Лабиринт Скелетов - Анастасия Якушева Страница 2

Я бы так, наверное, до утра и стоял там, но девушка шевельнулась, и наваждение пропало: я был в полутемной пропахшей табаком и насилием комнате, а передо мной лежала избитая до полусмерти голая девчушка, не понятно, за какие грехи заслужившая такое. Она снова застонала, и я, очнувшись, стащил новую, только сегодня купленную, фуфайку и натянул на девушку. В поисках чего-то еще, чем можно было бы укрыть ее, я оглядел комнату: возле очага валялся старый фонарь и штук пять пустых бутылок местного пойла, под окном догнивали остатки стола, а рядом — и книжного шкафа с раскисшими от сырости книгами; вдоль правой стены было некое подобие лежбища — просиженный развалившийся диван и куча грязных тряпок. Не найдя ничего приличного, я завернул девушку в старое покрывало, прихватил фонарь и, бережно взяв ее на руки, вышел на улицу.

Я только успел сделать несколько шагов и свернуть в тень дома, как снова услышал те самые страшные голоса. Вы можете называть это как хотите — шок, ступор — я знал, что это был обыкновенный страх. Ужас, который приковывает ноги к земле и не дает сдвинуться с места. Единственный выход в город находился там, откуда доносились голоса, а в том проулке, куда я свернул, были лишь голые каменные стены без единого окна и все те же приближающиеся голоса с одной стороны и невысокий жестяной заборчик с другой — хлипкая граница владений креджей.

Не могу сказать с уверенностью, чего я боялся больше — верной мучительной гибели от рук трех, а может и больше, садистов или, возможно, не менее мучительной гибели от рук таинственных обитателей Лабиринта Скелетов, которых никто не видел, а если кому-то и удавалось, то рассказать об этом они уже вряд ли смогут.

Выбирать мне было особо не из чего: с одной стороны — смерть, без вариантов и возможности избежать ее, с другой — тоже смерть, и, скорее всего, тоже без вариантов, но не сию минуту, может через четверть часа, а может сразу за забором. Я не знал этого, а потому выбрал лабиринт.

Да, там мне грозила опасность не меньше, и я уже приготовился там умереть, но одно я знал точно: несчастная девушка больше не попадет в эти мерзкие, жадные руки. К этому старому куску железа те, что сейчас гомонят в пустой комнате и близко не подойдут — никто не нарушает границ креджей безнаказанно.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове за один миг, я успел только раз вздохнуть. А потом, когда я уже решил, что делать, исчез свинец из ног, в голове прояснилось, и я крепче прижав свою драгоценную ношу, с невероятной легкостью добежал до забора, аккуратно переложил теплый сверток на другую сторону и перелез сам, успев услышать только вопль, полный бессильной ярости.

На той стороне никто на меня не набросился, не полезли из щелей красноглазые чудища, брызгая ядовитой слюной, не впились в тело сотни отравленных игл. Не случилось ровным счетом ничего — улица как улица, не в пример чище, чем позади меня.

Я огляделся повнимательнее: та же брусчатка, только без помоев и грязи, такая же узкая улочка, зажатая между каменных стен без окон, те же старые разбитые фонари, но не было в ней того ужаса, которым дышала другая половина города, не было тех душных, воняющих смертью испарений, пропитавших городские трущобы. Облупившиеся стены не покрывали многие слои похабных надписей, никто не стонал и не харкал в темной глубине домов, не было даже вездесущих крыс. Тишина и стерильность, и навязчивое чувство, что за тобой наблюдают.

Я медленно встал, бережно поднял застонавшую девушку и осторожно, словно по палубе маленького катерка во время шторма, двинулся вглубь лабиринта.

Сначала я крался, выверяя каждый шаг, но мало-помалу успокоился и перестал шарахаться от собственной тени. Никто достоверно не знал, каков он, Лабиринт Скелетов, насколько он велик и что там находится, были лишь старые карты, которые составляли, еще до того, как здесь появились креджи. Говорили, что давно, некий сумасшедший ученый ставил эксперименты над людьми, а креджи — это его неудачи, генетические уроды, вырвавшиеся на свободу, выжившие, и обозленные на весь свет.

На них велась настоящая охота. Мать рассказывала, что за голову креджа давали вдвое больше, чем она тогда зарабатывала. Но креджи оказались умнее: они объединились и отвоевали себе жизнь и территорию, и теперь любого, кто сунется на их половину, ждет неминуемая гибель, как и любого креджи, который появится в людской части города.

Я брел, стараясь держаться вблизи границы, но в итоге все равно заблудился и потерял всякое направление. Несмотря на то, что не было видно ни души, меня навязчиво преследовал чей-то недружелюбный взгляд. Стоило мне повернуться спиной к зданию, как между лопаток начинали шевелиться волоски, но я по-прежнему не слышал ни шороха. Город словно вымер, и эта враждебная тишина пугала меня больше, чем полчища мутантов, со злобными воплями лезущих из окон.

Девушка снова застонала, и я решил, что нужно ее осмотреть. Свернув в ближайший подъезд, я поднялся по ступеням и зашел в первую же дверь. Это оказался како-то офис: первую комнату занимали серые кривоногие столы, нестройными рядами выстроившиеся вдоль стен, повсюду были разбросаны кипы бумаг, а на окнах висели истлевшие жалюзи. Я осторожно опустил девушку на ближайший стол, и она, застонав, открыла остекленевшие глаза. Я отшатнулся — столько в них было страха и пережитого унижения. Она слабо сжала мой локоть и, теряя сознание, прошептала:

— …не надо…

И вот я, грозный покоритель женских сердец, который хвастался самообладанием и уверял, что ничего на свете не боится, уже, наверное, в десятый раз за этот вечер растерялся. Я не знал, что должен сделать. Как спасти незнакомку, которая, возможно, будет стоить мне жизни? Я лихорадочно перекапывал закрома своей памяти, пытаясь найти хоть что-то полезное, и вдруг вспомнил, как просиживал вечера в больнице и помогал отцу ухаживать за больными. И как я испугался, когда через большие распашные двери в холл вкатили носилки с окровавленным парнем. У него была пробита грудная клетка, и что-то страшное случилось с ногой, я побоялся смотреть, но он непрестанно стонал, а его кровью, казалось, был залит весь пол. В тот вечер за его жизнь билась половина врачей больницы. Они облепили каталку