Вадим Проскурин - Хоббит, который познал истину Страница 17

— Только вчера там был. Хардинг с Дромадроном сразу на меня насели, давай, говорят, рассказывай про свои подвиги. А про что мне рассказывать — про то, как аннурские летчики орочьих младенцев живьем жгли?

— А что, там уже такое творится? — заинтересовался Уриэль. — Этот, как его… Рыболов, он что, с Мордором сцепился?

— Нет, это было раньше, когда аннурские драконы бомбили Могильники.

— А при чем здесь орки?

— Церн поначалу заселял Могильники не людьми, а орками. На востоке Ганнара жили урукхаи-ревизионисты, которые отреклись от Моргота после Великой Мордорской революции. Церн предложил им переселиться на чернозем и одним выстрелом убил трех зайцев: отхватил две трети спорной территории, не потерял людей и избавился от нежелательных подданных.

— М-да… — протянул Уриэль. — Ну почему эти орки такие тупые? Интересно, избавятся они когда-нибудь от проклятия Красной книги?

— Такие вещи лучше не знать.

— И то верно. Значит, родные места тебя не успокоили. А если прогуляться по Миррору или Арканусу? А что, сходи, развейся, станешь единым хозяином обоих миров, для тебя это раз плюнуть, заодно узнаем, чем игра заканчивается.

— Разве тебе это интересно?

— Да нет… Но надо же чем-то тебя занять! Хочешь, сходим в библиотеку, наберем книжек из реального мира, почитаешь про думающих, будет нас двое ботов-хакеров.

— Почему двое? А Олорин?

— Олорин куда-то подевался, целый месяц от него никаких вестей. Вот у кого, кстати, настоящая депрессия. Я на днях даже запустил специальный артефакт для его поиска, только, боюсь, в ближайшие месяцы он ничего не найдет. А может, и вообще ничего не найдет.

— Почему? И вообще, зачем тебе артефакт? Можно же искать разумного по рунному идентификатору.

— Рунный идентификатор действует только в пределах одного думающего, в Междусетье с его помощью ничего не найдешь. Сссра, кстати, тоже куда-то пропал. Разваливается наша компания.

— Действительно… Впрочем, что в этом странного? Все, что хотели сделать, мы сделали, теперь у каждого свои дела, своя жизнь. Все естественно.

— Да, ты прав, но все равно это печально. Ладно, Хэмфаст, делай что хочешь. Депрессия у тебя есть, но неопасная, и, если ты не будешь чрезмерно переживать, все будет хорошо. И вообще, запомни: ты чувствуешь только то, что позволяешь себе чувствовать. Будь хозяином своей души, не думай, почему тебе плохо, думай, зачем тебе плохо. И очень скоро ты поймешь, что предаваться самоедству нет никакого смысла.

— А если я опять натворю что-нибудь не то?

— Натворишь — будешь виноват. А как еще может быть? Главное — чтобы ощущение вины не толкало тебя на другие дурные поступки. Постарайся не быть рабом своих чувств, контролируй себя, и сила пребудет с тобой.

И Уриэль снова погрузился в чтение.

22

— О, Хэмфаст Брендибэк! Сколько лет, сколько зим! Как. я рад тебя видеть! Наконец-то ты перестал обижаться на старого дурака!

Я растерянно пожал плечами.

— Не такой уж ты и старый, — сказал я, — и я уже давно не обижаюсь на тебя, на твоем месте я, наверное, сделал бы то же самое. А ты не жалеешь, что не смог убить меня по-настоящему?

— Глупо жалеть о том, что никогда не могло произойти. Если бы я знал, что тебя нельзя убить, я не стал бы и пытаться, но откуда мне было знать? Ладно, Хэмфаст, давай не будем ворошить прошлое. Борга! Тащи сюда лучшее вино и разогревай ужин!

В комнату вошла молодая, смазливая, круглолицая девица с длинной и толстой соломенно-желтой косой, одетая в простенькое платьице, подобающее зажиточной крестьянке или трактирной подавальщице, но никак не прислуге великого мага. Видимо, это и была Борга. Она подобострастно кивнула и выскользнула за дверь, окинув меня любопытным и почему-то опасливым взглядом.

— Что это она так странно на меня посмотрела? — спросил я.

— Узнала. Здесь вообще нечасто появляются хоббиты. — Леверлин хихикнул, но сразу же придал лицу серьезное выражение.

Я запоздало сообразил, что забыл поменять тело хоббита на другое, более подходящее к местной обстановке, — то-то мне казалось, что все здесь какое-то не такое. Все-таки Никанор прав, что-то нехорошее творится с моей душой.

— Подошел к третьему рубежу? — спросил Леверлин, и я не смог прочитать на его лице ничего, кроме искреннего участия.

