Татьяна Сапарская - Москва, любовь моя Страница 3

Здесь нет грязи, и воздух наполняет пространство. Здесь ты крикнешь, чтобы дождаться ответа эха, но не дождёшься. На площади Мира ночь, и с кем-то ты будешь жить в ночи, пока не воссияет средневековая казнь.

Здесь нет грязи, и мне снова будет стыдно заходить в своих ботинках.

Стучит.

Меня насквозь прошивают салюты, я распадаюсь на куски вещества, чтобы разлететься по всему пространству и отыскать. Я помню, каково это – ощущать, что твои руки дрожат, ощущать спазм в горле, когда невозможно вздохнуть, но всё это ничто по сравнению с бамбуковыми строчками. Они растут так быстро, что я не успеваю умереть. Они растут так быстро, что я не успеваю осознать и взглянуть на себя со стороны, и я знаю, чем хочу стать в будущем – камнем, который проломит чей-то висок.

Я не умею читать. Ты перебираешь мои книги, как внутренности, и цепляешь наугад одну – сердце. У неё призрачная обложка и невидимая бумага, у неё самая неблагодарная на свете работа – транслировать ненависть и боль мира, сожжённого не один раз. Сколько раз на линии я желаю говорить, и мои губы зашивает ветер, и мои пальцы коченеют, а то и вовсе подчиняются каким-то посторонним командам (может быть, я андроид, на котором кто-то ставит эксперимент?). А иногда мне кажется, что приходишь ты.

Останешься ли ты со мной в Москве?

Я знаю всё. Я ничего не знаю. Я изучаю историю по музеям и только воображаю.

Тебе приходится плести паутину вокруг моего тела. Если будешь слушать всех подряд, в ней так и останутся дыры, и добыча сорвётся. Поэтому я плету сеть с другой стороны, чтобы не сорваться потом. Да пребудет с тобой снисхождение к слепым, ибо не видят пути они, подобно тебе, и нет в их руках фонаря, и к тебе одному они могли бы взывать, не будь горды и слепы.

«I have too much time. I have nothing to do with my life.»

А. говорит, что хочет посмотреть завтрашний праздник.

«Will you meet me at the parade tomorrow?»

Я обещаю прийти. Кто ворвётся на сцену?

5

Я действительно вижу связку снов и не могу поначалу вспомнить, затем узнаю женщину, красная помада на её губах, и я целую её, пока есть силы. Это моя первая любовь, давно позабытая, давно погибшая в темноте тюрем. Она приходит ко мне и уходит, моё славное горькое прошлое. Я вижу кого-то доброго и сильного, с тёмно-голубыми улыбающимися глазами, и он никому не позволит меня обидеть. Сны – дело прошлого, отрезаны от настоящего и бесполезны. Вспоминаю что-то важное: у меня есть сегодня. Ищу присутствие А. во сне, кажется, пытаюсь кричать – и не нахожу, не нахожу, и умоляю кого-то о встрече во сне.

Мутный рассвет катится по небу. Первые секунды незнания после пробуждения подобны счастью, но сегодня праздник, и я чувствую, что произойдёт нечто. Я флюгер.

Кауфман выглядит довольным. Пока я ему помогаю, он насвистывает попеременно гимн и какую-то старинную народную мелодию, ставшую недавно популярной. На стене несколько портретов вождей, и каждый из них следит за нашими деяниями.

«Z., did you sleep well?»

«Thank you, Kaufman, I did.»

«Good sleep is good. We’ll need a lot of strength today.»

«Is there something wrong?»

«Who knows. The natives, you know.»

«Are they planning aggression?»

«You can’t expect them to be so kind and postpone it because the people are celebrating.»

«Can I be of any help?»

«Don’t worry, my friend. Just watch and enjoy yourself.»

Я думаю об А. Мой долг – сообщить обо всём, что случилось, но я не знаю, сделает ли А. что-то… Не хочу ломать мечту, не хочу ломать порядок. Не хочу думать.

«Du bist verloren.»

Кауфман в праздничном костюме выглядит помолодевшим. Он долго смотрит на себя в зеркало, приглаживая непослушные пряди, складывает в портфель какие-то документы и зовёт меня.

«Z., come here. What can you see?»

Мы смотрим в одно зеркало.

«You and me.»

«Who do you think we are?»

По моей спине без видимых причин пробежал мороз.

«What do you want me to say?»

«Have a look at those people and us. They have no idea how they think and exist, and their minds are only the colorless plasticine because we shape them. Do you like it?»

«I’ve never thought about it.»

Где правильный ответ?

«We, the poor sculptors, are not similar. We are all predators, though.»

«Why?»

«We’ll talk about it next time, or we gonna be late.»

На площади уже собралось столько людей, что водителю приходилось сигналить практически без остановки. Серые облака с рваными краями проплывали так низко и быстро, что пространство, кажется, отображало всевозможные оттенки мыслей. На их фоне цветные плакаты и изредка встречавшиеся яркие шляпы смотрелись весьма жалко.

