Великий и Ужасный (СИ) - Евгений Адгурович Капба Страница 3

— А второй вариант? — спросил я, снова напугавшись собственного голоса.

— Мы нашпигуем тебя разрывными пулями прямо сейчас. Четыре ствола, по магазину на каждый — думаю, двести патронов хватит даже уруку. Каким бы страшным ни было чудище, всегда есть критическая масса металла в организме, с которой тварь жить не сможет. Не, про тварь — я не относительно тебя, я в принципе… — этот ротмистр, похоже, был балагуром и вообще веселым парнем. — Это дело проверенное, так что не сомневайся.

Он мог бы мне даже понравиться, если бы не тыкал в меня охренительно здоровой пушкой! Вот и теперь он нервно улыбнулся и спросил:

— Так каков будет твой положительный ответ?

— Давайте попробуем, — сказал я.

— Давайте, — с некоторым облегчением проговорил ротмистр. — Грищенко, иди к Поликарпычу, пусть несут княжича.

Грищенко, который все это время молча стоял в углу и держал меня под прицелом, ничего не говоря, вышел за дверь. Я беспомощно оглянулся: чтобы делать татуировки, нужны были как минимум какая-нибудь кушетка, машинка, краска в конце концов!

— Это ищешь? — спросил басом Талалихин — черноусый дядька с темными же глазами и волевым подбородком.

Он наклонился, бронированной ладонью вытащил из-под раздолбанного стола продолговатый деревянный ящик и протянул его мне. Черт его знает, это я искал или не это, но со связанными за спиной руками взять не мог ничего… Или — мог? Повинуясь наитию, я напряг предплечья, распрямил спину, повел плечами…

— Цок! — на пол упали те самые пластиковые стяжки, которыми мне зафиксировали запястья.

— Однако! — сказал ротмистр. — Силен.

Я был удивлен не меньше него, но виду не подал. Ухватил обеими руками ящик, провел пальцами по гладкой, полированной поверхности и снова — прислушавшись к внутреннему чутью, надавил на едва ощутимые выпуклости в крышке.

— Щелк! — ящик открылся.

— Оно, — одобрительно кивнул Козинец. — Как на картинке. Стило, прибамбасы — всё здесь.

Стило? Ну, пусть будет стило. Это было похоже на… На беспроводную тату-машинку. Правда, оформлена она оказалась в стиле «дорого-богато»: бронза, самоцветы, гравировка… В деревянном ящичке нашелся весь фарш: картриджи с разными колерами, аккумуляторы, съемные иглы — чем-то похожим я и работал в салоне, так что собрал аппарат в два счета.

— Ащ-щ? — удивился я, когда какая-то острая хрень выщелкнулась из рукоятки, впилась мне в ладонь и ранила до крови.

И, мать его, кровь с жирным шипением всосалась в это самое стило, а самоцветы загорелись золотым огнем! Но пялиться на все эти чудеса и на собственные руки, которые очень здорово отличались от тех, к которым я привык за свою не такую уж и короткую жизнь, времени не было.

В выбитую дверь уже вносили бледного как смерть паренька — длинноволосого, красивого, изящного, одетого во что-то, напоминающее военную форму. Фельдшер Поликарпыч — пожилой уже мужик в точно таком же, как и у других, бронированно-технологичном облачении, но с нанесенной на левое плечо изображением красной капли, снял с груди пациента какой-то гаджет размером со средний смартфон и выключил его экранчик, которой до этого мигал красным. Вздохнув, медик произнес:

— Я не знаю, господа, что мы тут делаем, и чем нам поможет этот… Хомо хоррибилис! Но современная медицина — как цивильная, так и магическая — расписываются в собственном бессилии. Княжич проживет не более четырех часов, и после этого…

Носилки с парнем бронированные воины взгромоздили на огромный овальный стол, который возвышался в самом центре царящего в комнате бардака.

— Прекратите, господин фельдшер! — отрезал ротмистр. — Бабай, приступай. Что нужно делать?

— Отойдите, — сказал я. — И не мешайте.

Шагнув к столу, я закатал парню левый рукав по локоть, потом — зачем-то крутанул стило в ладони и, передвинув пальцем самоцветный переключатель, и приступил к работе.

Вот теперь я чувствовал себя настоящим дурачком!

* * *

по публикации глав: обычный мой темп — три-четыре главы в неделю.

