Александра Седых - Башня континуума. Владетель. Том 2 Страница 17

– Душенька, Христа ради, умоляю, оденься.

– Я ведь и не раздевалась почти…

– Вот и славно. И не надо. Ступай, душенька.

Серафина поднялась и направилась к дверям, на секунду остановилась и поглядела на лорда Ланкастера задумчиво-задумчиво.

– Знаете, вы тоже иногда бываете очень странным. Очень странным. Очень. Скажите, когда вы так делаете, вам не больно?

– Делаю что, душенька.

– Бьетесь головой об стену.

Если бы Кит знал, что видит бедняжку Серафину в последний раз, он, наверное, удержался и не стал бы посылать ей вслед хриплым шепотом ужасные проклятия. Хотя, положа руку на сердце… нет. Извините, но… нет. Нет.

2

Последний час жизни застал Серафину Милфорд, пятую леди Торнтон, в Копилке, в картинной галерее, в зеркальном зале. Сидя на полу и прижав к уху серебристую трубку спин-передатчика, душенька персик беседовала с адвокатом.

– Да, я хочу, чтобы вы приехали, немедленно. Да, я хочу подать на развод. Я больше не могу жить с этим человеком. Он плеснул мне в лицо серной кислотой!

– Леди Милфорд, помилосердствуйте, если бы вам плеснули в лицо кислотой, вы бы не могли сейчас со мной разговаривать, – резонно ответил адвокат.

– Допустим, не плеснул, но угрожал плеснуть!

– У вас имеются свидетели?

– Мои болонки.

Адвокат надолго замолчал.

– Леди Милфорд, возможно, стоит подождать, пока муж будет угрожать вам в присутствии настоящих свидетелей, а не болонок. Я не имел представления, что у вас дома хранится серная кислота.

– Не дома, а в его лаборатории! Не знаю, что нашло на него, но он обустроил в подвале настоящую лабораторию с пробирками и своими странными агрегатами. Даже боюсь представить, в какую сумму это обошлось! Миллионы! Много миллионов! А мне не дает и гроша ломаного на мои расходы.

Не то чтобы адвокат одобрял расточительство лорда Торнтона, но, владея многомиллиардным состоянием, их милость легко мог тратить любые деньги на любую прихоть.

– Серафина, деточка, я на днях как раз беседовал с вашим мужем. Так вот, милорд считает, что вы злоупотребляете некоторого рода препаратами.

– Чем?

– Запрещенными препаратами, возможно, опасными для вашего здоровья. Он считает, вам требуется помощь.

Серафине не требовалась помощь. Ей требовались деньги, наркотики, драгоценности, возможность веселиться на полную катушку и вести свой легкомысленный образ жизни. Она так и не сумела понять, что все эти годы, выбиваясь из сил, Ричард пытался сделать для нее что-то. Хоть что-то. Пусть он это делал не из любви, а из куда более низменных побуждений, и не вызывал в данной ситуации сострадания, он на сострадание и не напрашивался, а безропотно влачил свое безрадостное существование.

– Мне не нужна помощь! Мне нужно, чтобы вы объяснили, как я могу обчистить этого ублюдка до последней нитки!

– Успокойтесь.

– Я спокойна!

– Где вы сейчас? В галерее? Буду у вас через полчаса.

– Почему так долго? Вы ведь находитесь в этом же здании!

– Я обедаю. Если я не буду время от времени обедать, я умру от недостатка питания и никак не сумею представлять ваши интересы в бракоразводном процессе.

Серафина истошно взвизгнула и зашвырнула трубку в самый дальний и темный угол. Схватила сумочку и принялась копаться в ее внутренностях. Нашарила кучу разных таблеток, банку сладкого газированного напитка, салфетки, хмм, две серебряные чайные ложки тонкой работы с вензелями – наверное, остались от завтрака. Наконец, она нашла флакончик с остатками Мыслераспылителя и жадно втянула чудесный порошок ноздрями.

Мир тотчас переменился к лучшему и подернулся сверкающей дымкой. Окруженная зеркалами, сверху, снизу, слева и справа, Серафина легла, распластавшись на полу, и стала ждать, пока начнутся видения, и к ней придут прячущиеся в глубине зеркал мертвецы.

Скорей всего, причиной тому послужили наркотики, но она достигла того особенного состояния психики, когда она видела.