— Что ты имеешь в виду?

— Молодой маг преодолевает первый рубеж, сотворяя первое заклинание. Второй рубеж — сотворение первого своего заклинания. А на третьем рубеже маг выбирает путь. Чаще всего магу не приходится ничего выбирать, все решает учитель, но случается, что учитель не может или не хочет выбрать путь ученику. Тогда ученик впадает в депрессию, становится рассеянным, рвется то в одну, то в другую сторону. Сегодня ему кажется справедливым дело света, а завтра он решает, что свобода выше добра, а рост выше счастья. Не так?

— Так. Но каков выход?

— Выход один — ты должен принять решение. Не важно, каким оно будет, но оно должно быть принято раз и навсегда. Или, по крайней мере, надолго. Ты можешь решить, что твоя цель — строить светлое будущее в отдельно взятой стране, или можешь посвятить себя познанию тайн мироздания. Или удалиться от мира и жить среди холмов, обратив взор внутрь себя. Ты можешь даже решить ничего не решать, но это ненадолго — когда придет время, ты выберешь путь так или иначе.

— Но я не могу выбрать путь! Все, что ты перечислил, и все, что называли другие, все варианты до единого имеют свои недостатки.

— Правильно! Ты уже почти все понял. Нет идеального пути, каждый путь чем-то плох, всегда приходится чем-то жертвовать.

— Всегда? А чем пожертвовал ты?

— Передо мной не стоял этот вопрос. Плезенс Заточитель указал мне мой путь, и я не жалею о сделанном выборе, несмотря на то что с течением времени вижу на своем пути все больше и больше колдобин. Твой учитель Уриэль разве не указал тебе, куда стремиться? Или то, что он указал, тебя не устраивает?

— Ничего он не указал… Уриэль хочет все знать, ему важно только знание, знание само по себе. Он говорит, что знание рождает силу, а сила помогает творить добрые дела, но он не творит добрых дел, он просто копит знания.

— Значит, ты хочешь творить добрые дела… — протянул Леверлин. — А что для тебя есть добро?

— Не знаю. Добро есть добро, как можно описать его другими словами?

— Например, как благо своего ближнего.

— А что такое благо? И кто такой ближний?

Леверлин коротко хохотнул.

— А ты поднаторел в философии, Хэмфаст. Ты хотел узнать мой путь? Так знай: ближний для меня тот, кого я сам считаю своим ближним, а благо ближнего для меня то, что я сам полагаю благом ближнего. Не подумай, что я считаю себя всезнайкой, нет, время от времени я ошибаюсь, и мне плохо, когда я ошибаюсь, у меня тоже есть совесть, но, как бы я ни ошибался, мой путь — благо ближнего.

— Я для тебя ближний?

— Пока нет.

— Чтобы стать твоим ближним, я должен принять твой путь?

— Не обязательно. Ты можешь помогать моему делу, следуя своим путем.

— Понятно… А скажи мне, почтенный Леверлин, что бы ты стал делать, если бы из Вселенной внезапно исчезли высшие силы? Все до единой?

— Пока высшие силы меня не трогают, мне на них наплевать. А когда они вмешиваются в мои дела, я веду себя так, чтобы не вызвать их гнев, но не более того. Нет, Хэмфаст, мой путь — это мой путь, я выбрал его сам, а не по указке высших сил.

В этот момент я подумал: зачем я все это говорю? Не депрессия ли говорит моими устами? Не станут ли мои слова самой большой глупостью за всю мою жизнь? Но роковые слова сорвались с моих уст.

— Существуют иные миры, — сказал я. — И среди них есть реальный мир, обитатели которого сотворили все остальное.

— Ты имеешь в виду Валинор?

— Нет, Валинор вообще не существует как область пространства, я имею в виду именно реальный мир. Там нет иных рас, кроме людей, там не действует магия, и вообще это довольно-таки поганый мир. Но все остальные миры — только плоды воображения людей реального мира, оживленные специальными артефактами.

— Подожди-подожди! Там же не действует магия, какие там могут быть артефакты?

— Немагические, у нас их не делают из-за нецелесообразности. Среди них есть особые артефакты, которые люди реального мира называют думающими, многие из них хранят внутри себя другие миры, называемые виртуальными или воображаемыми. Наш мир — один из них.

Я взглянул на Леверлина и заметил, что тот подобрался, его глаза стали смотреть сосредоточенно и по-деловому, он даже отодвинул в сторону стакан с вином.

— В реальный мир можно попасть? — спросил он.

— Нет, но можно путешествовать между виртуальными мирами и…

— Наплевать на воображаемые миры! Отсюда можно повлиять на течение дел в реальном мире?