Жанна Пояркова - Фрагментация памяти Страница 17

Мы с Гарри пока что находились на окраине Трэма, где он граничил с более спокойными районами. Обналичив деньги, священник первым делом залепил руку медклеем и разжевал несколько капсул обезболивающего, а потом начал приглядываться к каталогу оружия. Продавец оживился, увидев кредиты, обратил внимание на лица, узнал. У меня жутко чесалась подмышка.

— Мне нужен медик. Хирург, — к Гарри вернулось дьявольское спокойствие. — Чтобы привинтить палец.

Он покрутил грязной рукой перед мужиком, словно тот должен был тут же к ней приложиться. К парню на глазах возвращались наглость и обаяние; даже его рваный и убогий балахон на расправившихся плечах превращался в одеяние уважаемого странника. Продавец несколько удивился такой быстрой метаморфозе, покосился на деньги и произнес:

— Это Трэм, тут нет спецов, способных качественно сделать имплантацию. Если только в Каабе. Или отправляйтесь на Косу.

Гарри смахнул оставшиеся капсулы в карман, и мы углубились в Трэм. Даже в названии района чувствовалось нечто, похожее на эхо от рухнувшего в бесконечную бездну механизма. Лениво освещенные окна, мелкие офисы, вывески мелких, увязших в долгах гейм-клубов. У улиц Тиа-сити (кроме нескольких центральных) нет названий — их бы все равно никто не запомнил, так что жители ориентируются районами. Если нужно указать точное назначение, используют маячки на сетевой карте или одну из многих систем позиционирования. Практически у всех есть такая «выносная память», и вещи, которыми не желают захламлять голову, держатся в Сети или микроустройствах. Это вызывает так называемый синдром «выносной памяти», когда человек без вспомогательных устройств абсолютно беспомощен. Серферы Сети похожи на рыб, а реальность — на берег, где они только хлопают жабрами. Если ломается приемник или отключается доступ в Сеть, у человека случается истерический припадок. Мы достраивали свой организм, дополняли его, докручивали, забывая, что можем потерять эти устройства. Меня подобным вряд ли проймешь — слишком много приходится носиться по городу во плоти, но для Трэма моих знаний не хватает.

Безымянные улицы постепенно становились все более кривыми, ветшали, пока мы не вышли к рельсам. Они появились из тумана, потом потускнели, уходя вдаль желто-серым приглашением вступить в запретную зону. Я в районе не ориентировался, приемник указал направление к ангару и Каабе двумя разными стрелками. Все-таки Корпорации придется серьезно постараться, чтобы заставить меня покупать навороченное барахло, когда старые вещи работают.

— Предлагаю пожить в какой-нибудь конуре в глубине депо, — сказал я. — Ты сходишь к ангару и купишь у геймеров хотя бы матрас. В лицо тебя никто из них не знает, подумают, что еще один игрок. А я заберу гитару.

Гарри уклончиво хмыкнул, но противоречить не стал.

Мы разделились. Священник уверенно направился к ангару Роя, будто до сегодняшнего дня только и делал, что навещал геймеров, а я побрел вдоль границы Трэма, заодно надеясь отыскать что-нибудь похожее на жилье.

Горожанин, лишенный ориентации с помощью улиц и знакомых домов, попадает во власть паранойи. Дымка Трэма поглотила меня с головой, показывая то развороченные внутренности вагонов, то пустые, уходящие в никуда рельсы, то одинокие деревца, наступающие на наши следы. Ноги проваливались в заполненные травой и грязью ямы, в одной из которых я обнаружил чучело зомби. Испугать меня он не сумел — речевой центр робота заело, он сучил ногами и жужжал, стараясь выбраться из размытой дождями ямы. Не знаю, зачем, но я его вытащил и прислонил к ковшу навеки замершего и уже вросшего в землю подъемника. Мы с устаревшим роботом-зомби стали союзниками — два существа, попавшие на уровень «Трэм».

— Я за тобой вернусь, приятель, — пообещал я бездумно роющему землю зомби и отметил место.

В Трэме кажется, что кто-то заглядывает тебе через плечо, но когда оборачиваешься, неведомый преследователь тоже чуть перемещается, оставляя в дураках. Через некоторое время я набрел на вытянутое здание, по полу которого тянулись вездесущие рельсы. Они перекрещивались, вели в далекое и близкое никуда, бесцельно ползли в сумеречной зоне Трэма и всегда были рядом. Здание напоминало ремонтный цех или что-то вроде. Большие окна пропускали изломанный туманом свет, в углах трупным пятном притаилась темнота, сырость проникла всюду, разъев станки, инструменты, стены. Хотя крыша не была пробита, жить тут я не собирался. Ветер гонял жухлые листья и клочковатый полиэтилен. Воздух, казалось, тоже движется — его то становилось слишком много, а то нечем было дышать.

