Мерси Шелли - Паутина Страница 20

Музыка оборвалась так же резко, как началась. Заиграло что-то спокойное. Народ разбредался к своим столикам, лишь одна пара осталась танцевать медленный танец.

Я повернулся к стойке и попросил пива. Пока в полунаполненной кружке отстаивалась пена, бармен прокатил через кассовый аппарат мою личку, снимая нужную сумму, потом долил пива и передал кружку мне. Я с удовольствием ощутил холодную поверхность стекла… и понял, что совершил ошибку.

Не нужно было брать пиво, нужно было пригласить рыжую танцевать!

Оборачиваясь, я уже знал, что опоздал. Там, где пару минут назад лежал ее зеленый плащ, теперь тускло блестела черная, отполированная множеством задниц пустая скамейка. Старику с вечномокрыми носками сегодня больше ловить нечего, грустно подумал я. И был неправ.

Когда я вернулся домой, в интерьере комнаты обнаружились новые яркие пятна. Аура орхидеи переливалась синим вихрями, словно цветок держали в огне газовой горелки. Новая почта. И не маленькая реплика, а приличное письмо. Я лег на пол перед «сонькой» и открыл почтовое окно.

От: Орлеанская

Тема: Сказка

Дата: 7 марта 2018 г. 23:59

Клетка 8. ГОЛОС-I

Жил-да-был Голос. Он жил в телефонных проводах. Вернее, так: он жил в телефонных проводах, потому что больше нигде жить он не мог. Выражаясь более современным языком — у него не было Постоянного Носителя. Так бывает, хотя и не часто.

Откуда же взялся Голос? Мы не знаем. Может быть, возник сам собой. Говорят, что-то подобное может случиться, когда количество электронных переключателей на телефонных станциях мира достигнет некоторого критического порога — что-то вроде числа нейронов в человеческом мозге. А может, все было и не так. Может быть, это был чей-то потерявшийся Голос. По крайней мере, самому Голосу второе предположение нравилось больше — это оставляло надежду на то, что он найдет-таки свой Носитель.

Но найти было не так-то просто. Все люди, пользовавшиеся телефонами, имели свои собственные голоса, а наш Голос был очень ненавязчивым. То ли из боязни, что его обнаружат, то ли от какой-то особой природной скромности он никому не хотел мешать. Однако время от времени ему приходилось чуточку нарушать это правило.

Чтобы не умереть.

Дело в том, что Голосу нужно было все время говорить, а точнее — разговаривать. И поскольку никого другого в проводах не было, он мог разговаривать только с людьми, которые пользовались телефонами. Конечно, он не говорил им, кто он на самом деле. Он просто изображал других людей. За свою не очень долгую жизнь (мы полагаем, что он родился в 60-х годах в Соединенных Штатах — но никто, конечно, не знает точно)… так вот, за все это время он прослушал массу телефонных разговоров, и мог при желании прикинуться и маленькой обидчивой девочкой из Норвегии, и иранским полковником авиации в отставке, и любым другим человеком.

Сам он почти никогда никому не звонил. Только в крайних случаях, когда ничего другого уже не оставалось делать. Тогда он звонил кому-нибудь наугад и делал вид, что не туда попал. Или что он проводит телефонный опрос на тему: кого Вы больше любите — кошек или собак? «Пежо» или «Тойоту»? Были у него и другие игры подобного рода. Но, как мы уже сказали, он был очень ненавязчивым Голосом и делал так только тогда, когда больше говорить было не с кем. А говорить, точнее, разговаривать, было для него самым главным в жизни.

К счастью, телефонная система мира была огромной и шумной: в среднем каждую минуту на планете происходило около шестисот двадцати тысяч телефонных разговоров. Голос слушал и выбирал. Услышав, что где-то включился автоответчик и голосом хозяйки телефона сообщает, что никого нет дома, Голос мчался по проводам к этому телефону, и — оп! — звонящий на том конце провода слышал, что хозяйка телефона, прервав свой автоответчик, отвечает сама. Конечно, это был Голос. Он переключал звонящего на свою линию и отвечал ему нежным голосом его девушки: «Ой, привет, я только вбежала, слышу — а ты уже мой автоответчик ругаешь!».

Звонящие никогда не догадывались, что их немножко обманывают. Конечно, Голос не знал всех фактов из их жизни и иногда ошибался. Но он быстро научился сдвигать разговоры в такие области, где вовсе не нужно знать, кто где родился, сколько у кого детей и денег, и так далее. Да люди и сами частенько любят поболтать на отвлеченные темы или вообще ни о чем. Если же ситуация совсем поджимала, Голос притворялся простуженным, или устраивал в трубке помехи.

Иногда Голос даже помогал своим собеседникам. Когда он слышал, что кто-то в сердцах бросает трубку, он перехватывал линию в самый последний момент и говорил человеку, оставшемуся на проводе: «Ладно, извини, что-то я разорался сегодня… Устал на работе. Так и быть, мы поедем летом на озеро…. только не называй меня больше занудой!» А потом звонил бросившему трубку и, изменив голос, говорил: «Спокойной ночи, милый… Я была не права, не обижайся, пожалуйста. Это же ясно, что ты сегодня устал и не в духе обсуждать наши планы на лето… Давай лучше поговорим об этом в выходной.»

