Иван Логинов - Призванный. Возможно, баллада. Страница 19

На левой стороне площади располагается строение попроще, павильонного типа, но тоже не без изыска. Обнесенное сплошным шиферным забором, крашенным в ярко синий цвет. К закрытым воротам приколочен какой-то пластиковый лист, на котором старательно выведено: «Торговый центр ХАРИНО».

По канону в лавках продается оружие, броня, зелья и, случается, магия. Сюда же сбываются трофеи.

Толкаем створку. Отходит она без скрипа, но с заполошным звякобряком из павильона, куда, через просверленную в стене дырку, от ворот тянется шнур.

В окне рукописный плакат:

ПЕЙ АКТИМЕД И НЕ КАШЛЯЙ!

Реклама, однако.

Входим внутрь. Над головой опять взбрякивает своим содержимым пляшущая на веревочке ржавая банка. Из-за прилавка, положив мясистые руки на стойку, в упор смотрит мужик с круглой лоснящейся мордой.

– С ранья невтерпеж? – приветствует он нас вопросом.

Если это по поводу заехать ему в просящее рыло кирпичом, то пока вроде бы не за что. Посему в качестве ответа неопределенно пожимаем плечами и начинаем оглядывать товары.

Их, откровенно сказать, не в изобилии.

За стойкой в углу на пластмассовых плечиках весит брезентуха повседневной носки. На самодельной этикетке так и указано: «Роба». Ниже накарябана цифра 3. То ли цена, то ли наличное количество экземпляров.

На полке выставленные в ряд бутылки и табличка: «Актимед 1». Видимо все-таки, цифры относятся к цене, потому как бутылок с целый десяток.

Под стеклом витрины небольшая стопка брошюр с названием: «Спасем братьев наших меньших». Ценник тоже не затейлив: «Бумага 2».

– Деньги тут у вас где берут? – спрашиваем кругломордого.

– Нигде не берут, свои имеют, – отрезает он и опускает правую руку под прилавок. Там что-то гремит, возможно, нащупанный топор.

Дабы успокоить хозяина, отворачиваемся.

Вот это да!

В угловом застекленном шкафу стоит двуручный меч ростом нам под подбородок и шириною в ладонь, если класть ее поперек клинка.

С этим-то ратоборным мечом на плече и представляется былинный богатырь, возвращающийся из похода к басурманскому становищу.

– Много ль накосил Илюша? – шутливо спрашивают работающие в поле сельчане.

– Да я их косил, а не считал, – благодушно отвечает добрый молодец.

Нам таким махать, пожалуй, не под силу.

– Почем кладенец? – поворачиваемся к хозяину.

– Не про тебя вещь, – еще больше расплывается тот мордой. – Тыщу услов кузнецу и сто заведению.

Цены тут, значит, меряют в услах. Ладно, не в уях.

В сопровождении двойного звукобряка выходим на харинскую площадь.

Касаемся пальцем ландшафтного символа на интерфейсе навигатора. Направление на терминал западное. В поперечный проулок прямо по ходу нашего движения. Туда и устремляемся по вихляющей тропке.

Через пару домов проулок обрывается, выходя в чистое поле. На отшибе слева дощатое строение без забора и огорода. Справа на обочине очередной столбик, но на этот раз в самом деле с указателем. На табличке нарисована стрелка вверх, рядом с ней написано: «Нарынок». Почему-то слитно. Возможно, устойчивое сочетание перешло здесь в разряд наречий.

– Сынок, – раздается слева, – наконец-то, я тебя дождалась.

В окно последнего домика выглядывает старушка и призывно машет сухонькой ручкой.

– Меня? – удивляемся, приблизившись.

– Тебя, тебя, кого ж еще,– тараторит она, – здесь никто и не ходит уже.

– А что на рынок больше никому не нужно?

– Да нету там рынка давно, как харю нагнали, так и кончился.

– Какую харю?

– Чи к лабазнику по пути не заглядывал?

– В торговый центр-то? Заглядывал.

– Лико евонное видал? За три дни не описаешь.

Старушонка мелко хихикает.

Так, этимология понятна. Харю, получается, и саму положено с заглавной буквы. С большой, то бишь.

– Меня-то чего ждала?

– Да плоха я стала, ноги совсем не ходють. Надо бы лекарю показаться.

– И что, на горбу тебя нести?

– Да зачем? Каталка ж у меня имеется. Прям за домом и стоит.

Заглядываем за угол. Действительно, к стене прислонена опрокинутая тачка об одном колесе. Переворачиваем, выкатываем. Транспортное средство не тяжело, но до визга скрипуче.

– Есть чем смазать? Солидол, например.

– Откуда, чи я тележникова вдовица?

– А чья ты вдовица?

– Лесникова. Погодь, может, змеиным ядом?

– Лучше пиявки, или уж сразу припарки.