Сами по себе видения не являлись плодом ее наркотической зависимости. Многие люди могли свидетельствовать о необычных вещах, творящихся в Копилке. Обслуживающий персонал здания, высокопоставленные корпоративные жрецы, дантисты, юристы, нотариусы, клерки, продавцы магазинов и служащие бесчисленных контор – всем им было о чем рассказать. О привидениях, о внезапных и беспричинных смертях охранников на постах, о необъяснимых поломках дорогостоящего оборудования. О кровожадных чудовищах, выбирающихся ночами из коллекторов и вентиляционных шахт. О том, что время от времени в Копилке загадочно исчезают и появляются кабинеты, коридоры, целые этажи. О самоубийствах, разумеется. Кое-кто шепотом уверял, что в недрах огромного здания прячется сатанинская церковь с перевернутыми крестами, где, не умолкая, звонят адские колокола, созывая адептов дьявола к богохульным службам.

Смешно, право. Конечно, ничего такого здесь не происходило.

Она бы не позволила.

Никогда.

Просто…

Копилка была живая.

И, как всякое живое существо, Копилка помнила. Помнила хорошее и плохое. Помнила живущих и умерших. Помнила величайшие подвиги и мерзейшие преступления, прекрасные любовные истории и трагедии. Случалось, она мечтала о давно ушедших временах и о временах, которым только суждено наступить. Она погружалась в сырые туманы предрассветной дремоты, и видела сны, иногда чудесные, но порой тяжелые и беспокойные, и тогда в темноте вздыхали и шевелились невиданные монстры, порождения ее кошмаров, а прямые, как стрелы, коридоры, обращались запутанными лабиринтами, где можно было блуждать целую вечность, не находя выхода.

Копилка жила, дышала, внимательно наблюдала за своими создателями, вдохновителями, тиранами и мучителями. Наблюдала и училась.

Каждый день сюда, к ней, приходили тысячи, десятки тысяч людей. На работу, или за покупками, или пообедать в ресторанах, или развлечься, или полюбоваться ею, величайшей архитектурной достопримечательностью столицы. Женщины, мужчины, старики, дети.

Детей она любила и никогда не трогала, хотя нескольким отъявленным малолетним хулиганам определенно пошли на пользу встречи с монстрами в ее коридорах. То же самое можно было сказать о алкоголиках и наркоманах, на которых бледные призраки воздействовали лучше любой дорогостоящей терапии.

Иногда Копилка сводила любовные парочки. Жалея юных и несчастных продавщиц из ужасных огромных универсальных магазинов, она подыскивала им обеспеченных женихов, а чахнущих над бумагами унылых клерков знакомила с румяными и смешливыми официантками из дорогих ресторанов. Порой Копилка помогала в расследовании преступлений, подбрасывая представителям закона улики, но порой и покрывала преступников, потому что жизнь – сложная штука, и всякое случается.

Ее истово ненавидели, считая рукотворным храмом наживы. Ею восхищались как непревзойденным памятником архитектуры, истории и культуры. Ее боготворили, воспевая ее красоту, ее величие, ее грацию. Немногие действительно любили ее, и немногие понимали и принимали ее истинную суть. Тем драгоценней были редкие слова признательности.

Бережно храня в сердце эти слова, она старалась сдержанно принимать и хвалу, и хулу. Она не обижалась. И на свое прозвище, в том числе.

Копилка.

Что ж, могло быть хуже.

Она никого не судила.

Никого не карала.

Никого не обманывала. Не подталкивала в спину. Просто выполняла свою работу.

Не палача, не судьи, но – орудия.

И теперь, в бесчисленных зеркалах проступили бесчисленные лица.

Лица людей, по тем или иным причинам избежавших земного правосудия.

Безжалостных убийц. Насильников. Растратчиков. Сектантов. Игроков. Растлителей. Растратчиков. Ловких махинаторов, безжалостно обанкротивших тысячи семей. Женщин, убивших в своем чреве нерожденных младенцев. Неверных мужей. Родителей, предавших своих чад. Сыновей и дочерей, позабывших о своем долге…

Серафина видела их лица. Запертые в адском зазеркалье люди кричали и протягивали к ней руки.

– Помоги нам, помоги нам, выпусти нас отсюда.

Пылая в наркотическом бреду, Серафина бессознательно протянула руки к ним в ответном жесте. Зеркала трескались и плавились подобно горячему маслу, а внутри отчаянно вопили мертвые люди.

– Выпусти нас, выпусти, выпусти нас отсюда!

Неожиданно вопли утихли. Мертвые лица исчезли. Серафина осталась одна. Совершенно одна наедине с потухшими зеркалами, не отражающими ничего, кроме сумеречной мглы ее души. В следующий миг глазную клетчатку ей обожгло ослепительной вспышкой, зазвенел тонкий, пронзительный визг и обрушился громовым раскатом грохот. Сотни зеркал, больших и малых, взорвались изнутри прозрачными, как слезы, фонтанами осколков. Она смутно ощутила это так, будто подверглась нападению роя пчел, истерзавших беззащитное тело острыми укусами.