Уильям Гибсон - Нулевое досье Страница 25

Он прошел через рощицу Ральфа Лорена, потом через более редкий лесок Хилфигера, на балюстраду над центральным двором. Глянул вниз, увидел Фоли, входящего со стороны бульвара Османа. «Кепи сними», – подумал Милгрим. Профессионал бы уже снял, и черную куртку тоже.

На том месте, где Милгрим остановился, чтобы посмотреть вверх, Фоли тоже остановился и задрал голову. Милгрим попятился, зная, что Фоли сейчас будет оглядывать балконы.

Ты знаешь, что я здесь, думал Милгрим, но не знаешь где. Фоли задвигал губами. Наверное, говорил со Слейтом по беспроводной гарнитуре.

Через мгновение Милгрим был один в лифте и жал на кнопку верхнего этажа. Его импровизационный модуль включился и был готов использовать любую неожиданную возможность.

Лифт остановился на следующем этаже. Дверь отъехала в сторону, и ее тут же придержала крупная мужская рука в темно-сером рукаве.

– Жалко, что вы больше не в городе, – по-русски сказала высокая блондинка другой высокой блондинке.

Вторая блондинка вкатила в лифт огромную детскую коляску на трех дутых шинах. Коляска была, судя по виду, из углепластика и «акульей кожи», того же цвета, что костюм телохранителя.

– Такой отстой, – ответила блондинка с коляской, нажимая тормоз на ручке коляски. – Вилла. Два часа до города. Собаки. Охрана. Отстой.

Телохранитель вошел вслед за блондинками и недовольно взглянул на Милгрима. Тот попятился, больно прижимаясь спиной к поручню, и уставился в пол. Дверь закрылась, лифт пошел вверх. Милгрим искоса глянул на блондинок и тут же пожалел об этом, потому что рослый телохранитель сразу пригвоздил его взглядом. Мегаколяска выглядела как что-то из салона очень дорогого самолета, может быть, тележка с напитками. Младенца полностью скрывал тефлоновый обтекатель, возможно пуленепробиваемый.

– Не мог же он столько потерять, – сказала первая блондинка.

– Все страшно закредитовано, – ответила блондинка с коляской.

– Что это значит?

– Что мы без квартиры в Париже и затариваемся в «Галери Лафайет», – горько ответила блондинка с коляской.

Милгрим с Базеля не слышал русской речи и сейчас наслаждался ее звуками, несмотря на телохранителя и впившийся в спину поручень. Кабина остановилась, дверь открылась, вошла высокая, совсем юная парижанка. Она полностью завладела вниманием угрюмого телохранителя. Девушка – стройная брюнетка – глядела на Милгрима и двух русских женщин с равнодушным презрением, начисто игнорируя телохранителя.

Когда лифт снова остановился и дверь открылась, Милгрим достал «нео» и сунул в передний карман суперколяски, почувствовав, как тот провалился между игрушками, баночками с присыпкой, а может, черной икрой или что там еще необходимо грудному олигарху. Проделал он это, как советовал ему однажды знакомый карманник, с таким видом, будто ничего другого от него не ждут. Телохранитель по-прежнему ел глазами брюнетку. Та повернулась и с утомленно-грациозным видом прошла мимо него к двери. Вторая блондинка отключила тормоз и покатила коляску из лифта, словно тележку с деталями на танковом заводе.

Телохранитель вновь заметил Милгрима, но быстро шагнул наружу, не желая терять из виду подопечных.

Милгрим остался на прежнем месте. Кабина снова пошла вверх.

– Собаки, – сказал он Слейту, который больше его не слышал. – Охрана.

27

Японский бейсбол

– Как Париж?

Фотография, появлявшаяся на айфоне, когда звонила Хайди, была десятилетней давности, черно-белая, зернистая. На заднем плане, нерезко – фендеровская бас-гитара Джимми.

– Не знаю, – ответила Холлис.

Она была на станции «Севр – Бабилон», в переходе, неисправное колесико чемодана щелкало мерно, как персональный метроном. Холлис решила, что допустит правоту Милгрима хотя бы теоретически, и некоторое время каталась на метро, выходя через каждые несколько станций, пересаживаясь, возвращаясь обратно. Если кто-нибудь за ней следил, она этого не заметила. Однако начинался час пик, и Холлис решила ехать к станции «Одеон», к гостинице, и тут позвонила Хайди.

– Кажется, я что-то нашла, но кто-то меня нашел.

– В смысле? – спросила Хайди.

– Милгрим вроде бы видел тут человека, которого раньше видел в Лондоне. В «Селфридже», пока ты стриглась.

– Ты же говоришь, он псих со справкой.

– Я сказала, что он пришибленный. Рассеянный. Теперь вроде выглядит более собранным. Хотя, может, он и псих.

Хорошо хоть чемодан был не тяжелый – без книги, которую она отдала Милгриму. И без макбука, вспомнила Холлис. Он остался у Милгрима.

