Вадим Проскурин - Ураган мысли (Повести.) Страница 20

- Сколько времени нужно, чтобы починить этот гроб?

- Если не придется ничего менять по-крупному, часов пять-семь.

- А если придется?

- Несколько дней, может быть, неделю. А то и месяц, если на складе не окажется нужных деталей.

Царьков нецензурно выругался. Он подошел ко мне, оперся руками на подлокотники кресла и вплотную приблизил свое лицо к моему. Его лицо было перекошено от злости и ненависти. Да, я не ошибся, от ненависти. Он сказал:

- Что, парень, думаешь, ты самый умный? Что в спецслужбах одни дураки работают? Что мы не знаем, что «Аль-Адха» умеет противостоять нейронному сканированию? Сейчас ты мне все расскажешь. Когда ты был завербован?

- Чего? - я искренне удивился и тут же получил смачную пощечину.

- Все! Игры кончились. Не хочешь говорить по-хорошему, будем по-плохому. Когда был завербован?

Еще одна пощечина. На этот раз я попытался закрыться рукой, но мои руки намертво прикреплены к подлокотникам. Во мне вспыхнуло бешенство.

- Пошел на ***! - крикнул я. - Я ничего не знаю ни об «Аль-Адха», ни о… Я получил еще один удар в лицо. Кто-то из амбалов посоветовал Царькову:

- Зуб не выбей, а то придется отмазываться. Я отчаянно выкрикнул:

- Еще один удар и ты труп! Царьков рассмеялся.

- Говори!

- Я никогда не был завербован! Я вообще не завербован! Мне наплевать на ваши глупые игры, я ничего не знаю об «Аль-Адха», я не умею ломать ментоскопы. Я обычный российский студент…

Еще один удар, теперь уже кулаком. Мой левый глаз начал заплывать. Я яростно завопил:

- Ну все, *****, ************! - и включил насос. Царьков уменьшился, отдалился, стал прозрачным и исчез. В комнате воцарилась тишина.

Растрепанный молодой человек и два амбала выглядели точь-в-точь, как зрители в кинотеатре. Судя по их лицам, они смотрели фильм ужасов. Амбал, сидевший в середине, пробормотал что-то нецензурное. Я отдал приказ, и защелки кресла сами собой раскрылись. Я встал и понял, что тело сильно затекло. Я потянулся, и это привело зрителей в ужас. Молодой человек сделал неуловимое движение, амбалы вздрогнули, синхронно потянулись к подмышечным кобурам, переглянулись и остались на месте. Я не понял, что произошло, но это, кажется, уже неважно.

Я повернулся и пошел к двери. Никто не пытался меня остановить. Я подошел к двери и вспомнил, что просто так она не откроется. Я обернулся и сказал:

- Откройте.

Молодой человек медленно ответил, кажется, он боится делать резкие движения даже голосом:

- Дверь заблокирована. В здании тревога. Вам не уйти.

Я усмехнулся. Забавно, что он обратился ко мне на «вы». Как мало надо сделать, чтобы тебя начали уважать - всего лишь убить человека на глазах у собеседника.

Я сел обратно в кресло, из которого так хотел вырваться минуту назад. Я спросил:

- Ну и что будет дальше?

Мои собеседники промолчали. Судя по тому, как они одновременно отвели взгляд, у них предусмотрена какая-то стандартная процедура на этот случай. Например, в комнату подается усыпляющий газ. Я решил, что не буду проверять, верно ли это предположение. Я телепортировался.

Секунду назад я сидел в подвале ФР, и вот мир расплылся, краски выцвели, все стало однотонно-серым, белесые огоньки, черные пятна, все колышется, вращается и переливается. Я знаю, что это место называется «центр вечности», но я не знаю, откуда я это знаю. Я успел подумать, что не указал точку назначения, но сквозь ускользающую сероту уже проступили краски реального мира. Я сразу узнал, где нахожусь - я стоял посреди своей комнаты.

Мир еще не успел обрести все многоцветье, а я уже понял, что в интерьере моей комнаты кое-что неправильно. Незнакомый мужчина сидел на корточках перед моим письменным столом и с явным любопытством заглядывал в выдвинутый нижний ящик. Он не видел меня, он сидел спиной ко мне, и я не видел его лица, но во всей его позе было нечто такое, будто он не роется в чужом столе, а выковыривает алмазы из стен шахты, больше всего на свете боясь расколоть очередной извлекаемый камень. Я оглянулся.

