Денис Бобкин - Блесна Страница 3

В чем именно заключается правило и каков его смысл, я не понял. У меня сохранились довольно странные воспоминания об этом вечере. Помню, что когда мы купались в джакузи, в котором плавали живые рыбы, мне стало страшно обидно, что «русалки» достались всем, кроме меня. «Вот ведь, на блядях экономят», — подумал тогда я. Потом Иван Иванович долго рассказывал, что я ему как сын родной.

— Я ведь, как и ты, детдомовец — ни единой родной души на белом свете, вещал он, рыдая. Воспоминания обрывались на моменте, когда мы лежали в мокрой от утренней росы траве и играли на неправдоподобно длинных тубах.

На следующий день Иван Иванович сухо, как будто с какой–то обидой, объявил мне, что до погружения осталось всего тринадцать дней и надо провести это время с максимальной пользой.

Подготовка была довольно странной. Каждый день с десяти до двенадцати утра я приходил в кабинет Сергея Сергеевича, он надевал мне на голову какие–то датчики на присосках и мы садились играть в шахматы.

— Для настройки аппаратуры нужно максимально точно просчитать твое ментальное поле, — сказал Сергей Сергеевич, прилепляя к моей голове присоски. Мне казалось, что я неплохой шахматист — трижды выигрывал чемпионат по шахматам среди военных учебных заведений Ленинградского военного округа, но главный штурман оказался гораздо более сильным и опытным игроком. Меня поражало, что он играл как–то слишком легко, будто заранее разгадывал все мои комбинации. Кроме того, все наши поединки заканчивались ровно в двенадцать часов. После обеда я ложился в похожий на футляр макет боевого отсека для погружений и слушал аудиокниги, которые ставил мне Сергей Сергеевич. Больше всего мне нравилось «Похождение бравого солдата Швейка».

Две недели прошли быстро, и наступил день, когда мне предстояло спуститься в пучины бессознательного. Технически погружение прошло совершенно буднично. В этот день я по просьбе Сергея Сергеевича не ходил на завтрак и потому поспал на полчаса дольше. Ровно в десять мы спустились на самый нижний уровень бункера, где я еще не бывал. Сергей Сергеевич обильно смазал мою грудь, кисти и виски какой–то липкой холодной гадостью и натренированным движением прилепил к телу присоски с проводами. По форме отсек был точь–в–точь как тренировочный, только сделан не из пластика, а из черного дерева. Наконец–то я понял, почему в тренировочном отсеке было так неудобно лежать — через полчаса сильно затекала спина. Его сделали по образцу этого древнего саркофага.

Сергей Сергеевич, как мне показалось, гораздо сильнее, чем на тренировках, зафиксировал ремнями мои голову и конечности. Перед тем как закрыть крышку, он с серьезным лицом посоветовал мне забыть все байки Иван Ивановича.

— Думаю, ты и так понял, что подразделение у нас разведывательное и к ментальной пропаганде мы отношения не имеем, — сказал он. — Часть Ивановича по секретному приложению к договору о СНВ ликвидировали. Вот он все бредит о духовном возрождении. Впрочем, сейчас все сам увидишь.

Когда он закрыл крышку и я погрузился в кромешную тьму, мне показалось, что время абсолютно остановилось. Но вот прозвучал бодрый голос главного штурмана: «Готовность номер один!».

— К погружению готов, — ответил я и в ту же секунду потерял контроль над телом. Как и говорил Сергеич, боевое погружение сильно отличалось от учебных.

Меня как будто раскручивало в центрифуге. Затем перед глазами поплыли фиолетовые круги. Всмотревшись в один из них, я различил в полутьме тянущиеся друг к другу две еле различимые человеческие фигуры. Когда они переплелись в единое целое, в центре этого целого образовалась черная воронка, в которую меня засосало вместе с саркофагом, бункером и всем остальным миром.

Дальнейшие впечатления о погружении описать трудно, так как просто невозможно подобрать слова. Пространство и время потеряли всякое значение. Единственное, что я могу передать, — помню, у меня появилось ощущение, будто я в детстве бегу босиком по очень мягкой и теплой зеленой лужайке, затем это ощущение стало прерываться чем–то похожим на чувство, которое возникает, когда зимой переходишь по смычке из вагона в вагон несущегося на полном ходу поезда. Очень шумно, холодно и темно. Неприятные ощущения усиливались, пока прямо в центре моей головы не прозвучал голос главного штурмана: «Дно! Раз, два».

Через секунду мне привиделось, что стою посреди залитой солнцем бетонной пустыни. Марат Аидович говорил, что надо готовиться к всевозможным кошмарам, из которых, собственно, и состоят глубинные пласты коллективного бессознательного, но такого я увидеть не ожидал. Прямо и до конца горизонта тянулась полоса асфальта шириной метров шестьдесят. По левому краю от этой полосы простирался исполинский бетонный забор высотой не менее двадцати метров. Кое–где в заборе виднелись пробоины. По правой стороне за мертвыми, без единого листика, деревьями торчали полуразрушенные типовые многоэтажки.

