Андрей Столяров - Мир иной (сборник) Страница 23

С Мальвиной, однако, согласны не все. В чатах продолжает кипеть дискуссия, где высказываются самые разнообразные мнения. В частности, по-прежнему обсуждается концепция «оправданного насилия», которую еще во время голосования предложил Джефф Обермайер. Как и раньше, исходит она из того, что в чрезвычайных ситуациях действенны только чрезвычайные меры. Если сразу же не прижечь мутацию, которая возникла спонтанно, то она будет действовать по принципу «отклоняющего пути» – то есть уводить ситуацию все дальше и дальше от назначения. Мы, как и любое другое свободное общество, имеем право на самозащиту. Право отстаивать свою этнокультурную идентичность, как выразился бы Ковбой Джо. А потому все-таки следует произвести принудительный демонтаж этой стеклобетонной чувырлы и на ее месте восстановить прежний дом. Воздвигнуть такой экзистенциальный брандмауэр. Раз и навсегда подвести черту.

Обермайер приводит в пример Петербург, где безликая офисная застройка буквально уничтожила исторический центр. Фотографии, которые он в своем блоге выкладывает, впечатляют. Эта точка зрения собирает довольно много сторонников.

Оппонирует ей, как и следовало ожидать, Платоша. Он считает, что насилие вообще никогда, ни при каких обстоятельствах не бывает оправданным. Либо это произвол отдельного человека – и тогда прав не тот, кто прав, а тот, кто сильней, он и будет навязывать остальным свою правоту, – либо это произвол государства, которому граждане отдают власть над собой – и тогда появляется нечто, опять-таки подчиняющее человека себе. Мы же не хотим вырастить нового монстра, нового прожорливого Левиафана, «самое холодное из всех холодных чудовищ»…

Эмоции вновь переплескивают через край, но пока ни одно из мнений не собрало достаточного количества голосов. Критический уровень не достигнут. Ясно, что в ближайшее время нового Большого Чата не будет.

И, кстати, надо отдать должное энергии Коккера. Коккер ничего не боится, не прячется, не отсиживается за стенами своего мещанского новодела. Нет, Коккер идет прямо в народ. Клетчатый его пиджак мелькает буквально во всех частях города. Коккер останавливает прохожих, нагло загораживая им дорогу, вторгается в городские кафе, подсаживается, пытается завязывать разговоры. Весь его вид говорит: вот я, простой парень, такой же, как вы, трудяга, ничего плохого вам не желаю. Почему мне нельзя иметь здесь свой бизнес? Почему свобода, о которой вы любите потрендеть, не распространяется на меня? Давайте попробуем. Давайте сначала посмотрим, что из этого выйдет. А уж потом будем что-то решать.

Правда, слушают его только туристы. Собственно граждане смотрят на Коккера как на пустое место. По-видимому, даже те, кто входил в сенсориум «инноваторов».

Ничего не поделаешь, таково общее настроение.

Контакт с Коккером поддерживает только Мальвина. Она, если так можно выразиться, является официальным представителем города. Это сложилось как-то само собой. В конце концов, у нас не так много людей, которые обладали бы юридическими познаниями. Так вот, у Мальвины мнение весьма скептическое. Она полагает, что Коккер тут вообще ни при чем. Кто такой Коккер – коммивояжер, мелкий клерк, что ему прикажут, то он делать и будет. Решение все равно принимается в головном офисе, то есть в штабе той фирмы, которой принадлежит данное торговое подразделение. А там работают совсем другие мотивы: они о нас ничего не знают и знать не хотят. Во внимание принимается только экономическая эффективность: поддержание виртуального представительства не требует от фирмы почти никаких сил и средств. Накладные расходы при этом ничтожны. Управленческая нагрузка пренебрежимо мала. Они могут ждать сколько угодно. А вот от нас, чтобы поддерживать данную ситуацию, как раз требуются очевидные психологические усилия. Причем наши ресурсы не безграничны. Мы, в конце концов, можем элементарно выдохнуться.

– И что же ты предлагаешь?

– Ничего я не предлагаю. Я просто считаю, что мы недооцениваем противника…

Примерно о том же твердила и Квинта.

Тут дело не в Коккере, считала она, а исключительно в нас самих. Коккер – это просто овеществление наших страхов. Мы приносим земной мир в себе – как пыль, как часть того, чем живем. Он просачивается сюда вместе с нами и воссоздает отношения, привычные для Земли.

– Этого не избежать.

– То есть Коккер, по-твоему, не виноват?

– Вина – на всех нас…

Мы разговариваем об этом через несколько дней, когда Квинта вытаскивает меня в квартал ремесленников. Она присмотрела там какой-то интересный пейзаж и считает, что мне тоже стоит на него взглянуть.

– Постараемся взять, если понравится. Пусть у тебя дома будет что-нибудь от меня.

– А ты сама? – несколько обеспокоено спрашиваю я.