– У Бигенда есть в Париже люди?

– Я просила их не присылать. Не сказала, где остановилась.

– А где?

– В Латинском квартале. – Холлис помолчала. – В гостинице, где жила с Гарретом.

Хайди фыркнула:

– Да уж. А кто выбирал гостиницу – ты или он?

– Он.

Холлис как раз дошла до своей платформы. Народ толпился в ожидании поезда.

– Эк ты по нему сохнешь.

– Ничего я не сохну.

– Не смеши мои седые яйца.

– У тебя их нет.

– Откуда ты знаешь? – сказала Хайди. – Брак.

– Что брак?

– Меняет человека.

– Что там муйло?

– Выпустили под залог. СМИ помалкивают. Пирамида на полмильярда. По нынешним делам о такой мелочовке и говорить стыдно. Это как иностранные маньяки.

– Какие маньяки?

Подошел поезд.

– Америка – столица сексуальных маньяков. Иностранные маньяки – все равно что японский бейсбол.

– У тебя все нормально, Хайди?

– Нашла спортзал. В Хаки.

– В Хэкни.

Двери открылись, толпа повалила в вагон, увлекая Холлис за собой.

– А я решила, это где придумали камуфло. – Разочарованным тоном. – Типа Силвер-лейка. Навороченная креативная туса. Но спортзал нормальный, без дураков. Сэ-бэ-и.

Дверь за Холлис закрылась. Плотное объятие толпы, чужие запахи, прижатый к ноге чемодан.

– Это еще что?

– Смешанные боевые искусства, – ответила Хайди таким тоном, словно это сорт мороженого в меню.

– Не советую. Вспомни боксеров, – посоветовала Холлис. Поезд тронулся. – Ладно, я отключаюсь.

– Пока, – ответила Хайди и повесила трубку.

Шесть минут по десятой линии, и Холлис уже шла по станции «Одеон». Колесико все так же щелкало. Она вдвинула ручку чемодана и втащила его по лестнице, в косой вечерний свет, звуки и запахи машин на Сен-Жермен, такие знакомые, будто она никуда и не уезжала. И сразу накатил страх, понимание, что Хайди права: ее, Холлис, просто тянуло на место преступления. И сразу все всколыхнулось, как наяву. Запах его шеи. Библиотека его шрамов, иероглифических, которые читаешь, водя по ним пальцем.

– Прекрати, – сказала она себе, выдвинула ручку и по брусчатке – смерть колесикам – покатила чемодан к гостинице. Мимо фургончика со сластями. Мимо маскарадных костюмов в витрине: атласные пелерины, маски чумного врача с непристойными носами. Мимо аптеки на углу, где продавали гидравлические массажеры для груди и шведские сыворотки для лица в ампулах, словно новейшие вакцины.

В гостинице молодой человек за стойкой узнал ее, но не обратился по имени. Скорее сдержанность, чем недружелюбие. Холлис назвала себя, подтвердила, что платит за номер Милгрима со своей карточки, и получила ключ с головой льва на тяжелом бронзовом медальоне. Лифт был даже меньше, чем в «Кабинете», но современнее, вроде бежевой телефонной будки. Стоять в телефонной будке – почти забытое ощущение. Как все изменилось!

Коридор третьего этажа, массивные некрашеные стропила. Тележка горничной с полотенцами и маленькими брусочками мыла. Отпереть дверь в номер.

По счастью, ни ее, ни Милгрима не поселили в номер, где она жила с Гарретом, хотя вид из окон был практически тот же. Комната размером с кабинетовскую ванную, может, меньше. Все темно-красное, черное и золотое; псевдокитайский декор, который оформители «Кабинета» заменили бы бюстами Мао и пролетарскими агитационными плакатами.

Странно было очутиться не в «Кабинете». Дурной знак.

Надо подыскать себе квартиру, подумала Холлис и поняла, что не знает, в какой стране хочет жить, не то что в каком городе. Положила чемодан на постель. В номере – даже не пройтись, разве что в узком проходе вокруг кровати. Машинально пригибаясь под нецифровым телевизором, закрепленным на белом кронштейне под потолком. Гаррет рассадил о такой голову.

Холлис вздохнула.

Глянула на здание напротив, вспоминая.

Строго одернула себя, повернулась к постели, расстегнула чемодан. Минимум вещей. Туалетные принадлежности, косметика, платье, колготки, парадные туфли, белье. Вынимая платье, чтобы повесить в шкаф, Холлис заметила фигурку синего муравья, которую вроде с собой не брала. Муравей задорно ухмылялся. Холлис вспомнила, как не увидела его за раковиной в «Кабинете».

– Привет, – сказала она внезапно сорвавшимся голосом и взяла муравья.

Его ухмылка вдруг стала улыбкой Моны Лизы, когда Холлис и Гаррет стояли перед нею, рука в руке.