Виктор Бурцев - Алмазные нервы Страница 23

– Слушай, слушай, подруга, я не тот… Ты перепутала. В натуре перепутала, слушай, ну перепутала ты. Я от ментовки когти рвал. Ну заскочил не туда… Слушай, не дури, а?

– Не ду-ри, – по слогам произнесла она, ладошка начала медленно сжиматься. – От ментовки рвал? Хочешь я тебя пидором-кастратом сделаю? Будешь всю жизнь тут рвать свой белый зад… Я таких, как ты, чистеньких, ненавижу больше всего в этой долбаной жизни. Такие, как ты, ходят в белых воротничках днем, а ночью на охоту сползаются. Наследие предков вспомнить, белое братство. Ты же меня за человека не считаешь.

Я молчал. Оправдываться не хотел. Безнадежно. Шовинизм не знает расовых границ. Ему наплевать, черный ты или белый. Впрочем, отдуваться за своих ублюдочных «белых братьев» я не хотел тоже. Я не ходил на погромы в черные кварталы, я не тыкал своим друзьям в лицо презрительное «ниггер», я не писал на стенах в ночь длинных ножей: «Старший брат следит за тобой». Я не видел разницы между человеком с черным цветом кожи и человеком с белым цветом кожи, лишь бы это был человек с КИ меньше 50 процентов. Но ирония жизни такова, что мне сейчас придется расплачиваться за тех, кто делал все это.

– Ладно, подруга, твоя взяла. Чего ты хочешь?

– Да ничего я от тебя, белый, не хочу! Слышишь, козел, ничего! Вот сейчас порежу тебя на ремни и пойду на базаре продам.

– Ну давай режь. – Спокойствие, с которым я это сказал, далось мне невероятным усилием. – Давай режь или что ты там задумала… Только запомни, стерва, ты ничем, понимаешь, совершенно ничем не лучше того бледнолицего урода, что когда-то тебя отымел и скальп с тебя содрал. Внятно объясняю? И не надо про то, что ты защищаешь свой дом, а я вломился к тебе. Я тебя даже пальцем не трогал. Ты просто взяла меня за яйца и теперь думаешь, что ты крутая защитница угнетенных народов, а на самом деле ты просто-напросто самая обыкновенная черная расистка. Ничем не лучше «старших братьев».

Вот уж что-что, а искусственную природу ее волос я заметил сразу. И неровную линию кромки волос я тоже заметил. Именно такая и бывает, когда с человека снимают скальп. Старый и зверский метод клеймения жертв. Сейчас, к счастью, не смертельный. Денег у девушки на нормальную пластическую операцию явно не хватило, да и произошло все это не так давно, если судить по ее возрасту. Шрамы на коже и на душе еще были свежи. Она явно была не из тех, кто относится спокойно к позору и к боли.

Слова, которые я нашел, были не самые идеальные. Скорее даже банальные, стандарт. Но что-то изменилось, что-то исчезло, и я почувствовал, как разжимается каменная ладошка. Девушка отошла на шаг назад и села на ступеньку лестницы. Снизу вверх по моему телу пошла медленная, тягучая боль. Не в силах стоять, я присел на корточки. А легче не стало.

– Тебя как звать? – спросил я, слегка постанывая.

– Не твое дело, – зло бросила она.

– Хорошее имя…

– Тебе чего надо тут? Такие, как ты, тут не ходят.

– Ничего мне не надо. Убраться бы только…

– Ну конечно, для твоей белой задницы тут слишком грязно…

– Для моей белой задницы тут слишком много приключений. Слушай, что с тобой такое? Я что для тебя, враг номер один?!

– Все вы…

– Белые?

– Мужики… Козлы… – Девушка поежилась, а потом спросила: – Ты как сюда попал?

– По крыше.

– Хм… Да, по крыше отсюда не уйдешь…

– Ну, по крыше не уйду, так как-нибудь по-другому. Вот отсижусь и пойду помаленьку…

– Ты что, белый, совсем мозги потерял от счастья, что шары свои сохранил? Куда ты из Белого Моря уйдешь помаленьку? На кладбище? Транспорт тут только по окраине, да и то не на каждой остановке останавливается. Ты же тут и улицы не перейдешь…

– А что же мне делать? – Я растерялся.

– Что делать, что делать. Делать раньше надо было. Думать, например, когда с крыши слезал и пер куда глаза глядят. – Девушка встала. – Пошли, чего расселся… Выведу тебя, засранца. Мимо старого маркета пойдем, ты там особенно глазами не крути. Под ноги смотри и от меня не отставай.

– Прямо военное положение… – пробормотал я. – Тебя как звать-то?

– Вуду.

Я быстро пошел за девушкой.

Не знаю, каким образом Вуду заработала себе такой авторитет, но, когда нас остановил огромный чернокожий парень и что-то спросил вполголоса, указывая взглядом на меня, эта симпатичная, худенькая девчонка со спортивной фигуркой решила проблему в три слова. Она сказала:

– Пошел на хер.