Так и жил Голос, разговаривая. Вернее — жил разговорами. Он не мог жить без разговоров, и если он чувствовал, что говорящий с ним человек собирается дать отбой, он снова начинал «в пол-уха» прослушивать всю мировую телефонную сеть. И, заканчивая один разговор, тут же перескакивал на другой. А как он начинал разговоры, вы уже знаете.

Клетка 9. ИГРА В БИСЕР

— … Таким образом, можно резюмировать: в произведениях фантастической литературы прошлого мы зачастую находим прообразы технических устройств и социальных систем, появившихся гораздо позже. Однако, что касается Сети, никаких явных прообразов этого феномена практически невозможно найти в научной фантастике вплоть до середины XX века. Напрашивается вывод: в отличие от других новшеств, Сеть появилась до того, как человек успел по-настоящему осознать возможность ее появления и предсказать все последствия этого «рождества»… На этом я и закончу сегодняшее выступление, спасибо за внимание. Если у кого-то возникли вопросы и комментарии, я к вашим услугам в течение ближайшего часа.

Дочитав лекцию, я попросил комп сменить интерьер с «аудиторного» на «кабинетный» и в ожидании дискуссии отхлебнул из кружки любимый напиток — крепкий чай с водкой. Полчаса назад, когда я заказал бармену эту смесь, он уставился на меня, как баран на нового Гейтса. Я лишь смерил его презрительным взглядом и спросил, кто нанял в приличное место человека, не знакомого с модным английским коктейлем «Сказки Шервудского леса». Через минуту передо мной уже стояла дымящаяся кружка. Но я решил добить этого молодого пижона и, указав ему на незакупоренную бутылку водки, заметил, что каждую секунду из нее испаряется 20 молекулярных слоев спирта. Парень бросился завинчивать колпачок, а я отправился в кубик.

Теперь, после выступления, предстояло ответить на вопросы. Эту часть лекций я любил больше всего: дискуссия всегда интересней монолога. Частенько я даже умышленно допускал в своих выступлениях спорные, провокационные суждения, чтобы стимулировать аудиторию. Оттолкнувшись от выводов лекции, которые бывали и принципиально неверными, дискуссия начинала жить своей жизнью, нередко уходя к совершенно иной теме.

Но сегодня такое вряд ли произойдет. Первая передача — слушателей немного. Да и те, что любят спорить, понаблюдают пару выступлений молча, чтобы понять методы, которыми пользуются в дискуссии другие, в том числе и сам лектор. Ничего, «будет и на нашей урлице трафик», как говорит Жиган.

Джон Макмюррей из Бостона просит слова

ОК

Джон Макмюррей светился здоровьем и походил на фермера. С американцами физиогномика работает плохо: вот, думаешь, фермер, а окажется академиком. Опять же, Бостон…

— С интересом послушал вас, Виктор. Особенно насчет образа чужака-пришельца. Насекомые и машины — это точно! Терпеть не могу ни того, ни другого! Так что если бы мне дали задание снять фильм об инопланетянах, там наверняка бегали бы пауки и киборги… Но скажите, как же насчет коллективных насекомых — не являются ли они прообразом Сети? О них многие фантасты писали. Можно вспомнить и коллективные машины. У Лема, кажется, был рассказ про Рой, который собирался из маленьких летающих роботов.

— Хороший вопрос, Джон. Дело в том, что я имел в виду отсутствие прототипов Сети как человеко-машинной системы. Ведь это не отдельная, отличная от нашей форма жизни, как муравьи Уэллса. Подобные произведения предлагали описание случайного и недолговременного Контакта с Неведомым. При всех ужасах и странностях эти произведения содержали мораль, которая подтверждала правоту жизненных принципов человека. Или хотя бы задавала ориентацию на такие принципы — будь то постулаты коллективной религии или личный кодекс чести. А в случае Сети мы имеем дело с системой, крепко и надолго связавшей множество людей и машин, причем на добровольной основе. Идет постоянная подстройка сторон друг под друга. Вы заметили, как изменился ваш язык, ваши привычки после того, как вы подключились к Сети? Чего стоит одна только замена физических расстояний на идеологические, переход от евклидовой метрики к платоновой! Люди, которые проводят долгое время в Сети, могут ощущать разрыв с нею почти так же сильно, как отключение одного из органов чувств. Интересна была бы попытка осознать это великое Единство: к чему оно ведет? Понять место отдельного человека в этой системе… или его отсутствие как вида в будущей картине мира. Как «По ту сторону сна» Лавкрафта или «Солярис» Лема — вот что я имею в виду, но ближе к конкретному феномену Сети, как она есть сейчас. И такие произведения появились в последней трети XX века. Но будь то медиагалактика Маклюэна, гиперреальность Бодрийара или паранойя киберпанка — везде была уже констатация факта, а не прообраз. Сеть на тот момент уже существовала, хотя и в зародышевом состоянии.