Глава 2

Мертвый учитель

Пока работал — ни о чем не думал. Когда закончил и глянул на предплечье и запястье юноши, которого эти матерые вояки звали княжичем — едва не выматерился. Это было даже не смешно! Парень просто умрет татуированным — вот и весь смысл моих действий. Мало того, что я черти где, черти с кем и черти когда, так еще и такой хренью занимаюсь! Сюрреализм…

Я отложил стило и потер виски — и тут же отдернул руки от головы. Зараза! Вот это привело меня в себя: сколько же времени я был в отключке, если на башке отросли космы до плеч? Несколько месяцев? Что вообще тут происходит? Что со мной случилось?

— Поликарпыч, глянь на руку нашего пацана… — хрипло проговорил Козинец.

Конечно, я тоже глянул. Мои творения одно за другим начали мерцать золотистым, мягким светом. Сначала — равносторонний красный крест, потом — змея, которая сцеживает яд в чашу, ну, и жезл Асклепия — тоже. Последним мигнул зелененький четырехлистынй клевер. Чушь? А что мне было делать? Они хотели от меня лечебную татуировку для неизвестно чем больного человека, я и налупил всего, что вспомнил про медицину! Красный крест — это понятно. Потом — значок, который я тысячу раз видал на аптеках. Ну, и самый древний символ медицины — тоже! А клеверок — на удачу. Куда в лечении без удачи-то?

В голове резко закружилось, и я как стоял, так и сел на задницу.

— Что-то мне хреново, мужики, — сказал я.

— Силы свои ему передал! — со знающим видом покивал Талалихин. — Тут кому угодно хреново станет. Правильный ты дядька, Бабай. Хоть и из урук-хая! Что дальше делаем, ротмистр?

Молодой офицер думал недолго:

— Вызывай птичку, забираем княжича в поместье. Теперь нам остается только молиться.

И, грохая подошвами бронированных ботинок, они заторопились наружу. Козинец с Грищенкой ухватили носилки и понесли, ступая осторожно и плавно — настолько, насколько это было вообще возможно.

— Бывай, Бабай, — махнул мне рукой ротмистр. — Что увидимся — это точно, но в каких обстоятельствах — еще большой вопрос. За бардак не обессудь — это не мы, это до нас было. Мне, конечно, тоньше лезвия, но Резчика похоронить бы надо как полагается…

И ушел. В комнате сразу стало много места, оказалось — это довольно большое помещение, квадратов на сорок, не меньше.

Я так и сидел на заднице на полу в совершенно одуревшем состоянии. Спасало одно: на проиосходящее смотрел как бы со стороны, эмоции были какие-то размытые, нечеткие. Никакого страха или паники, просто — рой мыслей в голове, от которого путалось сознание и множились вопросы. Но теперь, когда эти суровые ребята убрались отсюда, я, по крайней мере, мог осмотреться и — осмотреть себя! Потому что по всему выходило — тот я, которого убило молнией, и этот я — который общался с бронированными усачами и делал татуировку пациенту, который был скорее мертв, чем жив — это совершенно точно были немножко разные я. Или — не немножко.

Перво-наперво — уставился на свои руки. У меня перед глазами находились охренеть какие огроменные лапищи: мозолистые, с крепкими черными ногтями, более напоминающими звериные когти по структуре, но — аккуратно обстриженными. Такими пальцами гвозди гнуть можно, наверное. «Надо будет попробовать!» — мелькнула дуроватая мысль. Предплечья тоже оказались под стать ладоням — перевитые мощными жгутами мускулов, с кожей какого-то неестественного, землистого оттенка и контурами нечеткой татуировки, как будто — не доделанной. Я плюнул на большой палец и потер — ни хрена не оттиралось. Ни татуировка, ни землистая краска. Оттенок, похоже, был всё-таки естественный.

— Ля-а-а-а… — на пробу протянул я, напрягая голосвоые связки, а потом выругался: голос был точно не мой.

И «ля» этой иерихонской трубе явно не подходило! Нужно было что-то решительное, боевое, соответствующее переломному моменту:

— Вихри враждебные веют над нами,

Тёмные силы нас злобно гнетут!

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас ещё судьбы безвестные ждут! — ревел я, передвигая уцелевшую мебель и сгребая обломки в один угол.

Сквозь