Артем Полярин - В зоне листопада Страница 19

– Миша у нас уже три месяца. И за эти три месяца он меня вымотал. Это настоящий ад! Сначала, как только пришел, неделю ходил как тень. С детьми даже не играл, не шумел. Только по сторонам смотрел, приглядывался. Потом, вроде бы, освоился. Друга себе нашел – Дениса. И тут началось.

Такое впечатление, что у него внутри переключатель щелкает. То сидит на занятии, внимательно слушает. Смотрит своими темными глазками. Потом, вдруг, ни с того ни с сего, встанет и начнет по полу ползать между столиками или под ними. И ничего поделать невозможно. На слова не реагирует никак. Детки на него смотрят. Одни пугаются, а другие тоже начинают порядок нарушать. Мне и жалко его. Они же из зоны АТО приехали. Из-под бомбежек. Я терплю, но ведь есть же и пределы.

А то на прогулке залезет по лестнице на самый верх и сидит там. Снять его не можем. Нам уже в помещение пора идти – прогулка закончилась. А он сидит там и смотрит своими глазенками темными. И не понятно, что делать. Начнешь его снимать – может грохнуться. И оставить его там без присмотра невозможно. Я уже вся как на иголках. Я когда в его глаза смотрю, мне кажется: там не один Миша, а как минимум два. Кстати, вот смотрите.

Воспитательница отрывает от груди книжку-раскраску, показывает первую страницу. Передает Насте. Та начинает внимательно листать. Рассказчица продолжает:

– Видите, как аккуратно все раскрашено! Грибочки, машинки, животные. Все точно, линия в линию. А прописи у него какие! Палочка в палочку. Как напечатано. А теперь здесь посмотрите!

Помогает Насте раскрыть нужную страницу. Грибочков и машинок нет. Здесь есть только бесформенные фиолетовые клубки. Закрашено нетерпеливо, с нажимом, с агрессией. Вертикальные линии плотно накрывают горизонтальные. Так продолжается много страниц. Прописи тоже удивляют. Страница с ровными закорючками вряд сменяется страницей, исписанной странными, замысловатыми иероглифами.

– Как будто переключается что-то, – продолжает причитать воспитательница. – И каждый раз боишься, что произойдет что-то страшное.

– Скажите, может быть есть цикличность в его поведении? Или закономерность? – пытается направить рассказчицу в нужное русло Никон. – Может быть, что-то щелкает его переключателем? Какие-то внешние события.

– Я следила, но не заметила, – задумывается воспитательница. – Невозможно предсказать его поведение. Это, наверное, внутри. Вот, например, когда нас бомбили. Все детки спрятались под столики. Да и взрослые тоже перепугались и под столы полезли. А у него переключатель щелкнул. Подскочил к окну и стал орать: «Сволочи. Террористы проклятые. Всех убью. Кишки ваши по асфальту размажу!». Глазенки круглые, бегают. Пальчики скрючил. Он и так странный, но такого я еще не видела. Вот тогда мне стало вообще страшно от того, что у него в голове творится.

Подвижные черные глаза не могут стоять на месте.

Бегают из стороны в сторону. Иногда вращаются. Миша очень похож на маму. Нет, не внешне. Черты лица вроде бы и другие. Необычность, что читается во взгляде, чувствуется похожей. Тянет холодком, как из погреба. Холодный жесткий голос нарезает эфир:

– Раньше такого не было. Болел, конечно. С почками проблемы. Там у него какие-то сосуды слишком длинные. Мы с ним каждые полгода в Ценоде лежали в нефрологии. Но до того, как они разбили Лабед и мы переехали сюда, он вел себя нормально. Потом как что-то переломилось. Нас тут к психиатру отправляли. Тот сказал – все в норме. Перерастет. Дома каждый вечер смотрит телевизор. Кричит, когда в новостях рассказывают, что схизматы обстреляли город. Клянется всех убить, когда вырастет. Я ему сказала, чтобы в саду вел себя нормально. Пугаю, что выгонят. Тут немного осталось до школы. Надо дотерпеть.

Никон ловит небольшую паузу и спрашивает невзначай:

– А отец, здесь, с вами живет?

Пауза продлевается. Мама смотрит по сторонам. Влево, вверх, вправо. Думает.

– Мы с ним развелись пару лет назад. Он к нам приходил до войны. С Мишей поиграть. Потом, когда все началось, перестал. Миша думает – его взяли в плен схизматы.

– А на самом деле?

– Слышала, что он воевать пошел. Только вы тут никому не говорите, что я вам рассказываю. Мы с Мишей за единую и независимую.

– Все конфиденциально, – спешно заверяет Никон. – Информация будет использована только для того, чтобы разобраться в проблеме и найти решение.

Миша, уже привыкший к новым людям, пытается объяснить, что нарисовано в его каракулях. Показывает на танк с желто-голубым флагом. Тихо говорит:

– Это наши!

