Виталий Каплан - Свобода выбрать поезд Страница 3

— На три года. Ну, с зачётами, надеюсь, поменьше выйдет.

— Как повезёт, — он стянул шлем. Под шлемом обнаружилась густая грива чёрных, вьющихся волос. — Тут всё хитрее, чем ты думаешь. Зачёты — это для лохов, а можно и по-другому.

— В каком смысле? — насторожился я. Вспомнились сразу обрывки неких скользких разговоров…

— Да так… — зевнул Олег. — Бывают услуги, которые ценятся… и ведь человечку-то они ничего не стоят. А благодарные люди всегда найдутся. Влиятельные люди, просекаешь?

Я нахмурился. Всё это напоминало вербовку в стукачи. Но вряд ли администрация Полигона — тогда бы в реале вызвали к заву по режиму. Вместо воскресного чата. А здесь… неужели «внуки Касперского»? Собирают «оперативную информацию»? Но почему так примитивно, грубо? Или я со стороны напоминаю идиота?

— Спасибо, конечно. И за этих, — указал я на крысопауков, продолжавших бессмысленное самоистребление, — и вообще… Но мне пора… Наши, наверное, уже волнуются.

— Ну, как знаешь, — Олег вновь нацепил свой шлем. — Ты всё-таки подумай. Короче, когда надо будет, я тебя сам найду. Значит, понял? Вон туда, в левый ход, и шагов через двадцать будут белые камни… 

3

— И не благодари, Ерохин! — зав игровым процессом майор Луценко махнул на меня ладонью: мол, уходи и радуйся. Уж свезло так свезло.

Самое противное, что и отказаться было невозможно. Не майор Луценко решает, а Сеть. Раз уж приспичило перевести меня в «Между небом и землёй» никуда не денешься. С первого мая — другая камера и другая Игра.

Кто-то на моем месте и впрямь бы радовался — год срока скостили, бытовые условия улучшатся. Но я-то знал, что такое «Между небом и землей». И знал себя. Только вот бесполезно спорить, умолять, требовать медицинского заключения — Информационному Разуму всё это безразлично. Главное, эмонию порождаю высшего класса, значит, надо поощрить.

Что за дурацкое слово — «эмония»! И ведь не Ин-Ра его придумал, а умники из Института изучения информационных структур. ИИИС. Как же мы всё-таки любим себя обманывать! Изучение структур! На самом деле прислуживают господам Алгоритмам, идеологические ризы им шьют. Взаимовыгодное сотрудничество, интеллектуальный симбиоз… Всё проще устраиваются люди при новом режиме. Пускают пыль в глаза.

А может, и не пыль. Может, некое рациональное зерно у них и есть. Ведь то, что случилось в две тысячи двадцать восьмом, надо же как-то объяснить. Натура у нас такая — нуждаемся, чтобы открыли нам глаза, привели в порядок перепутанные мысли. Не отшельников же слушать, твердящих о последних временах, о наступившем царстве антихриста, о скором конце света. Этот скорый конец уже тридцать лет как не наступает. А вот теория глобального информационного поля выглядит куда серьезнее.

Теория академика Слёзова, которую теперь уже и в школьную программу ввели. Сознание как сложная информационная структура, искривления глобального инфо-поля. И материальный носитель уже не критичен. Как достигла сложность некоего уровня — и пожалуйста, возникает сознание. А нейроны человеческого мозга или объединенные в сети процессоры — дело десятое. Вот в один кому прекрасный, а кому несчастный день и появились господа Алгоритмы — осознавшие себя программы. Новая форма разумной жизни. Не надо было всё и вся автоматизировать и подключать к Сети. Доигрались.

Самое тёмное место в теории Слёзова — почему программам нужны мы? Ведь этим бестелесным тварям мало того, что на сотнях миллионов компов крутятся исполняемые файлы — им ещё позарез нужно, чтобы мы, юзеры, по сему поводу испытывали глубочайшие эмоции. Наши эмоции для них точно кислород в крови. И ведь что интересно? Обрели сознание далеко не все программы — только те, что заставляют нас переживать. Сложнейшие операционные системы, огромные прикладные пакеты, хитроумные системные утилиты — с ними ничего не сделалось. Ведь на удобный инструмент и внимания-то не обращаешь. А вот зато компьютерные игры… Они-то и ожили, они-то и слились в Ин-Ра, и доят человечество точно коров. Только не молоко они пьют — эмонию.

По теории получалось, что когда мы испытываем сильные эмоции — страх, надежду, азарт — мозг наш каким-то неизученным пока образом воздействует на глобальное инфо-поле. А для разумных алгоритмов инфо-поле — как воздух. Мы, словно растения, обогащаем эту атмосферу кислородом. Тем, что Слёзов и назвал «эмонией».

