Некровиль - Йен Макдональд Страница 3

Полиморфный дом сложил прозрачный панцирь, впуская хозяина. Сантьяго посвятил годы любовному преобразованию жилища в храм для тех, кто предпочитал сгореть, а не заржаветь. Коридоры и залы его гасиенды, имеющей склонность к оборотничеству, кишели монохромными образами тех, чья жизнь оказалась недолгой и яркой. Джеймс Дин. Бадди Холли. Джими Хендрикс. Мама Касс. Джуди. Витая пластиковая улитка, Комната Амадея – результат одного из ранних вторжений Сантьяго в обитель преждевременной смерти – автоматически воспроизводила избранные произведения Моцарта и наполняла воздух улучшателями настроения, созданными по рецепту хозяина дома. Комната Винсента погружала гостей в трепещущее многоцветье и унтертоны[13], безупречно настроенные на шизофреническую волну. Где-то танцевала Айседора Дункан, и шарф колыхался позади нее, а мимо в опасной близости проносились антикварные авто бензиновой эпохи. Реагируя на тепло тела, включалась древняя мовиола[14], и в уютном алькове на экране появлялось раскрашенное вручную распятие на кресте в версии Дэвида Уорка Гриффита[15]. Джим Моррисон и Джон Белуши играли разбойников, Гарри Чаплин и Чарли «Птица» Паркер подносили смоченную в уксусе губку ко рту Христа, а скалящий зубы Кит Мун тыкал копьем между пятым и шестым ребром, откуда истекали вода и кровь. Билли Холидей преклонила колени у подножия креста, играя роль Пресвятой Девы с тщательно выверенным соотношением скорби и пафоса, а Джин Харлоу была Марией Магдалиной, чьи уста слегка изгибались в порочной ухмылке. Дно старого бассейна вымостили мозаикой Энди Уорхола со знаменитым изображением Мэрилин Монро. Сантьяго там больше не плавал, а вот гости любили плескаться и нырять в воду, теплую, как кровь. Впрочем, в те ночи, когда жара в доме становилась невыносимой, он мог полежать ничком на своей Мэрилин, дыша через жаброкостюм и слушая неземную пульсацию Crossroads Роберта Джонсона[16] из подводных динамиков, пока обезьяны прыгали и галдели в ветвях, шумно порицая вялое, но неумолимое вторжение блистающих диких тектозавров на свою территорию.

Сантьяго заглянул к гостям, питая надежду, что, пока он был занят снаружи, они уползли прочь, охваченные отвращением к самим себе.

Свечи тошнило дымом. Лицо Мислава исказилось от потаенных мучений. Изящные, похожие на серебристые перья узоры схем, из которых состоял его вирткомб, пылали неврологическим пламенем. Чита свернулась клубочком на паркете, сенсорная кожа сползла с ее грудей, живота, бедер. Ее глаза были закрыты. Губы беззвучно шевелились. На теле виднелись пятна рвоты.

Niños, niños[17]… Да будет вам известно: однажды все это перестанет действовать. Дельфийская мудрость с головокружительной высоты в двадцать семь прожитых лет.

Сантьяго закрыл дверь, продлевая пребывание гостей в личном раю или аду. Отправился в кабинет, чтобы заняться делами поважнее, чем юные Гензель и Гретель, взявшие друг друга на слабо у входа в логово ведьмы, промышляющей сладостями.

Кабинет Сантьяго был чем-то средним между комнатой и садом, в нем сочетался дух того и другого. Ставни из красного дерева не пускали внутрь жару копанангского дня, в такую рань уже душного: это означало, что муссонная влажность обернется разгулом стихий. Узкие полосы света падали на ковер из кокосового волокна, на антикварный деревянный стол, который Сантьяго начинил текторами, обрабатывающими информацию. Древо и грезы. Он включил иконки на поверхности стола. Проги стаей духов-прислужников умчались в недра паутины и призвали Миклантекутли.