Несколько будок, встретившихся по пути, прохудились; в перерабатывающем заводе не нашлось ни одного помещения, от которого не бежали бы по телу мурашки. Мокрые кострища расползлись как кляксы. Трэм выглядел покинутым и агрессивным, словно за время, на которое его оставили в покое, слишком привык быть один.

Когда вдалеке показался серый пористый куб Каабы, я свернул налево, прополз под дырявой оградой и некоторое время шел по недостроенным складам, натыкаясь на оставленные упаковки от синтетической еды. Бледный силуэт слабо освещенной больницы действовал даже на расстоянии. Свет едва заметно подрагивал, совпадая с периодом сканирования местности охранной системой, — это выглядело так, будто Кааба передает по зоне Трэма вибрации сумасшествия. Если так, я облучился по полной.

В путешествии в одиночку есть свои плюсы — после того, как я уселся на подоконник, покрытый пятнышками рыжеватого мха, в голове начали состыковываться разбросанные прежде куски. Когда события происходят слишком быстро, не успеваешь осознать опасность. На это нет времени. Один механик из трущоб говорил, что философствование свойственно лишь тем, кому нечем заняться. Мы с Гарри как будто сели в вагончик и понеслись вперед, набирая скорость. Если рискованному делу сопутствует успех, поневоле начинаешь задумываться о том, что это либо твое предназначение, либо гигантская подстава. Пока же нам просто безбожно везло.

Практика выкупа преступников, за которых назначали награду, в Тиа-сити процветала. Таким образом конкурирующие группы или фирмы добывали себе необходимый персонал — тот, кто насолил в одном месте, мог легко пригодиться в другом. Если человек не нарушал законы Тиа-сити, а только разъярил какую-либо из диаспор, банд или холдингов и эта ярость имела денежный эквивалент, его приговор не был окончательно подписан. Вот только с японцами такая система чаще всего результата не давала. Месть, долг чести, — эти понятия не разрешают якудза просто так отказаться от преследования, а сводка новостей и поведение фриков говорили о том, что они просто кивнули и отозвали собак. Это меня тревожило — сумма, за которую меня выкупили, была высока, а условий освобождения от погони я до сих пор не знал. Никто не мешал мне проигнорировать этот широкий жест, спрятаться в глубине Трэма и переждать, но Тиа-сити не из тех мест, где можно долго скрываться.

Подобравшись к месту, бывшему для меня домом, я лишний раз осознал невозможность обратного пути. Дверь склада разворотило, словно в нее угодило космической пушкой, и я побоялся, что туда понабежали портовые бродяги. Торчки продадут все, что попадется под руку, даже лестничные перила. Внутри висела давящая тишина. Я поднялся по лестнице, чтобы не поднимать лишнего шума, но боевики, очевидно, потеряли интерес к складу сразу же, как узнали об отмене вознаграждения. Не было слышно только шелеста птиц, перепуганных пальбой и грохотом. В комнате все в беспорядке валялось на полу, рабочую станцию взорвали, часть железа забрали с собой. Электрогитару я нашел посреди комнаты, корпус раздавил какой-то фрик, но это можно исправить. Я пробежал пальцами по инструменту, определяя повреждения, и услышал чужой голос.

«Завтра в 20.00 в „Парсеке“. Захвати с собой священника. Это неопасно. Стар».

Рекламная электронка старого образца сидела на окне и тщательно проговаривала слова. Я раздраженно поймал малявку, осторожно положил гитару в чехол и покинул склад.

Если находиться около входа в «Парсек» дольше обычного, начинаешь чувствовать, как тебя сжевывает резиновый рот. Все подчинено особому ритму, которого нет за дверью, — идиотски жизнерадостный звон нескольких десятков касс сыплется в воздух, искрятся анимированные плакаты, роскошные мулатки глотают пилюли для улучшения памяти, попадая в такт всеобъемлющему дыханию магазина-монстра. Белым шумом разговаривают покупатели, раздаются тихие чпоканья автоматов для упаковки, едва слышное шуршание тканей и раздающееся невпопад «Возвращайтесь!». Ровные рядки белесых полок, заваленные неисчислимым количеством пакетиков и пакетов, — это лабиринт игры, в которой по прорезанным дорожкам катают железный шар; они взмывают так высоко, что приходится задирать голову, чтобы разглядеть, где они заканчиваются. Этажи выше заняты бесконечными костюмами, куртками, платьями и комбинезонами, плитами, ваннами, усилителями, панелями, шлемами, комплектами проводов, волосатыми, поющими, прыгающими и даже иногда имитирующими секс игрушками для маленьких и больших мудаков. Легион манекенов-андроидов двигается по заранее определенной территории, танцует нескончаемый танец продвижения барахла в массы. «„Парсек“ — БЕСКРАЙНЕЕ ПРОСТРАНСТВО ТОВАРОВ» синхронно проплыло по всем инфоэкранам. Гарри покривился.