И опять же непонятно почему, для Алгоритмов важны только те эмоции, что связаны с ними самими. Можно до посинения ругаться с женой или радоваться рождению сына — Играм это бесполезно. А вот когда азартно отстреливаешь космических пиратов или матерно ругаешь виртуального ростовщика…

За тем и существуют Полигоны.

…Я всё же сумел взять себя в руки — медленно шагая из административного крыла в камеру. Два этажа по лестнице, пять длинных коридоров — времени вполне достаточно, чтобы успокоиться. В первые дни я удивлялся — как это заключенные свободно разгуливают по всему зданию? Где охранники с парализаторами? Где электронные замки?

Но зачем охранники, зачем замки, если бежать отсюда невозможно? Каждому их нас вшит маячок, и беглеца взяли бы мгновенно — даже сумей тот открыть запароленную внешнюю дверь. Мудрое начальство не мотало нам нервы тупыми запретами и унижениями. Негуманно это, а главное — наши эмоции незачем растрачивать попусту. Пускай все они уходят в игру.

Вот и мне предстояло уйти в «Между небом и землёй». Уйти в те самые пять процентов.

Жутко боюсь высоты, с младенчества. Пройти по бревну, поднятому на полметра — выше моих сил. Чтобы самолётом летать — да ни в коем случае! При слове «парашют» у меня деревенеют губы, и даже на балкон я предпочитаю без особой нужды не выходить. А сны, где я откуда-то падаю — и ледяной ладонью сжимает сердце, перехватывает дыхание, заполошно скачет пульс…

«Между небом и землёй» я знал неплохо. Не играл, конечно — что же я, идиот в такое играть! — но рецензировал сценарий Соловьева с Паньшиным. Помнится, даже хвалил, талантливо сделано. Тем, кому нравится воевать в полуразрушенном мегаполисе, карабкаться по обвалившимся стенам небоскребов, прыгать с крыши на крышу — им понравится.

Интересно, сколько сессий я продержусь до первого инфаркта? Как представить, что летишь на «малом крыле» с иссякающим зарядом — сухо делается во рту, и нехорошие иголочки вонзаются под рёбра. А там симулятор реальности. И ведь даже фильтра мне не поставят, не положено заключенным. Тем более излучающим столь первосортную эмонию. Что толку в снятом годе, если я там не продержусь и месяца? Да я на первой же сессии и загнусь!

Марине придёт стандартное извещение. «С глубоким прискорбием информируем Вас…» Пенсии не положено, я выяснял. Конечно, остаются пособия на девчонок, но грошовые. На что они будут жить? На смешную Маринкину зарплату? Квартиру, конечно, придётся продать, перебраться куда-нибудь в пригород — в Ступино или в Талдом… С её-то непрактичностью… разве что друзья помогут. Особенно Витя Ершов — уж так, бедный, вокруг неё увивался — лысый, бледный, с потными ладонями…

Ребятам в камере я решил ничего пока не говорить. Начнут поздравлять, тайно завидовать — а сказать им правду, так замучат жалостью. Пускай уж узнают в последний день. Кого-нибудь на моё место пришлют, так что отряд не заметит потери бойца… тем более, что и боец из меня неважный.

Жаль, что я неверующий. Сейчас было бы легче. Когда есть к Кому взмолиться, на Кого надеяться, перед Кем поплакаться. Но я — закоренелый агностик. Уж как-нибудь обойдусь без этих костылей. К тому же нечестно это было бы — всю жизнь отвергать, а как припекло — елозить на брюхе, выпрашивая спасение.

Ведь и Ему, наверное, неприятно, когда на брюхе. 

4

Водопад был удивительно тих — при том, что струя чистейшей, прозрачнейшей воды рождалась на десятиметровой высоте, где смыкались своды. Пролетев метра два, разбивалась о широкий гранитный выступ, и уже дальше мчалась разложенная на миллиарды брызг, а в самом низу, отразившись от красноватых валунов, подскакивала вверх, рождая светлую пену. Загляни сюда солнечный свет — наверняка бы всё пространство искрилось радугой.

Но не было солнца, вообще никакого света не было, кроме моей налобной фары. Впрочем, её хватало, чтобы видеть всю необъятную Долину Слёз. Под слёзами разработчики Игры подразумевали водопад. При всей их пошлости кое-что им удалось — хотя бы вот эти подземные красоты.

К тому же и место очень удобное. Наш командир Миша напоследок решил подарить мне синекуру. Охранять подходы к Сокровищнице — самое лёгкое, что только может быть. Единственный путь, которым могут подобраться враги — это узкий шкурник, изгибающийся прихотливыми узлами. Выход прекрасно просматривается, и как возникнет там вражья башка — спокойно стреляй из чего хочешь. Быстро выскочить из шкурника невозможно, нацелить оттуда охранника — тем более. А вдобавок ещё и акустика здесь интересная — шорох ползущего тела куда громче водопада. С точки зрения физики такого не бывает, но здесь-то не физика, здесь Игра.