Александр Белаш - Кибер-вождь Страница 23

Шуань, свежий и благоухающий, как весенний цветок, ежедневно являлся в их дом и был той частицей радости и света, благодаря которой еще теплилась надежда на благополучный исход. Он вел беседы с отцом и поддерживал брата, не говоря уже о самом Габаре. Только чтоб не огорчать его, Габар ел, пил и ходил в школу. Учеба шла с трудом; Габар решил пойти мыть тарелки, чтобы хоть как-то внести свой вклад в выплату долга. И тут снова пришел на помощь платиновый мармозет Шуань. «За мытье тарелок ты получишь сущие гроши, — сказал он, — гораздо выгоднее и полезнее заняться монтажом и ремонтом кукол. Ты это сможешь делать дома, получишь неплохие деньги и опыт». Габар задумался об этом по-мужски, всерьез — и впервые за последнюю неделю ожил и стал есть с аппетитом.

Тут вышла маленькая неувязка. Директор школы после разговора с Шуанем дал Габару рекомендацию, но, чтобы официально заняться ремонтом кукол, требовалась еще рекомендация и подпись технического руководителя, учителя Джастина Коха, а он — вот оно, проклятье дьявола! — заболел и в школе не появлялся.

Шуань отнюдь не переложил на свои плечи все заботы подопечного. Обнадежить, вывести из тупика, показать свет — да, но иждивенчество — нет. Ответственность за поступок должен нести совершивший его — думать, переживать, анализировать, работать над собой и идти к свету он должен сам. Шуань, видя, что паренек опять готов упасть духом, подсказал взять адрес и навестить учителя на дому или в больнице, где тот сможет подписать все документы. И вот Габар оказался здесь.

Нужный дом ему указал полицейский, внимание которого привлек одиноко бредущий тьянга с блуждающим взглядом.

После короткого разговора с портье — подъем в лифте. Габар с часто бьющимся от волнения сердцем стоял перед закрытой дверью. Цифры на двери и на листке сходятся. Он у цели. Габар несколько раз позвонил и прислушался. Ничего, да сквозь такую дверь ничего и не услышишь. Нога… директор сказал, что Джастин повредил ногу, — значит, он не может быстро подойти к двери. Габар выждал подольше и снова позвонил. И опять тишина, ни звука. Габар тяжело, как старый и усталый человек, вздохнул и уже собирался идти, когда его остановил раздавшийся из домофона голос:

— Здравствуйте. Назовитесь, пожалуйста.

— Я — Габар ми-Гахун ди-Дагос Яшан-Товияль, ученик третьей национальной школы, из класса 4-F. Мне необходимо переговорить с Джастином Кохом.

— Его нет дома, — ответил тот же мелодичный женский голос, и Габар решил, что разговаривает с компьютером.

— А где он?

— Я не могу ответить на ваш вопрос. Я не знаю…

— Если он в больнице, то скажите, пожалуйста, адрес! — взмолился Габар. — Я его ученик, я навещу его, ему будет приятно…

— Я ничего не знаю, — печально повторил голос и тут же повысил тон: — Если вы будете настаивать или попробуете проникнуть в жилище, я вызову полицию!

— Да ладно, — безнадежно вымолвил Габар, — не беспокойся. Я ухожу.

— Если он позвонит, я передам ему, кто вы и зачем вы приходили.

— Пожалуйста! — молитвенно сложил руки Габар перед закрытой дверью. — И еще передайте, что я желаю ему скорейшего выздоровления! Каман Кох, возвращайтесь скорее, вы — моя последняя надежда!.. Так и скажи.

— Спасибо, — отозвалось за дверью, и Габар, так и не поняв, с кем он общался, повернулся и пошел к лифту.

Впереди был долгий и изматывающий путь домой. Маленький тьянга медленно брел по переходам метро, ссутулившись и спрятав руки в карманы куртки. Поезда толкали перед собой воздух, и волосы сами собой ежились, почуяв ветер. Ощущение холода и одиночества не покидало Габара. В Городе столько людей, но только один может тебе помочь — вот его-то ты и не встретил. Оставалось надеяться и ждать, ждать и надеяться, и еще — учиться и мыть тарелки…

«Так проходит мирская слава», — сказал бы философ, проводив глазами ковыляющего по проекту Кавалера. Всего каких-то девять дней назад им любовались женщины, а ныне он забыт. Многие пришли поглазеть на него, поохали, насытили свою потребность в жалости — и поспешили выбросить из головы это отталкивающее зрелище. Кавалеру было больно видеть в их глазах смесь жадного, болезненного любопытства с брезгливым отчуждением; он привык поддерживать с людьми контакт, порой близкий к взаимности, — и вдруг от него отвернулись. Отводят взгляд, не отвечают на приветствия… Нет рядом и своих — одни под замком в дивизионе, другие заперты в проекте, третьи исчезли.