Мы прибыли в полдень без четверти. Кауфман сказал, что ему нужно по делам, и мне пришлось остаться в одиночестве, хотя неподалёку стояли мои коллеги, что-то обсуждавшие вполголоса. Мне не хотелось встревать в разговор. Мы договорились встретиться с А. здесь, поскольку новому сотруднику также нашлось бы место в наших рядах. Серое пальто отличалось бы от наших, чёрных, но только на один день, пока А. не получит новую форму.

Десять минут, девять, пять. Скоро начнётся предсказуемый порядок, подобный чтению знакомой книги. Когда-то эту площадь называли Красной, когда-то эти камни видели худшие и, возможно, лучшие времена, судить не берусь. Лидер Единой партии появится в автомобиле, словно вождь прежних времён, но на самом деле всё по-другому.

«You’ve been waiting so long,» слегка запыхавшись, говорит А.

«Welcome. You look worried.»

«Actually, I am. I’ve never seen a parade and any high-ranked person. I’d really like to see them.»

Зачем так говорить? Здесь что-то нечисто.

«To see all these people, patriots, the best citizens of the country, the upper crust…»

«What time is it?»

«It’s time.»

Ничего не происходит. Воздух тяжелеет от тишины, и волна ропота зарождается где-то вдали.

«What’s going on?»

Специалисты молча переминаются с ноги на ногу. Мне кажется, что я слышу крики вдали, а затем раздаётся громкий взрыв.

А. падает на землю, мне удаётся устоять на ногах. Ценой слуха, осязания, движения моё зрение предельно обостряется на несколько секунд, и я вижу ярко-оранжевые полоски пламени и ужас в глазах толпы. Все, как один, через пару секунд прикрывают голову руками, сутулятся, не выпрямляют коленки и стараются быть ближе к поверхности, словно умоляя мать-землю и древние силы о защите. Я ухмыляюсь: кто-то будет писать диссертацию на тему «Фольклор как способ восприятия в чрезвычайной ситуации». Но теперь нет времени. Беру А. за руку, пытаясь прикрыть своим телом, и бегу, прежде чем обезумевшая толпа настигнет нас. А. послушно следует за мной, слегка припадая на левую ногу. Надеюсь, обошлось без травм. Нам нужно укрыться в библиотеке.

6

Центральные улицы наполняются людьми в геометрической прогрессии. Их лица искривлены, черны, красны, и кажется, что их так много, словно у одного тела два или три лица. Вряд ли скорая помощь сможет проехать быстро – ещё до начала всего было почти невозможно добраться, и сейчас они просто будут попадать под колёса. Нельзя только терять А. Мы пытаемся добраться до стены ближайшего здания, но не мы одни так умны, и приходится ждать, пока освободится путь до какого-нибудь переулка. На секунду замечаю губы А. – дуга, чёрная земля на ней – и не могу посмотреть в глаза. Нет, нет. Вот и проход.

Я могу добраться до библиотеки с закрытыми глазами. Выбираю самый безопасный, как мне кажется, путь, хотя и не самый короткий, и веду А., цепляясь за кирпичные стены, сталкивая на ходу мусорные баки и обходя прохожих. Разумеется, ни одного знакомого, но сейчас это неважно. Мы подходим к главному входу, и я шарю в кармане в поисках пропуска, без которого нам не попасть внутрь. А. вдруг с силой хватает меня и ведёт в обратном направлении.

«We won’t enter here,» говорит А. безвыразительно.

«What are you doing?!»

«You don’t have your ID,» говорит А., не меняясь в лице. «We’ll go to the back entrance.»

Меня не удивляет, что А. с лёгкостью взламывает замок. Долгожданная темнота не приносит ни тишины, ни покоя. Мои лёгкие нафаршированы горящим торфом.

«You – stole – my ID.»

А. не двигается.

«How – dare – you.»

А. закрывает дверь и жестом призывает меня идти дальше. Я закрываю глаза на несколько секунд и иду.

«You can judge me, you can call the police or come and defend your government with a gun,» торжественно объявляет А. «You can kill me with a pencil that you use every day, or you can just say me goodbye, but it won’t change a thing. I am not a scientist; I am one of the natives whom you call „terrorists“ and „scums“, and I am perhaps just what you describe. I didn’t lie, though, when I told you about the poetry and the language. I do love my lost country and everything it produced, and I cherish every sound of German, as much as I hate every single tune of the common language. It’s so awkward that I can only say it to you this way, but otherwise, you won’t understand me. You probably will not by all means, but at least I can try.»

А. нужно перевести дух. Я наливаю стакан воды и ставлю на стол.

«It was kind of you.»

А. берёт сигарету.

«You will burn the books.»

«I won’t.»

«I could see from the very first moment you were different. I saw your picture and I thought I could manage and ask for your assistance, but we had too little time. They prepared me, and I had every opportunity available: money, transport, identities, but we had to be careful. My mission was to use you and get the plan of the parade, and I knew you and other specialists had it in your cabinets. The library workers and other clerks always have such stuff. I was to steal your ID, enter the library – it was yesterday, I had to leave you although I didn’t want to – and I got the plan. I’m not a big wig, really. My comrades got the job done. What a wonderful spectacular!..»