На стуле у противоположной стены сидел Женька - мой сосед, музыкант из оркестра детского театра. Он глядел на меня и глупо моргал, как лягушка в рекламе средства для улучшения пищеварения. В дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, стоял мой отец. Я успел уловить смену выражений на его лице - вначале печально-потерянное удивление, затем внезапный и невидимый бросок адреналина в кровь, и вот передо мной совсем другой человек. Два быстрых взгляда налево и направо, затем неуловимый жест рукой. Этот жест явно обращен ко мне и означать он может только одно - немедленно возвращайся, откуда пришел. Одновременно плечо отделяется от косяка, туловище приобретает вертикальное положение, ноги слегка сгибаются в коленях, руки обманчиво расслабляются - он что, собрался драться с ментами? Я знаю, он меня любит, любой нормальный отец любит своего сына, и я помню, что он раньше имел какой-то пояс у-шу, но драться с ментами? Из-за меня? Он же уверен, что я совершил преступление, менты обязаны были показать ему ордер, он знает, что меня обвиняют в преступлении первой степени. И, в любом случае, если твоего сына повязали менты, пусть даже и ни за что, каждый знает, что бороться за родную кровиночку надо не так - нанять адвокатов, напрячь старые связи среди многозвездных генералов, в конце концов, дать взятку кому надо. Но эта боевая стойка… знающему человеку просто невозможно не узнать ее.

Краем глаза я уловил, что человек, сидящий на корточках спиной ко мне, начал медленно разворачиваться. Видимо, почувствовал изменение атмосферы в комнате. Отец повторил свой жест, и теперь он был куда понятнее. Я подчинился.

Мир посерел и обесцветился. На мгновение меня обволокли серо-бело-черные потоки центра вечности, а затем вокруг меня снова возник мир.

Оказалось, что я нахожусь в квартире Маринки, в большой комнате, и что я стою точно посередине между Маринкой и три-дэ-ти-ви. Маринка смотрела на меня, и было видно, что она не верит тому, что видит. Я глупо улыбнулся и сказал:

- Привет!

Маринка нахмурилась. Она покосилась на стакан с остатками вина, стоящий на столике рядом с ней. Я шагнул к ней.

- Да я это, я. Я не глюк.

Маринка неуверенно прикоснулась к моей руке. На ее лице отразилась целая гамма чувств: недоумение, испуг, и, почему-то, жалость. Я проследил направление ее взгляда и вспомнил, что у меня огромный фингал под левым глазом. Как только я это вспомнил, щека заболела. Я отдал короткий приказ. Молниеносная вспышка боли, странное, невозможное движение под кожей лица, секунда нестерпимого зуда, и все кончено. Мое лицо в полном порядке. Зато лицо Маринки теперь совсем не в порядке - глаза расширились, рот открылся, как бы она не упала в обморок.

За последние минуты произошло очень много очень важных вещей. Но то, что произошло, можно обдумать потом. А сейчас я должен сделать то, что всего, что произошло и всего, что может произойти. Я сказал:

- Я люблю тебя.

Я наклонился к Маринке, взял ее лицо в свои ладони, она неуверенно потянулась ко мне, и я поцеловал ее. И сразу же отпустил.

Она смотрела на меня, и ее взгляд выражал, что она понимает, что ничего не понимает. Я пристроился на подлокотнике кресла и сказал:

- Мне надо рассказать тебе очень много. Помнишь, тогда, в беседке, ты говорила, а я слушал. Теперь твоя очередь слушать.

И я начал рассказывать. Я рассказывал всю правду и одну только правду, не оправдываясь и не приукрашивая действительность. Только в одном месте я чуть-чуть солгал - Маринке незачем знать во всех подробностях, как хулиганы в автобусе издевались надо мной, а я не знал, как себя защитить. Ей достаточно того, что, в конце концов, победа осталась за мной.

Когда я дошел до момента, когда впервые вошел в сеть в режиме бога, Маринка перебила меня:

- Игорь… так это ты? Это ты вылечил мою маму?

- Я.

- Но… почему ты не вылечил ее до конца?

И в самом деле, почему? Я не знаю. Я могу попытаться это объяснить, и я попытался.

- Понимаешь… я боюсь этого. Я боюсь того, что умею делать. Каждый раз, когда я делаю что-то сверхъестественное, каждое мое действие приводит к чему-то такому, чего я не хотел. Я хотел избавиться от хулиганов и убил трех человек. Я хотел просто поразвлекаться, и обидел Ивана Моисеевича. Я хотел сделать доброе дело, а оказалось, что я создал тебе кучу проблем. Маринка снова перебила меня:

- Какие, к черту, проблемы? Думаешь, мне было лучше, когда моя мама валялась в больнице живым трупом? Черт с ними, со всеми этими проблемами, главное - что она жива! И одно только это перевесит все проблемы, которые ты создал. Ты можешь сделать так, чтобы она была совсем здорова?

- Наверное. Думаю, я мог бы сделать это и раньше. Но когда я давал приказ, я просто не подумал, что у нее атрофировались мышцы, а потом… потом я испугался. Я до сих пор боюсь.