Квинта глядит себе под ноги, словно надеется что-то найти.

– Мир из грез – очень ненадежный мирок. Дунет ветер, мираж развеется, все это улетит, как обрывки сна…

– Что-то чересчур грустно…

– Ладно, больше не буду… Идем, идем!..

По дороге она расспрашивает меня о гремлине. Чтобы ее не пугать, я про нападение на Обермайера даже не упоминаю. Вообще стараюсь свести дело к рутине: гремлин как гремлин, стоило коснуться его мечом, и он тут же распался.

– Вероятно, совпало с утилизацией. Таким образом, видимо, происходит выбраковка отработанного материала.

Квинту, однако, интересует не это. Она выпытывает, правда ли, что декоративный меч во время схватки трансформировался в боевой и что я сам проявил мастерство, дающееся лишь годами изнурительных тренировок.

– Какое там мастерство!.. Махал клинком как попало!..

– Вот-вот, – говорит Квинта. – В том-то и суть. Махал как попало, а в действительности сражался как профессионал. Ты улавливаешь? Мы перестаем быть людьми, мы становимся чем-то иным.

Я лишь крепче сжимаю ее ладонь.

– Да ладно тебе!.. Это на Земле мы перестаем быть людьми. А здесь мы как раз ими становимся.

За спорами я забываю ей сообщить, что у меня в визуале наметилось серьезное продвижение. Ветки во дворе перестали искрить: покачиваются как живые, но больше не оставляют за собой электронных следов. Правда, моей заслуги здесь нет. Аль еще на днях сообщил, что им, по-видимому, удалось преодолеть дефицит базовой мощности.

– Помог Леший, ты его помнишь? Предложил совершенно дикую, гениальную идею метакомпьютинга! Главное, что программа сразу же ее приняла. Теперь мы оперируем мощностями на два порядка сильнее прежних.

Аль по-настоящему счастлив. У него даже усы на верхней губе топорщатся, как у дворового кота. Я в этих компьютерных заморочках мало что понимаю, но из объяснений, которые он мне охотно дает, улавливаю, что мы более не зависим от технических возможностей сервера. Программа подтягивает резерв из каждого трафика, в результате рабочий контекст неограниченно расширяется.

– Это принципиальный прорыв! Мы теперь на одних туристах будем иметь раз в тридцать больше, чем потребляем!..

Я тоже изображаю на лице бурную радость. Пусть я не очень понимаю специфику возникших проблем, но мне достаточно и того, что кофе уже третий день имеет нормальный «кофейный» вкус, а гномы, насколько можно судить, опять стали послушными и трудолюбивыми.

Кроме того, снова подстраиваются аватары.

Да-да, определенно подстраиваются.

– Стой! – говорю я.

Квинта испуганно останавливается и оборачивается на меня. Я привлекаю ее к себе и без смущенья целую. Квинта этого явно не ждет, однако глаза ее тут же радостно загораются, а от ладоней, когда она меня в ответ обнимает, исходит тепло.

Аватары, несомненно, подстраиваются.

И вот что меня больше всего удивляет в женщинах. Только что она была сама не своя, мучилась опасениями, переживала, и вдруг, сразу же, как по мановению – ничего. Все отброшено, она снова счастлива. Никаких тревог, никаких тайных сомнений.

Точно умылась легкой водой.

– Ты мне очень нравишься, – говорю я.

– Ты мне тоже, – немедленно отвечает Квинта.

В квартале ремесленников, как всегда, оживленно. К вечеру в этот район подтягивается большинство наших граждан. Так уж исторически получилось, что все развлечения, если это так можно назвать, все наши публичные мероприятия сосредоточены именно тут. Правда, и само место исключительно симпатичное: множество лавочек, магазинчиков, двориков, площадочек, переулочков. Этакий маленький город в городе. Полный тайн: никогда не знаешь, что откроется за поворотом. Даже старожилы, обосновавшиеся тут с начальных времен, иногда затрудняются объяснить, как пройти к той или иной его части. Архитектура здесь непрерывно меняется. Еще вчера был проход, а сегодня его перегородила сценическая площадка. Или наоборот – был магазинчик, увешанный страшноватыми инопланетными масками, а теперь – извилистый коридор, выводящий к галереям художников. И ведь никто никому не мешает. Театр на открытой сцене, оформленной как рыцарский зал, показывает что-то, по-моему, не меньше, чем из Шекспира. Кипят страсти, тучный бородатый актер свирепо выхватывает кинжал. Сейчас в свои права вступит смерть. И тут же, через какие-то двести метров, тоже на открытой площадке покачиваются оливкового цвета певцы. У них странные имена, Юлай и Сфинга, и поют они на языке, которого не знает никто. Наверное, изобрели его сами. Сплошные прищелкивания, гортанные вскрики, совершенно непроизносимые сочетания букв. Звучит тем не менее потрясающе. Будто молитва неизвестным богам.