При всей абсурдности пейзажа происходящее мало походило на сон. Казалось, все вокруг было абсолютно реалистичным. Я попытался прислушаться к ощущениям своего тела. Помню, явственно ощущал свинцовую тяжесть в ногах и острую боль в правом предребье. Посмотрев на руки, я понял, что, несмотря на жару, на мне была куртка и перчатки, покрытые каким–то странным чешуйчатым материалом. «Нужно попробовать пройтись», — подумал я и двинулся в сторону самого большого пролома в бетонной стене. Не успел я пройти и десяти метров, как за спиной раздался пронзительный крик.

— Стой! Куда!

Я обернулся и увидел кричащего. Это был одетый в странную военную форму человек с изможденным и испуганным лицом. Приглядевшись, я обратил внимание, что он стоит под искаженным указателем «Минское шоссе, 6». Я сразу понял, почему ландшафт показался мне знакомым: бетонная полоса — это остатки Московской кольцевой автодороги.

— Совсем перегрелся или жмурам компанию решил составить, — сказал человек уставшим голосом. Я не знал, что ответить и уже собирался спросить незнакомца, где я нахожусь, как внезапно в моей голове раздался резкий звон, от которого я чуть не потерял сознание. Вслед за звоном заговорил голос.

— Говорит капитан–лейтенант Лотько, скажи этому ландуху, что все нормально. Больше ничего не говори. Иди в его сторону.

Мне очень сильно захотелось проснуться, но вместо этого я опять посмотрел в сторону пролома. Компостные кучи у краев огромной дыры оказались грудой полуистлевших человеческих тел. И как я раньше этого не заметил. На полусогнутых ногах я двинулся к военному в чешуйчатой форме.

— Ты как, нормально? Ефремов на мину наступил сегодня. Его антидоты мне перепали, может тебе вколоть? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой. От жары или, может быть, от абсурдности всего происходящего у меня все поплыло перед глазами. Пытаясь сдержать рвоту, я сосредоточился на буквах, вышитых у незнакомца над грудным карманом нелепой форменной куртки. «2‑я отдельная ядерная артиллерийская бригада», — прочитал я, садясь на корточки, и потерял сознание.

— Внимание, аварийное всплытие! — раздался в моей голове бодрый и отчетливый голос Сергея Сергеевича.

В то же мгновение я открыл глаза и увидел лицо склонившегося надо мной Ивана Ивановича.

— Давление в норме, пульс почти в норме, энцефалограмма без явных патологий, — раздавался где–то чуть в стороне все такой же бодрый голос Сергея Сергеевича.

— Добро пожаловать назад, — сказал Иван Иванович, продолжая внимательно глядеть мне в глаза. Вдвоем с Сергеем Сергеевичем они помогли мне вылезти из боевого отсека, посадили в кресло на колесиках и отвезли в комнату по соседству, похожую на больничную палату. Я заснул сразу же, как только голова коснулась подушки.

Проснувшись, я увидел сидящих на стульях перед моей кроватью двух врачей. У одного из них под халатом были армейские брюки с генеральскими лампасами.

— С боевым крещением тебя, сынок, — сказал доктор–генерал. — Надеюсь, тебе не понравился мир Б-1, в которым ты побывал.

Потом коллега генерала показал мне несколько листов с нарисованными цифрами разных цветов и размеров, прося указывать пальцем на меньшую или большую из них по значению.

— И так понятно, что с головой у него все в порядке. — Прервал тесты генерал. — Не знаю, что тут тебе Аидович на уши навешал, — сказал он, — но я тебе, сынок, всю правду сразу скажу. У меня на то допуск особый есть… Мир, в котором ты был, по–военному называется «параллельная реальность Б-1». Мы тебя еще в училище изначально отобрали в отряд ментальных подводников именно потому, что ты существуешь в этом самом мире Б-1. А в нем, поверь мне, далеко не все существуют, так как народу там гораздо меньше, чем в нашем.

Чтобы объяснить тебе всю, так сказать, суть этой параллельной чертовщины, я сразу перейду к самому главному моменту — краеугольному камню. Понимаю, что звучит банально, но в мире идет борьба двух сил. Не буду называть их добром и злом, так как «Ночной дозор» я сам смотрел и даже понравилось. Назовем эти силы патриотами и либералами. Буду очень краток. В 1963 году случился кризис, известный в учебниках как карибский. Противостояние между враждующими сторонами достигло такого накала, что наша реальность не выдержала и распалась на три части, которые хотя и связаны между собой, существуют теперь сами по себе. Мы с тобой находимся в серединной реальности Б-2. Как истинный русский реалист я называю ее просто «реальность», чего и тебе советую.