– Ну, а барсучий жир пойдет? Я им тоже колени мажу.

– Пойти-то пойдет, но будет ли с того прок, так сразу и не скажешь. Пробовать надо.

Она полускрывается, шарит где-то внизу, вероятно, под кроватью, и вытаскивает темно-коричневую баночку.

Откупориваем, выковыриваем палочкой и напихиваем во втулку. Крутим колесо взад-вперед. Немного покочевряжившись, оно перестает визжать и даже смягчает ход.

– Подложить найдешь чего?

– А как же, – протягивает она приготовленное стеганое одеяльце.

Расстилаем и вздыхаем:

– Ну, карета подана, пожалте во дворец, принц уже заждался.

– Хи-хи-хи, – заливается лесникова вдовица, – прынц!

Подходим к окошку вплотную, она уцепляется нам за шею, подхватываем и легко вытаскиваем. Усаживаем в карету.

– Куда править-то?

Она поднимает руку и роняет ее вперед.

– В амбулаторию.

Едем обратно. Выезжаем на площадь. Двери харинового заведения теперь широко распахнуты.

– С ассортиментом-то у Хари не богато, – заводим разговор.

– Да он все больше на заказ торгует. Чего попросят, то и выискивает, пока не найдет. Вишь крест на молельном доме? Харя и привез откуда-то.

– На телеге привез?

– На ней, на ней, – подтверждает она.

– А ты чем живешь?

– Скорнячу понемногу. Из тех шкур, что от мужа остались. Так все и кличут скорнячихой.

– И чего скорнячишь?

– Да в последнее время больше даже и не скорнячу, а кожевничаю. Портупеи в перехлест, у городошных на них спрос.

– Городошные, это кто такие? – спрашиваем.

– Ну, те, что в городке живут, там где рынок был.

– А зачем им портупеи?

– Ну, рынок-то потом был. А сначала военный городок. Они там и маршировали, и жили, пока все не развалилось. А портупеи как память.

– А давно военные были?

– Тут непонятно, я-то не помню, мне прабабка рассказывала. А Харя так сам там служил.

– Сколько ж ему лет, получается?

– Ничего не получается, он раза в три меня моложе. Говорю ж, непонятно. Речи у нас об этом заводить не принято.

Скорнячиха принимается вертеть головой по сторонам.

Из ворот молельного дома выходит волосатый мужик в темной юбке. Наверное, подрясник. И глядя на нас, затягивает нараспев:

– Покайтесь, заблудшие, грехи отягощают душу!

– Чего это он? – косимся мы.

– Чего, чего? – отвечает она вполголоса. – Пожертвований просит. Ехаем быстрее, а то еще собак спустит.

Ехаем быстрее. Устраивать побоище под сенью креста как-то не по-христиански.

На спуске приходится больше тормозить, за мостом – напирать.

– А тут чего было? – интересуемся возле кирпичного предприятия.

– Фабрика. Камвольная.

– Это как?

– Сукно хорошее пряли. На мундиры.

– Офицерам, что ли?

– Да то еще раньше было. Когда дворяне ко двору являлись. После, правда, уже генералам, но здесь таких не водилось.

– А потом?

– Потом все развалилось.

– Отчего?

– Кто ж знает, – вздыхает она. – Давай лучше о веселом.

– Давай, – соглашаемся, напрягаясь на самом крутом месте.

– Вишь горбатый идет? Щас посмеемся.

Навстречу нам в самом деле спускается мужик, полный кавалер ордена Сутулова.

Поравнявшись, скорничиха резко выбрасывает руку:

– Дай за горб подержаться!

Мужик от неожиданности слегка отшатывается, сходит на обочину, затем отвечает:

– А на что тебе? Ты и так, я смотрю, счастливая.

И долго хохочет нам вслед.

– Тут навскось можно, – кивает скорнячиха на тропинку, уходящую влево.

Едем навскось, виляя меж кустов. Вскоре выбираемся к торцу бревенчатого дома с зеленым окном. Огибаем угол и подкатываем к зеленой же двери.

К двери прибита фанерка, на которой каким-то углем нацарапано: «Сегодня прием в городке».

– Вот незадача, – вздыхает, поджав губы, скорнячиха. – Если б взяли от дома в другую сторону, уже бы там были. Лекарь-то у нас один на всю округу, и никак не угадаешь, где принимает. Разве что к коновалу заехать?

– А тот где принимает, на конюшне?

– Не, на дому. Это у нас в деревне, поближе к середине.

– Ладно, поехали назад, там разберемся.

Народу на обратной дороге попадается поболее, и каждый встречный весело интересуется:

– Что, скорнячиха, катаешься?

– Катаюсь, катаюсь, – отвечает она, – хочу вас запомнить напоследок. У кого прыщ на носу, а у кого штаны сзади порваны.