлической возлюбленной — стройному стальному торсу одинокого микрофона.

Он видит, как она оставляет пальто у клубного швейцара, и думает: попытка — не пытка. Девушка идет, словно рассекая волны. Высоко подняв голову, глядя по сторонам, Она направляется к бару, обходя помещение по часовой стрелке. Вишрам следует за ней, пробираясь сквозь джунгли человеческих тел. Ее окружает банда дружков. Она настоящий профессионал. Но он может отрезать ее от остальных...