Далекое Близкое - Кристина Андреевна Белозерцева Страница 28

– Ладно! – ирландец снова нахмурился. – Я сразу в лоб спрошу: у нас все нормально?

«Нет, блин, не нормально! Мы убили четверых! И никто о них даже не помнит!»

– В каком смысле? – а вот это уже вслух.

– Ты что-то сказал про Профа и остальных? Про… Блин, ну ты сам понимаешь, про что.

– Нет, – голос у меня стал деревянный, скрипучий, – мне тоже дорога карьера. У меня семья вообще-то. А если узнают, что у нас всех поехала крыша…

– Поехала крыша… – эхом отозвался ОТул, принявшийся грызть ноготь на большом пальце. – Есть еще момент, стажер, скажи-ка мне, как тебя зовут?

– Микки… – и замолчал.

Потянулся к этому знанию, покопался в памяти и обнаружил только сосущую пустоту. Место на доске, где мелом были написаны нужные буквы, теперь было девственно чистым. Боже мой, что это за имя вообще – Микки?

Ладно – Микки, но Профессор? Флегматик?..

– Сколько тебе лет, Микки?

Вторая зияющая дыра.

– Пустота, она все равно что-то забирает, стажер. Вопрос, как много она забрала… Вот, кстати, – ОТул протянул мне что-то, – держи, это из твоих личных вещей на борту. Был в кармане твоей формы и выпал, когда мы там… повздорили. Флег подобрал.

На широкой твердой ладони был старый детский значок с Микки-Маусом. На белом круге безоблачно улыбался мультяшный мышонок в красной футболке.

– Вот, как ты стал Микки. А на самом деле зовут тебя – Дэн Чейн, парень. Я в опросный лист девахи подсмотрел. Она думала, я ей в вырез заглядываю, и не протестовала. Я – Макс Ферро, Проф – Алекс Стравински, а Флегматик – Теккен Ли.

Картина мира вновь методично разваливалась на осколки.

– Мы забыли собственные имена?

– Угу. Как и большую часть пути до Марса.

Я наконец поднял глаза на коллегу по опасному полету впервые после возвращения и поймал его взгляд.

– Слушай. У нас у всех – ПТС. Мы были в шоке от прыжка, и мы убили…

– Тише! – рявкнул ОТул, и я перешел на шепот.

– … убили остальных. Это ужасно, и это отлично объясняет, почему у нас провалы в памяти, но почему на Земле про них не спрашивают, а? Не хотят еще больше нашу психику травмировать?

– Не-а. Не думаю. Хрен бы меня выпускали бродить так, если б психом считали. А тем более – убийцей. И смартфон вернули, кстати. Тебе отдали?

– Не знаю. Личные вещи в тумбочке лежат, потом посмотрю.

– Я полазал по новостям – ничего. Четверо героев, полетели и вернулись и вот вся эта чушь, ну ты понимаешь. Ни слова и других.

– Как… А бирки?

– Бирки Флег все снял еще до посадки.

– Зачем?

– Думал, отпечатки на них останутся, а у него пальцы уникальные – распознать на раз. А если он трогал костюмы, значит и с остальными он же мог что-то сделать.

– И все думают, что нас только четверо было?

– Именно.

– То есть… умер в подпространстве и исчез вообще?

– Похоже.

Мы помолчали немного.

– Наверное, мы должны все рассказать, – негромко предложил я, глядя технику в глаза, – кто-то еще может туда сунуться и тоже погибнуть.

– Не вздумай, – с угрозой проговорил ОТул, – лучше бы тебе тихо-мирно переждать, взять премию и свалить нахрен. И больше ничего общего с этой штукой… там… не иметь.

Эта штука… Я слабо улыбнулся. Тьма не была «где-то там», она была – повсюду, параллельно. Всегда за углом, в любой черной щели, в закрытых шкафах. Тьма некуда не делась. И она уже видела нас. Нас – всех. Просто там – мы столкнулись с ней на ее территории – вот и все. Где время идет спиралью, а пространства и вовсе нет, или они смешаны – пространство и время, будто манная каша с комочками. Вот в такой комочек на обратном пути мы и угодили. ОТул – идиот, если думает, что сможет укрыться от нее хоть где. Изучать. Попробовать понять. Защититься – вот единственный призрачный шанс.

– Я останусь в университете, – вздохнул я, окончательно приняв непростое решение.

– Нахрена?

– Продолжу тему Профа исследовать. Я должен быть уверен, что реальность не начнет разваливаться из-за того, что каких-то четверых людей больше в ней нет.

– Охренеть благородно. Но знаешь, как бы… поздновато, дружище, – мрачно ухмыляясь, проговорил техник, кивнув куда-то мне за спину, – сам вон взгляни.

Я повернулся, взгляд пробежал по белой ткани подушки, выше на стену и остановился на чертовски странной картине.

– Что это? – я не понял сразу, хотя и узнал рамку из розовой фольги, которую сделала Олеська.

– Копия «Пестрой бабочки», плакат из твоей каюты. Не узнаешь, что ли?

А узнать-то было сложно. Чуть потрепанный лист бумаги стал абсолютно черный. И пустой.

– Как это произошло?

– Что произошло? – эхом откликнулся зло осклабившийся техник. – Ничего и не произошло. Шедевр Казимира Малевича – «Черный квадрат». Очень концептуально взять с собой в космос нечто подобное, да? Деваха-психолог уверена, что у тебя отменно тонкий вкус и ироничный взгляд на мир.

– Погоди… – я попытался прогнать вернувшуюся мерзкую слабость. – Погоди. И что, люди считают это – картиной?

– Ну да.

– Обычный черный квадрат?

– Ага.

– И никому не приходит в голову, что это не картина, а собственно отсутствие картины?

– Никому, Мик.

– И если я сейчас залезу в интернет и наберу «малевич», поисковик вернет мне… вот это?

– Именно это, – эхом откликнулся коллега, – что-то исчезает, постоянно, Мик. Незаметно, по капле, но это происходит уже везде.

К черту демонов. К черту страхи. Всему должно быть свое физическое объяснение. Может, подпространство – первично по отношению к пространству, и пропади что-то там, оно просто перестает существовать здесь? А потом вся Вселенная начинает трещать по швам, как стена, из которой выдернули пару кирпичей.

А может, Пустота – это что-то типа вируса? Мы «заболели» ею и теперь притащили ее на Землю, где начали заражать все остальное?

Это нужно выяснить, пока мы не поломали весь мир. И для этого нужны все выжившие, а особенно Профессор…

– Вы никуда не уедете, – негромко проговорил я, не в силах снова посмотреть на копию нового «шедевра», – ни ты, ни Флегматик. И мы должны вытащить Профа из того заведения, куда его непременно засунут после всей вашей лжи! Он рассчитал прыжок, он знает о Пустоте больше нас всех вместе взятых. А главное, никто больше не представляет, что произошло, никто не видел этого. И никто больше не сможет исправить. Вы остаетесь, ОТул, потому что у нас есть