– А это? – Никон указывает в сторону танка с красным флагом.

– А это – схизматы проклятые.

Сидящий неподалеку Максим настораживается. Влезает в беседу:

– Ты что дурак? Это наши! А это, – тыкает в сине-желтый танк, – проклятые мутены.

– Это ты дурак! – огрызается Миша и добавляет: – и схизмат проклятый.

– Все. Я тебя в группе закопаю, мутена – обещает Максим.

Переключается на свой рисунок.

Настя приводит еще троих детей. Воспитатели отобрали самых неспокойных и неадекватных, по их мнению. Собирается группа из семи. Настя предлагает поиграть в игру, которую она проводила в лагере разведчиков. Каждый должен разрисовать красками ладошку, поставить на большом ватмане отпечаток и потом дорисовать руку до картинки. Дети с интересом включаются. Пачкают руки в краске. Локти и лица тоже. Хаотично марают ватман красным, фиолетовым и черным. Максим пытается ухватить Мишу за нос черной ладонью. Миша отмахивается красной. Схизмат и мутена пачкают друг друга с ненавистью. Разгорается битва не на жизнь, а насмерть. Кто-то из детей уже полез пачкать все под стол. Кто-то продолжает уродовать ватман. Воцаряется хаос. Как раз во время апогея заходит старший воспитатель. Злится. Интересуется целью проводимого мероприятия. Недавняя выпускница не может адекватно аргументировать. Никон чешет затылок. Стыдно.

Выйдя из здания садика, спрашивает:

– А действительно, зачем мы собрали самых девиантных, не знакомых между собой детей в одну группу и дали им задачу на совместную деятельность? Как ты думаешь, для какого этапа групповой динамики эта игра?

– В лагере разведчиков все нормально было. Здесь дети какие-то не такие. Это вообще ты виноват. Не можешь контролировать.

Настя отмахивается длинной массивной рукой. Закуривает. Замечает:

– А Миша, конечно молодец. Патриот. Остальные – личинки зомби.

– Я бы сказал что все, кто ретранслирует пропаганду – личинки зомби, – бросает Никон. – Тем более, дети, которые своего мнения обосновать не могут.

– Не съезжай. На таких как ты диктатура и держалась, – прищуривается Настя.

Спорить с членом Всемирной организации разведческого движения, который принимал активное участие в событиях на буйной площади, бесполезно. Тем более, если он уже уверен, что зима близко и серые ватники перевалили через забор. И в словах твоих выискивает их заявления. Никон пытается съехать:

– Я имел в виду, что это сильно вредит его психическому здоровью. Детский невроз – это очень страшно. А тут все только подогревается.

– Ой, только не надо твоих диагнозов. Катрин, насколько я помню, это запретила. Все нормально у пацана. Наше дело людей успокаивать, а не психоанализ им проводить.

Большой овальный стол. В центре, навалившись вперед, восседает координатор проекта – Андреас. Массивный, бородатый македонец, с большим носом и кучерявым хвостом. У себя на родине – известный рок-музыкант. Вокруг расселись сотрудники.

Английская речь, повторяемая русским эхом, звучит предельно серьезно. Формат общения задает такой тон.

– Что у нас с безопасностью?

– Ночью обстреляли Волрог и Лабед, – сообщают привычную фразу хором несколько сотрудников.

– As usual. Nothing new.

Обсуждение, приевшихся уже, новостей о плотных бомбежках одних тех же городов, которые, и так слышны из-за горизонта круглые сутки, завершается вопросом:

– Ok. Mental health supervisor!?

Катрин опять немного притормаживает, роется в блокноте, пытаясь найти расписание на сегодняшний день. Наконец, сообщает. Выслушав, Андреас продолжает:

– Хочу еще раз заметить: кроме нас в этом регионе действуют и другие гуманитарные игроки. В некоторых вопросах мы с ними сотрудничаем. Есть ситуации, когда мы можем перенаправить людей к ним. В некоторых областях они наши конкуренты. Это средства массовой информации. Люди должны знать – мы работаем лучше и качественнее. Соревноваться с другими гуманитарными игроками в качестве оказанной помощи нам помогает одна отличительная черта. Мы реагируем на запросы быстро. Намного быстрее, чем они. И мы должны стараться реагировать еще быстрее. Поставлять медикаменты и одеяла в больницы. Оказывать психологическую поддержку. Подумайте как ускорить нашу работу.

Сегодня к нам приезжает репортер. Его зовут Джеффри. Необходимо подобрать такое место расселения вынужденных переселенцев, репортаж из которого растрогает сердца наших европейских спонсоров. Они должны видеть: мы действительно работаем здесь в очень суровых условиях. Помогаем людям, пострадавшим от военных действий и подвергаемся опасности сами.