Виталий Абоян - Ипостась Страница 19

Каждая вспышка отдавалась болезненным уколом в голове Окоёмова. С каждым ударом молнии яркий блеск задерживался в глазах все больше, почти ослепляя, заполняя окружающий мир нездоровой голубизной, вытесняя краски, скрытые полумраком. Может, все дело в электричестве и «джьяду гумра» ни при чем? Впрочем, незачем себя утешать – даже если виной всему гроза, раньше электричество не действовало на Окоёмова никак.

То, что он добрался до деревни в темноте, без каких-либо ориентиров, вполне можно считать чудом. Но на этом чудеса не заканчивались.

Глухое «бу-бу-бу» больно ударило по барабанным перепонкам. Нечто ярко-желтое, тщетно пытающееся перещеголять интенсивностью свет молний, цветком открылось прямо перед Окоёмовым. А вслед за этим густая листва, из которой только вышел Окоёмов, разлетелась испуганной воробьиной стайкой, густо обсыпав Василия зеленой трухой.

– Провалиться тебе, четырнадцатый! – заорал боец, который стрелял. В темноте Окоёмов не смог разобрать, кто это был. – Я же тебя чуть не убил.

Никакого испуга, ни малейшего переживания. Простая констатация факта. Если бы боец, выпустивший очередь в появившегося из зарослей Окоёмова, попал – не велика беда, одним трупом больше, одним меньше. Здесь своих не было.

Отдышаться не дали. Кто-то сильной рукой выдернул Окоёмова из зарослей, толкнув в сторону ближайшей лачуги. В руках как будто сам собой появился автомат, затвор был передернут, оружие полностью готово к работе. Готово убивать – в этом его предназначение.

Василий бормотал что-то про Лейтенанта, пытался рассказать о мине. Но его никто не слушал. Лица всех, кого он успел здесь увидеть, были перекошены какой-то не то злобой, не то хищным голодным оскалом. Бойцы вошли в раж, им было хреново, им не нравилось убивать слабых беззащитных людей. Но было нужно, и поэтому приходилось убеждать себя, что все правильно, что они на войне и если не ты, то тебя. Похоже, им это удалось.

То, что происходило дальше, Окоёмов запомнил плохо. Вроде бы кто-то постоянно кричал. Выл, монотонно, на одной ноте, так, что сводило зубы. Со всех сторон доносились приглушенные грозой хлопки выстрелов. После очередного хлопка вой затих, но не надолго – тут же ему на смену пришел чей-то визг.

Окоёмов давил указательным пальцем на спусковой крючок «Патанга», который, словно эпилептик, дергался в руках из стороны в сторону. Действия предельно автоматизированы – удар ногой в хлипкую, собранную из веток и какого-то хлама дверь, давление нагревшегося металла на указательный палец, пляска автомата, визг, грохот грозы снаружи.

Сколько жило людей в этой деревеньке, Василий не смог бы сказать и приблизительно. Скольких из них убил лично он – тоже. Здесь шла война, перестать стрелять можно только тогда, когда упадет последний враг или закончатся патроны.

В какой-то момент внутри «Патанга» стукнуло, и автомат, икнув, захлебнулся. Окоёмов, находясь в полузабытьи, продолжал давить на спусковой крючок, желая только одного – чтобы эта узкоглазая дрянь наконец заткнулась. Голова, казалось, вот-вот взорвется от вопля, звучащего на самом пределе слышимости, заставляя вибрировать кости.

Но звук не исчезал, и девчонка – та самая, что привела бойцов в родную деревню? – не падала, брызги темно-багрового не летели по устеленному подвявшими листьями полу. Окоёмов попытался передернуть затвор вручную, но тот застрял окончательно.

Ну почему она не перестанет визжать?!

Не думая ни о чем, привычным, заученным движением Окоёмов стряхнул с плеча ремень «Патанга», перевернул автомат, перехватив его за цевье, и с размаха опустил приклад на голову миниатюрной черноволосой девушки.

Именно в этот момент боги решили, что Василий Окоёмов натворил в лесной деревне достаточно. Удар ветра сорвал крышу с покосившегося домика, почти непрозрачные от царапин и трещин стекла со звоном полетели на пол. А потом Окоёмов перестал понимать что-либо, получив удар какой-то балкой, свалившейся с потолка прямо ему на макушку.

Последним, что отпечаталось в его помутившемся сознании, была яркая, сжигающая к чертям палочки вместе с колбочками в сетчатке молния. Электрический разряд ударил в дерево метрах в десяти от развалин домика, среди которых лежал Окоёмов. Мимо полыхающего дерева, подпрыгивая, летели ветки и целые кусты, вырванные ураганом с корнем. Тайфун достиг своего апогея.