Все время после взрыва Кавалером владел страх. Кавалер старательно пытался восстановить скорость и слаженность движений, но тело не повиновалось; руки были тяжелыми и неловкими, ноги — негнущимися, в суставы будто песка насыпали. С каждым часом он все больше боялся, что никогда не станет прежним — ловким, стремительным боевым киборгом. Кое-что постепенно улучшалось, но эти жалкие достижения он старался не показывать — нечем хвалиться, с прежним это даже сравнивать стыдно.

Страх пускал корни, разрастался, а несущим его стержнем была фраза, слышанная Кавалером в ранней юности, лет двадцать пять тому назад:

КИБОРГОВ-ИНВАЛИДОВ НЕ БЫВАЕТ.

Инвалиды уходят в утиль. Из них вынимают все пригодное. Мозг, если он в рабочем состоянии, перезаписывают, а если он дефектный…

Кавалер понимал, что до сих пор жив лишь по милости Хиллари Хармона. Хиллари настоял, чтобы его ремонтировали. А роботехники в своем кругу открыто говорили: «Кавалер годится разве что в музей, но для музея он еще не слишком устарел». Как только грянет подкомиссия в конгрессе и проект закроют, весь инвентарь пройдет перепроверку. И все. Конец.

А Хиллари, единственный, кто мог поддержать его, был по горло в делах — где ему помнить о киборге, которого он пожалел?.. Никого нет рядом, никого…

Никого, кроме Дымки.

Дымке не претило, что он шаркает ногами. Ее не пугало его маскообразное лицо, изредка подергивающееся в попытках скоординировать мимику. Наконец, она считала, что обязана помочь тому, чьи рабочие функции снижены.

— Ты много молчишь, — сказала она, когда заново заряженные пылесосы поползли кто куда по запрограммированным маршрутам; теперь следовало сложить засоренные фильтры в тележку и отвезти на регенерацию, а после — заняться деревьями в холле.

— А что, я должен много говорить?

— Не знаю. Ты ненормально молчишь. Ты смотришь на людей, чего-то ждешь. Ты стараешься не глядеть на… — Дымка сделала паузу, подыскивая слово, — на поверхности с зеркальными свойствами. Тебя беспокоит то, как ты выглядишь.

— И как же я выгляжу?

— Как наполовину неисправный. Правда, со вчерашнего дня твои движения стали точней. Я за этим наблюдаю.

— Ты бы могла расходовать свое внимание на что-нибудь другое. Не следи за мной. — Кавалер, однако, не добавил сакраментальное подкрепление «ЭТО ПРИКАЗ».

— Я не слежу, я присматриваю. Ты на обкатке после ремонта, а я к тебе приставлена для помощи.

— Ты не решишь моих проблем.

— Эта женщина-киборг…

— Тебе-то что до нее?!

— …она не может быть рядом с тобой постоянно, она занята. Значит, ее обязанности буду выполнять я.

— Послушай внимательно, — терпеливо начал Кавалер; в жизни ему приходилось беседовать с умственно отсталыми. — Ты не входишь в мой стереотип ухаживания. Ты слишком молода для этого. Если рассматривать нас по критерию возраста, то внешне ты соответствуешь моей сестре или племяннице…

— Сестре, — еще одна макромолекулярная связь возродилась в мозгу Дымки. — Лучше — сестре. Я знаю, как быть сестрой.

— Хорошо; пусть так. Поэтому отношения «женщина-мужчина» между нами невозможны. Затем — я старше…

— Я включена 15 февраля 247 года.

— А я — 8 июля 229 года; у меня больше знаний и опыта, ты должна меня слушаться. Больше никаких разговоров о моей внешности, о моем молчании, о том, чего я жду, чего хочу, куда гляжу.

— А о другом — можно? — Угомонить Дымку было сложновато.

— Погоди, я не все сказал. Тебе кажется, что я стал лучше двигаться…

— Мне не кажется, я вижу.

— Я сказал — КАЖЕТСЯ — и повторять не стану. Об этом ты тоже ни с кем говорить не должна — НИ С КЕМ.

Дымка задумалась. Логические цепи выстраивались, рассыпались, возникали вновь, задействуя массивы памяти, — и, упорядочившись, складывались в выводы.

— Мне сильно кажется, что ты НЕ хочешь, чтобы люди видели, как восстанавливается твоя работоспособность. В их присутствии ты не показываешь этого. А почему ты этого НЕ хочешь?

Кавалер присел на тележку. Наверное, до захвата Дымка была очень активной и непоседливой куклой. И это становилось все заметней… Что за признание: «Знаю, как быть сестрой»? Откуда она знает? Доложить об этом людям?.. Но тогда ее опять возьмут на стенд, и он останется один, совсем один в здании, где люди не хотят, а киборги не могут с ним общаться… И вернется она — если вообще вернется — бесчувственной, медлительной, пустоголовой, как андроид. Нет, нет, надо повременить, подождать… Она не опасна. Если что-нибудь случится, он успеет сообщить боссу.