«Визуальный блок, – моргнув, сообщили иконки. – Только голосовая связь».

– Сантьяго. – Голос раздался словно из пустоты. Умное, дорогое аудиоустройство. В последний раз Сантьяго видел эту женщину собственными глазами, когда над ее лицом закрывалась прозрачная крышка резервуара Иисуса. Обычно трупы умерших от передоза выглядели нетронутыми.

– Миклантекутли.

– Если хочешь играть по правилам, зови меня Миклан. У всех господних детишек должны быть клички. Правила стаи. Полагаю, раз уж эта беседа началась, ты все-таки собираешься в Ночь мертвых поучаствовать в старой доброй забаве про сладость или гадость?

– У меня тут мертвый мертвец и убитый убийца, Миклан, – они говорят, что я должен это сделать.

– Ах, Сантьяго, ты по-прежнему чересчур смышленый cabrón[18]. Мне так и не удалось тебя ничему научить.

– Ты научила меня всему, что я знаю.

– И теперь ты втюхиваешь мне эти знания обратно, в мешках для мелочи. Я буду в назначенном месте, в назначенный час, со стаей. Не бойся, Сантьягито.

Ее голос растаял в недрах стола.

Сантьяго не помнил, когда в последний раз пользовался текстовым редактором. Его приглашения на вечеринки обычно передавали из уст в уста, а еще – посредством лукаво подмигивающих виртуальных иконок или доставленных курьерами подарочных коробок, в каждой из которых таился паук с дизайнерским галлюциногеном в брюшке. Но предстоящее собрание требовало достойного зачина в виде письменного слова. Он поиграл с готическими черепами, мрачными жнецами, скрещенными костями, песочными часами и danses macabres[19]. Мягко говоря, банально. Это же не какой-нибудь карнавал с танцами и наркотой. Он целый год готовил путешествие к горьким корням души, странствие в сердце тьмы и за его пределы. Нужно что-то попроще. Итак, Times New Roman.

Сантьяго Колумбар приглашает… (проги подставят имена адресатов) в кафе «Конечная станция» (округ Святого Иоанна) на ежегодное празднование Фестиваля Владычицы мертвецов.

Абзац. Выравнивание по центру.

1 ноября, на закате.

Сантьяго призвал на рабочий стол несколько лиц и назначил их всех получателями. Проги вверили приглашения паутине.

Он улыбнулся. Его улыбки случались реже летних дождей и тоже предвещали небыструю, но серьезную перемену погоды.

Жарко. Сантьяго нашел бутылку agua mineral в холодильнике. Плеснул воды на лоб, затылок, запястья. В кухню приплелась Чита – бледная, осунувшаяся, мертвее всякого истинного мертвеца, какого ему случалось увидеть.

– Еда? – жалобно прошептала она. Сантьяго кивком указал на открытый холодильник. Читу настиг внезапный спазм, она рванулась к раковине, где ее вырвало. Сгустки расплавившегося вирткомба остались на плиточном полу, как маслянистые следы от проползшего ночью тропического слизня.

Персоналка Сантьяго мелодично звякнула. Fiel[20] Батисто доложил из сада:

– Сеньор, сегуридадос взволнованы из-за уничтоженного мехадора. Подозревают инфекционное нарушение репликации.

Мальчишки-рыцари, отправляющиеся на бой с легионами упырей, наряженные в тектопластиковые доспехи и шлемы с проекцией данных на внутреннюю сторону стекла.

– И что же они собираются делать?

– Я цитирую, сеньор: выжигать заразу.

– Что ж, пусть поступают, как надо.

Сантьяго чуть подождал и услышал резкий, пробирающий до костей грохот мощной теслерной очереди.

Заросли кустарников полыхали в жарких лучах южного солнца. Зона пожара протянулась вдоль всего горизонта полосой черного дыма. Разведка с воздуха выявила группу пахицефалозавров в восьми километрах к юго-востоку: внешне они выглядели