И мы преспокойно продолжили путешествие.

Как раз мимо тех самых фургонов с затемненными стеклами, перед которыми я перескочил дорогу, спасаясь от преследования. Я успел заметить, что за рулем одной из машин сидит японец.

Странные вещи можно увидеть, если подключиться к камере наблюдения. Если потянуться к ней из глубины Виртуальности, подчинить ее несложные программы и посмотреть ее единственным глазом на то, что творится внизу. Вслушаться чувствительными микрофонами.

Странные вещи.

– Послушай, Король, мы уважаем твое дело и твои интересы. Мы не трогали твою территорию, зная, что ты мудр и готов к сотрудничеству. Мы уважаем умного партнера, и многие дела были проведены совместно между нашими людьми. Сейчас мы просим тебя об услуге. Мацуо просит тебя, Король, отдать ему то, за чем мы пришли. И хочет, чтобы ты назвал свою цену. Он невысок, он желтокож, он одет в строгий костюм. Те, что стоят позади, гораздо крупнее.

Тот, кого маленький человек в строгом костюме называет Король, сидит в кресле и смотрит куда-то в сторону. Смотрит в сторону, кривит губы в усмешке.

– Видишь ли, дружок, – начинает Король, и взгляд его проницательных карих глаз натыкается на маску безразличия и покоя на лице маленького человека. – Я не совсем понимаю, какое дело сынам Страны восходящего солнца до того товара, которым владеем мы. Ваша зона далеко, ваши люди тоже далеко, и ваши интересы очень редко пересекаются с нашими. Конечно, мне очень приятно было работать с вами. Мы славно поразвлеклись в багдадском деле. Получили выгоду с израильским товаром. Все честно, все красиво. Но скажи мне, брат, почему Мацуо считает, что мы должны ему отдать то, что принадлежит нам? Почему клан вмешивается в мои дела?

Маленький человек перед Королем легко поклонился.

– Король ошибается. То, что интересует нас, не принадлежит Королю, а попало к нему лишь случайно. И, мы готовы это признать, из-за нашей оплошности. Мы понимаем, что Король затратил на этот товар драгоценное время и деньги. Из-за нашей оплошности ты теряешь возможный доход. Мацуо предлагает тебе назвать цену.

– Нет, посланец. Я не жалею потраченных денег. И на время мне плевать. Я никак не пойму, почему клан считает, что он вправе отслеживать мои операции, мой бизнес и решать, что я должен сделать, а чего не должен. Я не пойму этого, посланец. Ты объяснишь? – Что задело чернокожего короля в речах маленького японца, неизвестно, но задело.

– Клан не хочет войны, Король. Клан хочет купить у тебя то, что не принадлежит тебе. Не мы вмешиваемся в твой бизнес. Ты или твои люди из-за нашей ошибки вошли на нашу территорию и взяли принадлежащие нам материалы. Мы сожалеем об ошибке и предлагаем тебе назвать ту цену, которая загладит нашу вину.

Маленький японец похож на скалу. Скалу спокойствия и мира. Тот, кто смотрит через глаз камеры, знает, что японец уже трижды сделал свое предложение.

– Да я клал! Клал я на вашу ошибку! Меня не интересуют деньги! Слышишь, браток? Якудза никогда не лезли на нашу территорию! И они не будут лезть!

Это не Король. Это другой, молодой, крепко сбитый негр, выскакивает вперед. С его губ слетают брызги слюны. Он кричит, не обращая внимания на предостерегающе поднятую руку Короля…

Японец почтительно кланяется Королю. Уважением светятся его узкие глаза. И вдруг вспышки огня, редкие удары. Беспощадность. Король умирает сразу. Без мучений.

В помещение врываются люди. Кто-то падает с потолка. Юркие, быстрые, невозможно быстрые, плюющие огнем, свинцом и сталью…

Перед тем как умереть, кто-то из чернокожих кидает гранату…

Камера не понимает того, что видит. Камера – это только глаз. Чей глаз?

Белый шум забивает изображение.

19. Константин Таманский.

Независимый журналист.

34 года

Король Махендра расстался со своей бренной жизнью. Старик лежал возле своего трона, разбросав руки. Солнцезащитные очки валялись рядом, берет сбился на затылок и был перепачкан в крови. Большой портрет Хайле Селассие на стене перекошен и пробит автоматной очередью.

Наверное, положили немало и желтых. Трупы, понятное дело, якудза уволокла с собой… Японцы своих не бросают.

Тела черных ребят Махендры, напротив, были живописно разбросаны по залу. В основном молодежь, от четырнадцати до двадцати пяти. Здоровые парни… Интересно, вызовет этот конфликт войну московских чернышей с якудза? Или побоятся?

Как ни странно, из динамиков продолжала звучать музыка, на сей раз, кажется, Питер Тош. Кто-то из оперативников догадался выключить систему, и стало совсем тихо.