Глава 12

Каменные ступени медленно разрушались, а местами виднелись глубокие, размытые водой трещины. Трудно сказать, появились они теперь, во времена Пралайи, или были результатом естественного влияния разрушающего все времени.

Абхай Лал вошел под своды колоннады, ведущей в храм Аннамалаияра, – один из немногих, сохранившихся после наступления Пралайи, больших святилищ. Все девять каменных гопурамов[6] храма по-прежнему устремлялись в небо, лишь слегка затронутые водой и землетрясением. При взгляде на разруху, вольготно устроившуюся прямо под стенами храма, появлялась мысль, что решение оставить Аннамалаияр в неприкосновенности принадлежало лично Шиве.

На плитах потолка, укрепленного массивными железными балками, и на колоннах хорошо заметны отметины прошедшейся два года назад через весь Тируваннамалай волны. Воду принес разбушевавшийся океан, слизавший почти все прибрежные города. Огромная волна прошла в глубь субконтинента и потеряла силу километрах в тридцати западней этих мест.

Генерал прибыл сюда не только для того, чтобы выразить почтение Шиве. И пришел он не один – рядом с высоким, статным безопасником, одетым в военный мундир, неспешно шагал облаченный в белые одежды, щуплый и низкорослый человек, по сравнению с генералом производящий впечатление голодающего. Свами Вишванатхичаран Шарма – один из виднейших брахманов[7] Шивы. Шарма был Гуру. Абхай Лал пришел в храм Аннамалаияра за советом, который надеялся получить от брахмана.

Генерал шел чуть сзади, он хорошо видел бритый наголо затылок Гуру, на котором, если присмотреться, можно заметить тонкий горизонтальный шрам. «Балалайки» там не было.

Абхай Лал знал, что в свое время Вишванатхичаран Шарма был обычным человеком. Он родился брахманом – никто не мог выбирать себе варну, – но направил стопы по светскому пути. В двадцать с небольшим лет он возглавил один из крупнейших фармацевтических заводов Индии и успешно управлял производством на протяжении полутора десятков лет.

Генерал Лал мог считать, что знает об этом человеке все – возможности главы национальной безопасности позволяли читать досье даже на самых уважаемых брахманов. Но Абхай был мудрым человеком и не считал так – знать все о Гуру невозможно, это вне возможности кшатрия[8], увязшего в бесконечности сансары.

Причина, по которой еще молодой Вишванатхичаран Шарма оставил высокий пост и пришел в храм Минакши, оставалась для генерала загадкой. Только глупцы пытаются разгадать подобные ребусы, которые не требуют решения.

Перед тем как начать путь к мокше[9], Вишванатхичаран Шарма избавился от «балалайки». Хирургическим путем – «гнездо» удалили в одной из клиник Ченная. Лал однажды спросил у Гуру – зачем. Но ответа не получил: каждый сам решает, что ему нужно для достижения мокши.

Именно в храме Минакши Свами Вишванатхичаран Шарма нашел путь из круга сансары и стал Гуру. От храма Минакши ныне не осталось ничего, и даже место, где он располагался, покоится на дне океана. Однако Гуру Шарма милостью Шивы остался жив, чтобы продолжать дело своей Традиции. В день, когда в мир пришла начавшаяся не ко времени Пралайа, Вишванатхичаран Шарма был в Дели.

– Я бы хотел, чтобы вы прочли вот это, Свами, – сказал Абхай Лал, протягивая брахману планшет коммуникатора.

– Подожди.

Гуру подошел к небольшому металлическому коробу, над которым плясал воздух, разогретый шраута-агни[10]. Он зачерпнул ладонью горсть риса из миски, стоящей рядом с огнем, и, не глядя, высыпал зерна в ахаванию. Послышался треск пожираемого огнем злака – боги принимали жертву брахмана.

Шарма бросил на генерала короткий взгляд – Лалу не нужно объяснять, чего от него ждали. Абхай подошел ближе и повторил действия Гуру.

– Что ты хотел узнать? – спросил Шарма после того, как счел, что время для разговора пришло.

– У меня появились новые сведения, – начал генерал, но брахман прервал его:

– Чем могут быть полезны мне сведения из твоего ведомства, кшатрий?

Абхай Лал снова взял в руки коммуникатор, включил его и передал Гуру.

– Мне очень нужен ваш совет, – сказал он, почтительно склонив голову. – Не в моей власти знать, что может быть интересно брахману.

Губы Шармы тронула легкая улыбка – Лал дал правильный ответ. Он принял из рук генерала коммуникатор и углубился в чтение. Все это время безопасник сидел тихо, не сводя глаз с огня шраута-агни.